доблестные подвиги, совершенные при этом Ипполито, вполне заслуживают описания. Скажу вам только, что его приказания были столь хорошо выполнены, что быстрота, с какой он напал на мавров, сделала бесполезными их стрелы; что он начал покорение врагов, сразу с их предводителя, и завершил его истреблением наиболее мужественных мавров. Ожесточенные крестьяне прикончили и тех, кто оборонялся до последнего вздоха, и тех, кто сдался в плен, как ни пытался Ипполито прекратить резню. Мертвых оплакали, насколько позволило это общее ликование, а раненые перевязали свои раны. Ипполито получил множество похвал и столько же благодарений от этих бедняков, считавших, что они победили только благодаря ему.
В то время как он отказывался от наиболее богатого снаряжения убитых мавров, которое крестьяне ему предлагали, и отклонял их просьбы направиться к ним, чтобы отдохнуть там после своей победы и подкрепиться, Фульвио привел к нему двух женщин в одежде пилигримов; и как только одна из них сняла большую шляпу, закрывавшую ее лицо, Ипполито признал в ней свою возлюбленную Матильду. Он сошел или, вернее, соскочил с коня и бросился к ногам принцессы, которая обняла его с изъявлением нежности, не заключавшим в себе ничего из той нелюбезности, какую тиранство князя Салернского заставляло ее некогда выказывать Ипполито. Этот верный поклонник не находил достаточно убедительных слов, чтобы как следует изъяснить Матильде свою радость, что он нашел ее: никогда еще не говорил он менее красноречиво и никогда не смог бы лучше выразить то, что хотел, чем в ту минуту, будучи в смятении ума и словно не зная, что он хочет сказать. Он немного колебался, поведать ли ему Матильде о тех усилиях, которые он положил на ее поиски, до такой степени скромность не позволяла ему выставлять в надлежащем свете свои похвальные поступки. Наконец он все же бесхитростно рассказал ей о всех своих приключениях с тех пор, как покинул Неаполь и отправился искать ее; он упомянул и о том, что случилось на постоялом дворе, где ему послышался ее голос. Матильда выразила ему большую признательность за последние услуги, какие он ей оказал, и заверила его, что считает себя обязанной ему честью и жизнью, поскольку поражением мавров все обязаны его доблести и предводительству. Она призналась, что это ее он слышал столь близко от себя на постоялом дворе, обещала рассказать, какое приключение завело ее туда, и поведать все, что ой довелось испытать, когда у нее будет на то время и когда она сможет сделать это без свидетелей. Вторая женщина в одежде паломницы, сопровождавшая Матильду, была ее служанка, по имени Юлия, которая одна из всей ее челяди проявила достаточную преданность своей госпоже, чтобы последовать за нею и разделить все, что с ней может приключиться. Надо полагать, что Фульвио и служанка в свою очередь обрадовались счастливой встрече, и что до меня, то я уверен, что они наговорили друг другу немало прекрасных вещей, пустив в ход красноречие пониже чином, если я осмелюсь так выразиться.
Победоносные крестьяне, явившиеся свидетелями того, как Ипполито и Матильда узнали друг друга, возобновили свои предложения, которые Ипполито не отказывался более принять ради принцессы. Упомянутый уже мною старик, бывший военачальником крестьян до того, как Ипполито повстречал их, попросил его, а также и Матильду, предоставить ему честь приютить их, на что они согласились. Он поспешно отправил вперед одного из своих сыновей, дабы приготовить им хороший прием в довольно благоустроенном доме, которым он владел в ближайшей деревне. Все стали собираться в путь. Матильду и Юлию посадили на лучших лошадей, какие нашлись там. Среди нескольких женщин, освобожденных от рук мавров, Фульвио заметил одну, которая показалась ему знакомой и избегала его взглядов, словно она знала его и не хотела, чтобы он узнал не. Наконец он подошел к этой женщине и опознал в ней жену того трактирщика, который покушался убить их. Попросив кое-кого из крестьян присматривать за нею, он пошел уведомить об этом своего господина. Они прибыли в деревню поздним вечером. Ипполито и Матильду приняли в доме пригласившего их старика со всей приветливостью людей, бесконечно обязанных и желающих выразить большую признательность. Крестьяне этой деревни разошлись по домам, чтобы отпраздновать победу, а те, что жили в местах более отдаленных, отправились туда. Ипполито велел привести к нему жену трактирщика, которую Фульвио приказал стеречь, и едва лишь ей пригрозили передать ее в руки правосудия, как она призналась, что их постоялый двор являлся местом встречи воров и разбойников, что муж ее поддерживал сношения во всеми грабителями этой местности и что он сначала отказался предоставить ночлег Ипполито только потому, что в ту ночь ждал к себе знаменитого вора, товарища калабрийца, которого Ипполито видел на постоялом дворе, дабы обсудить совместно кражу, которую они намерены были совершить. Она рассказала еще Ипполито, что его конь и снаряжение приглянулись калабрийцу и что этот вор, шепнув несколько слов ее мужу и уговорив его переменить свое намерение, для того и уступил свою комнату Ипполито, чтобы ограбить его в ту же ночь. История умалчивает о том, что сделали с этой женщиной после того, как расспросили ее обо всем, что хотели у нее узнать. Ипполито и Матильда, желая лучше скрыть свое звание, посадили с собою за стол Фульвио и Юлию, старика и все его семейство. После ужина (не знаю, был ли он хорошим или скверным) Матильда пожелала удовлетворить нетерпеливое желание Ипполито услышать ее приключения и узнать, по какому случаю она очутилась на постоялом дворе, а затем во власти мавров.
— После того как мне приказали от имени короля покинуть Неаполь, — сказала она ему — и по проискам моих могущественных врагов дали мне всего одну ночь, чтобы приготовиться к исполнению столь жестокого приказа, я стала умолять о помощи тех состоящих при дворе лиц, которые, казалось бы, должны были питать ко мне признательную дружбу, но убедилась, что они всегда относились дружелюбно только к моему богатству. У меня было еще больше оснований сетовать на моих слуг, которые покинули меня все, за исключением Юлии. В Неаполе проживал ее брат, оказавшийся столь великодушным, что по просьбе сестры он оставил свою семью и согласился проводить меня туда, куда я намерена была удалиться. В ту же ночь, когда мне приказали покинуть Неаполь, я смогла, благодаря его стараниям, отправиться в путь, не дожидаясь рассвета. Наши одежды лоретских паломников делали нас неузнаваемыми. Я прошла в тот день столько, сколько могла пройти молодая особа моего пола, непривычная к
