– Не знаю, как насчет родни, я больше на ее родинки смотрел, – хохотнул Перси, умудрившись выдать вторую шутку за день.
Мейзи даже не улыбнулась, и он продолжал смеяться один, мысленно напомнив себе в понедельник поделиться шуткой со стариной Джорджем.
– Но как ты с ней познакомился, дорогой?
– Понятия не имею. Сидел рядом с ней за обедом, наверное. Да, именно за обедом. Потом как-то пришел к ней на чай, мы играли в какую-то чертовски жуткую игру, прыгая друг через друга…
Брови Мейзи поползли на лоб. Трудно вообразить себе, чтобы Перси через кого-то прыгал.
– …не в шахматы, про шахматы я знаю…
– А, понимаю. В шашки.
– Так это они были? Все равно чертовски нечестные, потому что я никогда раньше не играл и не знал, проигрываю или выигрываю… Ну так вот, мы начали иногда ходить туда и сюда, что, конечно, ничего не значило, Хлоя ведь не такая…
– Не какая?
Провалившаяся попытка Перси подобрать деликатное и безликое объяснение окончательно прояснила ситуацию.
– Она, случайно, не религиозна? – спросила Мейзи, которая не видела иной причины быть «не такой».
– Господи помилуй, нет! То есть мне она никогда ни о чем таком не говорила. Конечно, никуда не деться от того факта, что она сразу спелась со стариной Уингом, едва они друг друга увидели. Я бы сказал, очень даже здравая мысль, старушка. Тут ты, пожалуй, в точку попала.
Сама эта мысль как будто доставила ему удовольствие. Она объясняла то, что всегда оставалось для него загадкой: почему Хлоя проморгала все шансы, какие он ей давал.
– Ну да, религиозна. Чертовски умно с твоей стороны, старушка, сразу подметить.
И Мейзи тоже было приятно. На людях она могла указывать, что Хлоя слишком крупная, слишком высокая, чтобы называться красавицей, но про себя не могла оспаривать ее красоту. В том, что касалось Перси, любая мало-мальски привлекательная женщина становилась соперницей, за исключением тех, что ушли от мира; и даже большинство этих, согласно книге Боттичелли или кого-то там, из-за которой дома вышла та жуткая ссора, как будто вовсе от него не уходили. Но то было в Средние века, когда вера обязательно имелась у всех и каждого. Сегодня по-другому. Если Хлоя взаправду религиозна, то она, какая бы ни была красивая, не соперница в будущем и не скелет в шкафу из прошлого. С легким сердцем Мейзи отправилась звонить в дом священника.
Приятно было снова сидеть на солнышке, смотреть на россыпь желтых нарциссов под деревьями и знать, что впереди все лето.
– Эта часть сада, – сказал пастор, – по сути, единственная, которую не стыдно показывать. Теперь, когда Эсси взяла сад в свои руки, все будет иначе. Она уже составила множество планов, на которые я ответил «Да, моя дорогая, это будет восхитительно», но которые в полной мере явят мне себя только через пару месяцев. Но этот уголок многие годы сам о себе заботился и становился только прекраснее.
– Я всегда представляла себе сад при доме пастора довольно запущенным, – отозвалась Хлоя, – но с прекрасными старыми деревьями. Особенно с кедрами и медными буками. Пощадите мои иллюзии.
– Они в полной безопасности. Вы, случайно, не в доме священника росли?
– Нет. Я ходила туда играть. Давным-давно.
– И там был медный бук?
– Да. Самый первый в моей жизни. Я очень гордилась тем, что побывала в саду, где есть медный бук. Я думала, он – единственный во всей Англии.
– У вас было счастливое детство, Хлоя?
– До тринадцати лет. Потом я довольно быстро повзрослела.
Пастор подождал, но ей как будто больше нечего было добавить.
– Вам стоит приехать летом и осмотреть, во что Эсси превратила сад.
– Я, возможно, скоро поеду за границу, – отозвалась Хлоя.
– Но вы вернетесь?
– Не знаю.
Снова долгое молчание, которое опять нарушил пастор:
– Вы сделали двух людей – думаю, я могу говорить за нас обоих, – двух людей очень счастливыми, дорогая Хлоя, поэтому нам хотелось бы думать, что вы тоже будете счастливы.
– Милый Альфред. – Она похлопала его по колену. – Это ведь было моих рук дело, верно?
– Несомненно.
– Я рада. Я очень горда собой. Я всегда буду это помнить. Прожужжу этим уши святому Петру, пока он меня не впустит.
– Мы с Эсси выйдем к воротам вас встречать, – улыбнулся пастор, – и употребить то малое влияние, какое у нас может быть.
– Возможно, я попаду туда раньше вас. Никогда не знаешь. Я тогда скажу, что дожидаюсь друзей.
– Вы не боитесь смерти, Хлоя?
– Нисколько.
– Что бы ни случилось потом?
– Что бы ни случилось. Если нам положено верить в то, что вы проповедуете, Альфред, слишком страшно не будет.
«И она тоже вывела меня на чистую воду», – подумал он.
– Я проповедую, – твердо сказал он, – что надо верить в Бога, покаяться в своих грехах и отдать себя на Его бесконечное милосердие.
– Но разве я поступаю иначе? – Она улыбнулась чуточку шаловливо. – Говоря, что слишком страшно не будет?
Складки у его рта углубились.
– Не вполне канонический подход.
– Вы бы предпочли, чтобы я верила, будто Бог жесток и только и ждет, чтобы устроить мне ад кромешный, но если я откажу себе в вере, а Его заверю, что Он добрый, то обязательно попаду в рай? И кто из нас тогда будет каяться – я или Бог?
– Хлоя, Хлоя! – Пастор с улыбкой покачал головой, а про себя подумал: «Однако тоже возможная точка зрения».
– Извините меня, Альфред. Вы не против о таком говорить?
– Нет, если это говорится в духе благоговения, моя дорогая. И если вы в настроении об этом говорить.
– А разве «благоговение» подталкивает к сомнению? Разве у каждого не собственное представление о Боге? Как можно почитать чужую идею, которая кажется насквозь ложной?
– С благоговением – или, во всяком случае, без непочтения, как говорят с другим человеком о его матери, пусть даже почитают только свою собственную.
– Матери! – выплюнула Хлоя, как показалось пастору, с чрезвычайной горечью.
Он посмотрел на нее изумленно, потом снова отвел взгляд. Это была вспышка из прошлого Хлои, осветившая ее на одно многозначительное мгновение, а наступивший затем сумрак еще более окутал это прошлое, и пастор даже задумался, а действительно ли видел что-то и что именно это было. Она вспоминает собственную мать или, прости Господи такую мысль, речь идет о ее собственном материнстве? У него не было права спрашивать. Если он промолчит, если будет тихонько ждать, возможно, она сама скажет. Он чувствовал духовную к ней близость. Всей силой своего мудрого и любящего разума он говорил ей, что она может ему довериться, что он ей поможет, если она ему доверится.
Покопавшись в сумочке, Хлоя извлекла портсигар и зажигалку, прикурила, закрыла сумочку и, выпустив перед собой облачко дыма, словно бы скрываясь за пеленой, как будто собралась заговорить.
– Привет, Уинг, старина! Привет, старушка!
Издалека им махал Перси. Перси и Мейзи шли к ним через лужайку.
– Вот видишь, маленькая Мейзи, что я тебе говорил? – шепнул ей Перси. – Она исповедуется.
Мейзи согласилась, приняв такое толкование без предубеждений относительно того, положено ли кающимся курить на исповеди.
Мистер Уингхэмптон выпрямился во весь свой шестифутовый рост. Показалось даже, что вот-вот будет простерта длинная рука и земля разверзнется под ногами у Перси, оставив Мейзи удивленной, но вполне самодостаточной вдовой. Мистер Уингхэм силился побороть ненависть, которую испытал вдруг к Перси, говоря себе, что это не ненависть, а всего лишь гнев, и что он по праву гневается, говоря себе, что не дело священнику гневаться, что Перси ни в коей мере не повинен в том, что изо всех возможных моментов объявился именно в этот. Достав платок, пастор промокнул губы, потрясенный собственным неоправданным гневом на невинного человека. «Прости меня, Господи», – подумал он и взмолился, чтобы мгновение не было утрачено раз и навсегда.
Хлоя уже стояла с ним рядом. Она как будто не сожалела о вторжении, но ему и не радовалась: точно когда она собралась заговорить, то совсем забыла о присутствии Альфреда и что прервали ее лишь в воспоминании, которое можно по желанию вернуть или прогнать. Она дружески улыбнулась новоприбывшим.
– У вас что-то с телефоном, старина, – сказал Перси, когда с приветствиями было покончено. – Мейзи звонила…
– Я позвонила тете Эсси, как только мы приехали. Просто сказать, что мы будем счастливы прийти на обед.
– Она в доме. – Пастор первым пошел вперед.
– Нет-нет, старина, внутрь мы не пойдем, увидимся сегодня вечером.
– Я позвонила еще раз, сразу после ленча, – продолжала Мейзи, – но не получила ответа.
– Ну надо же!
– Посмотрю сегодня, нельзя ли исправить телефон. Ну, старушка, как жизнь?
– Как обычно гостеприимна, – улыбнулась Хлоя. – Очень хорошо выглядишь, Мейзи.
– Собственно, я не слишком хорошо себя…
– Ничего такого по вашей части, старина, – рассмеялся Перси. – Просто желудок чуть-чуть расходился. – Его лицо скривилось в заговорщицком подмигивании. – Мы просто по дороге деревню зашли, увидимся вечером.
