дошла уж до того, что она опять водрузила на себя тот старый убор из перьев, который ее Просперо когда-то ей подарил, которым он так часто ее попрекал и который весьма прославился в Неаполе благодаря тому, что над ним потешался весь двор. Не знаю, — продолжал Фульвио, — куда она его, черт возьми, прятала, что так кстати отыскала; надо полагать, он ей очень дорог.
Славный Фульвио до такой степени разгорячился, что стал весьма крепко ругать принцессу Тарентскую, но Ипполито велел ему замолчать и, возможно, побил бы его, если бы Фульвио продолжал говорить о ней без надлежащего почтения. Фульвио сказал еще своему господину, что принцесса просит его выйти ей навстречу.
— Как! — воскликнул Ипполито. — Разве она не достаточно терзает меня тем, что не любит, чтобы не терзать меня также зрелищем того, как сильно она любит другого? И не хочет ли она ласкать на моих глазах Просперо, дабы доставить ему удовольствие видеть, как я умираю от горя, как будто не хватает только моей смерти для полного их счастья? Но, — продолжал Ипполито, — надо повиноваться ей и посмотреть, до чего дойдет ее несправедливость.
Он был весьма расположен к сетованиям и, вероятно, настолько же преуспел бы в них, насколько у него были к тому причины, как вдруг он увидел вдали множество всадников; Фульвио уверил его, что это принцесса Тарентская, которая, желая видеть Ипполито, избрала дорогу, ведущую мимо его дома, где она надеялась застать его. Хотя король прислал ей свои кареты, она пожелала въехать в Неаполь верхом. Просперо, восседавший на лошади с важностью наездника, обучающего верховой езде, и украшенный перьями словно какой-нибудь индийский король, держался подле Матильды. Он занимал свою принцессу нежными речами и время от времени размеренно напевал ей любовные песенки. Ипполито, печальный и имевший беспорядочный вид, очень хотел бы не показываться на глаза Матильде и своему сопернику и избежать встречи с таким множеством людей, но Матильда, узнавшая его издали, быть может благодаря Фульвио, который с ней только что расстался, направила к Ипполито своего коня, и Просперо с остальными всадниками сделали то же самое.
Матильда как нельзя более любезно упрекнула Ипполито в том, что, будучи лучшим из ее друзей, он не выехал ей навстречу, как сделали самые почтенные люди при дворе и в городе. Ипполито поклялся, что он только что услышал о ее благополучном возвращении и прибавил, что если бы даже он знал это раньше, то не явился бы ей навстречу и побоялся бы омрачить своим несчастным видом всеобщую радость. Матильда уверила Ипполито, что он омрачил бы ее радость, если бы она его не застала. Она настоятельно просила его принять участие в ее неожиданных радостях, подобно тому, как он всегда принимал участие во всех ее бедствиях, и прибавила, что так как она решила выйти замуж, познав по горькому опыту, что молодая принцесса, не имеющая родителей, нуждается в могущественном супруге, который защищал бы ее, и так как она уже присмотрела того, кого она намерена сделать князем Тарентским, — она желает, чтобы он оказал ой честь присутствовать на ее свадьбе, которую она не хочет справлять без него. Просперо как главное заинтересованное в этом деле лицо присоединился к просьбам своей возлюбленной и против обыкновения весьма учтиво разговаривал со своим соперником и всячески обласкал его.
Безутешный несчастливец толкует все к своей невыгоде, подобно тому как безнадежный больной видит яд в любой хорошей пище. Ипполито счел изъявления учтивости в речах Матильды новым жестоким испытанием, которому она хотела его подвергнуть. Он не мог понять, отчего Матильда столь безжалостна, что хочет сделать его зрителем ее бракосочетания. Он не знал, что ответить, и смотрел на нее с изумлением. Преданный Фульвио был столь же возмущен, как и Ипполито, он издавал всяческие проклятия, находясь позади своего господина, и, ругаясь на чем свет стоит, шепнул ему на ухо, чтобы он не ходил туда и что Матильда бесстыдница, что приглашает его на свою свадьбу с Просперо. Матильда между тем возобновила свои просьбы в такой настойчивостью, что Ипполито не мог ей отказать. Она пожелала, чтобы он тотчас же сел на коня, которого ему подвели; возможно, что тогда у кавалера не было даже сапог.
Итак, Ипполито, весьма смущенный и расстроенный, очутился на коне подле Матильды, находившейся между ним и Просперо. Принцесса продолжала очень любезно беседовать с Ипполито; она преувеличила то, чем была ему обязана, и поведала всем, кто был достаточно близко и мог ее слышать, доблестные подвиги, какие совершил Ипполито, сражаясь с грабителями, напавшими на него ночью, и сражаясь с маврами, на которых, хотя и более многочисленных, он напал днем с небольшим отрядом мало приученных к войне крестьян. Просперо перебил Матильду и некстати рассказал ей, с какой быстротой преследовал он в ночь, когда Руджеро был взят под стражу, того Калисто, о котором мы вам упоминали, бывшего доверенным лицом в сношениях между первым министром и врагами государства. Матильда уделяла Просперо мало внимания и все время обращалась к Ипполито, хотя он почти не отвечал на все, что она ему говорила. Но Просперо, снова заводя речь об одном и том же, заставлял себя слушать, хотя и докучал всем: он болтал без умолку о всех предметах, какие попадались навстречу, и по поводу всех вещей, какие говорились, и все время вставлял в беседу напоминание о важной услуге, которую он оказал государству и Матильде, погнавшись за Калисто.
Он бы еще дольше морил общество рассказами об этом геройском подвиге, если бы не показался король, сопровождаемый всеми наипрекраснейшими представителями обоего пола при дворе и в городе. Просперо, желая покрасоваться, поскакал, сам не зная зачем, к королю, столь же беспричинно вернулся к Матильде и представил ее монарху, хотя в этом не было никакой надобности. Король встретил Матильду так благосклонно, как только можно было пожелать. Он принес ей извинение во всех насилиях, какие чинили над нею, винил в них Руджеро и, чтобы возместить ущерб, нанесенный ей поступками впавшего в немилость фаворита, пожаловал ей одно из прекраснейших графств своего королевства. Матильда поблагодарила короля, выказав при этом немалое смирение и еще больше ума. Я не берусь примерно пересказывать вам здесь те изысканные любезности, которые ей внушила ее признательность. Скажу вам только, что все собравшиеся ими восхищались и долго рукоплескали им, как передавали мне люди, заслуживающие доверия. Просперо тоже сунулся благодарить за Матильду короля и сказал почти только то,
