и мастика».
Из поездки по островам высокая делегация вернулась в довольно скверном состоянии. Причиной этого, однако, оказались не пьяные кутежи, хотя Гидеона и Бригадира пережитое, похоже, несколько обуздало. Их замучила бесконечная ходьба, поскольку Гигантис желал хорошенько осмотреть каждый остров и ему были нипочем ни расстояния, ни природные препятствия. Чтобы соблюсти правила гостеприимства, Бригадир повсюду следовал за ним; а за Бригадиром должен был следовать Гидеон.
— Боже, ну и веселенькая выдалась поездка, — сказал мой друг.
Вверх по головокружительному кратеру Нисироса верхом на варварских рыгающих мулах, по осыпающимся бухтам Патмоса и Астипалеи, извивам Коса и Лероса, везде, где была твердая почва, греческий генерал шел твердым шагом, сверкая моноклем, останавливаясь лишь для того, чтобы добродушно поддразнить их за расторопность. Каждый день нужно было предпринимать дальний поход в какой-нибудь еще не охваченный уголок острова, где испуганные крестьяне (углядевшие своих гостей с далеких гор и утесов) уже ждали у накрытых на главной улице столов, откупорив лучшее вино. А потом, словно пассат, начиналось греческое гостеприимство, и стаканы звенели и опорожнялись под бесчисленные тосты — и Гигантис, и Гидеон были непревзойденными их сочинителями. Не раз этих краснобаев привозили из дальних сел на мулах — в состоянии восторженного изнеможения. Однажды мул сбросил Гидеона в море. Он подозревал, что его подтолкнул Гигантис. А один из молодых офицеров связи заявил, что видел русалку, после чего бросился за ней вплавь в сторону Малой Азии, призывая ее остановиться и хотя бы поговорить с ним. Офицера посадили под арест, а он был так возмущен всеобщим недоверием, что вызвал Гидеона на дуэль — на песчаном пляже Коса. Форму Бригадира, пока он купался, съела коза…
— В общем, — сказал Гидеон, — много было колоритных подробностей, таких, которые можно обсуждать лишь в частной беседе в клубе, среди офицеров, равных по званию.
Единственным членом делегации, не утратившим дееспособности, был сам неукротимый Гигантис, заявивший, что поездка его «неплохо освежила». Среди добычи, которую принес набег на острова, было несколько бочонков «алкогольных трофеев» (так их называл Гидеон), которые позволят нам всем изучить винодельческий промысел островов с доскональностью, которая необходима в столь тонком деле. Я согласился поработать над стилем отчета, который пишет Гидеон, при одном условии: что я тоже поучаствую в исследованиях.
Большую часть правительственных экспериментальных ферм закроют, поскольку, несмотря на собственное очевидное процветание, они не стали составной частью экономики острова. К несчастью, местные крестьяне ничему у них не научились, хотя им очень бы стоило взять на вооружение опыт итальянцев. К примеру, родосские крестьяне до сих пор не умеют выращивать для своего скота кормовые культуры, хотя на правительственных фермах выращивали достаточные запасы вики, люцерны, клевера и т. п. А это полезное умение существенно повлияло бы на экономику Родоса, и не только на севооборот, но и на судьбу пустошей и лесов, в настоящее время безжалостно используемых как пастбища, без всяких ограничений. В данный момент севооборот в разных деревнях различен, но в среднем таков: год-два под кормовыми культурами и три-четыре года — под паром.
Ко всему прочему, усилилась эрозия почвы, хотя итальянцы многое делали для того, чтобы сохранить почвенный слой в зеленых областях Родоса Крестьяне, однако же, верны себе. Тщетно Гидеон втолковывал им, что меры, предпринятые итальянцами ради сохранения почвы, не являются злобным посягательством фашизма на человеческие свободы.
Возле английского поста [87] на средневековой стене — такой широкой, что шесть всадников могли бы скакать по ней плечо к плечу, — мы отдыхаем после обеда. Отсюда нам виден весь город, как и полная душераздирающих криков личная жизнь десятка семей, живущих прямо под крепостной стеной, в садах, заросших пальмами и кустами красного гибискуса. Со скрипом крутится мельница, и с невидимого рынка доносится прибой человеческих голосов — отголоски бизнеса. На самой стене сражаются деревянными мечами две армии: дюжина детей в бумажных шлемах против полудюжины с непокрытыми головами. Но это не битва рыцарей и сарацинов, как можно подумать, а немцев и англичан. Бой идет с переменным успехом. Убитых и раненых нет, хотя кое-кто из воинов начинает плакать. Мальчишеские крики сливаются с пронзительным писком стрижей, носящихся в синеве. Высоко, против солнца, над нами парит орел, наблюдающий за тем, как история снова повторяет саму себя на этих обласканных солнцем стенах.
Глава IX
Святой деревни Сорони
Деревня без иконы что голова без глаза», — гласит пословица. Прочие пословицы звучат не так зловеще, поскольку духовная жизнь этих маленьких эгейских общин отличается отменным здоровьем там, где бывает сосредоточена вокруг подобного вершителя судеб. Храм святого покровителя изучает живительную силу, как нимб — благодать. И сила эта не становится менее реальной оттого, что ее флюиды невидимы. Сила эта играет важную роль в ежедневной жизни рыбака, пастуха и земледельца, облегчая тяжесть их существования — не в сугубо теологическом смысле, но как вера, пресуществленная в конкретные дела.
Святой защитит вас в путешествии по воде, на его плечи можно, образно выражаясь, переложить болезни. Он помогает переносить жестокие тяготы, с которыми свыкся здешний простой люд. Но к нему обращаются не только в горести, но и в радости. Ему посвящают драгоценного сына. После успешной жатвы непременно приносят в храм меру масла для лампад. Именем святого клянутся и проклинают; его заботам вверяют все, будь то больной ребенок, захворавший ягненок или даже порванная рыбачья сеть. Любую, казалось бы, малость. Он стоит при слиянии двух великих рек, мира человека и непознанного мира, и его работа — приноровить один к другому. Он смягчает боль всего мирского, преходящего.
Я говорю сейчас не о знаменитостях, чьи чудеса породили культ и чьи сферы влияния больше не ограничиваются одной местностью — какой-нибудь полуразрушенной церквушкой, где с растрескавшегося гипса на вас смотрят полустертые лики забытых византийских святых. Я думаю не о Тиносе, где висят подношения [88] в виде костылей, повязок и картин, подтверждающих истинность чуда исцеления и всякий раз напоминающих, что здесь, как и в разрушенных и заброшенных храмах Асклепия, излечение и прорицание — единый процесс.
Я говорю о мелких местных святых, которые направляют широкий поток жизни в правильное русло. Иногда от них остается только имя без понятной крестьянину родословной; и однако же их лики целуют с не меньшим благоговением, что и лики прославленных чудотворцев. Часто в предание вплетаются фрагменты современной истории.
Эгейский святой — не объект размышления или самопознания в западном смысле. Для этого он недостаточно отстранен. Он схож с простым смертным, которого превосходит
