присел от испуга.
- Кто это сказал? - рявкнул Катилина, сразу поняв всю опасность такого обвинения.
- Так это же не я, упаси меня боже, это пан Жахлевич.
- Негодяй!
- Верно, верно, вельможный пан,- торопливо поддакивал еврей и, устрашенный вспыльчивостью своего важного гостя, стал незаметно подбираться к двери.
- Говори, где ты слышал об этом,- допытывался Катилина, преграждая ему дорогу.
- Ну, я слышал, что несколько крестьян из разных деревень уже принесли судебному исполнителю присягу.
- А Юлиуш ничего не знает!
- Это плохо, вельможный пан. Надо что-то делать.
Катилина хлопнул себя по лбу.
- Я недавно застал Жахлевича у Гонголевского. Негодяи, должно быть, заодно!
И скрипнул зубами, а лицо его приняло такое грозное выражение, что не отличавшийся храбростью Органист поспешил укрыться за шкафом.
- Ай-ай, это же настоящий разбойник,- шепнул oн про себя.
Но Катилина и не взглянул на него. Он выбежал из корчмы, рванул у сторожа повод, вскочил на коня и как сумасшедший понесся по большаку в Бучалы…
Своим быстрым и проницательным умом он мигом оценил всю опасность сложившейся ситуации. Чудачества молодого старосты в самом деле можно было счесть выходками свихнувшегося человека, и, если бы удалось их представить в таком свете перед судом, это неизбежно повлекло бы за собой отмену завещания, а ведь только на нем основывалось право Юлиуша на наследство. И тогда прощай фортуна! Все его состояние исчезнет как дым так же внезапно, как и появилось.
- За спиной у Жахлевича стоит граф, - рассуждал вполголоса Катилина.- Но погоди, погоди, ваше сиятельство, мы еще потолкуем! - добавил он со злорадной улыбкой.
Не преуменьшая опасности, он все же не мог заглушить в себе некоторого удовольствия по поводу неожиданного поворота дел, который открывал его энергичной натуре широкое поле деятельности. Он понимал, что нельзя мешкать ни минуты, что необходимо развить бешеное усердие, употребить все средства, чтобы сорвать планы противников и рассеять тучу, прежде чем грянет гром.
Очевидно, предстояла упорная борьба, и Катилина чувствовал себя в своей стихии, заранее торжествуя победу.
- Начнем с мандатария… - шептал он, подгоняя коня. И с чувством, похожим на радость, начал мысленно прикидывать, как лучше всего нанести удар первому противнику.- И как это Юлиушу до сих пор ничего не сообщили… - внезапно изумился он и тотчас воскликнул: - Ручаюсь - это какая-то мерзкая махинация Гонголевского! - И он снова погнал коня галопом и глубоко задумался, не заметив, что при виде его какой-то человек, что шел по тропинке вдоль обсаженного вербами большака, быстро скрылся за деревом и не высовывал головы до тех пор, пока конный топот не умолк вдали.
Это был заклятый враг Кости Булия, известный нам Микита Оланьчук, дьявольское ожесточение которого и жажда мести уже давно приобрели характер настоящей мании.
Катилина не прямо в Опарин торопился, а кратчайшим путем, по скошенным полям и лугам помчался к Бучалам.
Как раз когда он доскакал до хозяйственных построек, ему встретилась пустая бричка, выехавшая, по-видимому, со двора мандатария.
- Стой! - издалека крикнул он кучеру.
Бричка остановилась.
- Куда едешь? - спросил Катилина.
- На фольварк, вельможный пан,- ответил возница.
- А с кем приехал?
- С паном Жахлевичем.
Катилина даже вскрикнул от радости.
- А пан Жахлевич где? - торопливо спросил он.
- Остался у пана судьи.
Катилина изо всех сил хлестнул лошадь и стрелой помчался к доминиуму.
- Отлично, превосходно! - шептал он про себя.- Сразу двоих и поймаю на удочку!
VII
КАТИЛИНА НАЧИНАЕТ КАМПАНИЮ
Гонголевский с трубкой на длинном чубуке в глубокой задумчивости прохаживается по канцелярии.
Неоценимый поэт-актуарий Хохелька, важный и надутый, сидит у столика и, покусывая перо, ждет приказаний начальника. Между делом он по своему обыкновению подтягивает воротнички, поглаживает бакенбарды, ерошит волосы и едва ли не ищет рифмы для нового любовного послания.
Позади у дверей в покорной позе стоят два опарковских мужика - Гаврила Фацуля и Кирила Герега. Оба пришли к вельможному судье с иском.
А иск у обоих был немаловажный. В воскресенье под вечер сошлись они в корчме и, обсуждая разные дела, разошлись во мнениях. Фацуля говорил так, Герега этак. Гаврила Кириле хлясть по морде, Кирила Гаврилу хвать за грудки! У Фацули трубка разбилась, у Гереги пряжка соскочила с рубашки. Тут оба поскорее к судье. Первый требует пластырь губу залепить и возмещения за разбитую трубку, второй - целебной мази для груди и возвращения укатившейся пряжки.
Чтобы вернее обеспечить выигрыш дела, Гаврила заранее выслал в доминиум жирных гусей, а Кирила про запас принес поросенка в мешке.
Судья допрашивал обоих сурово, с завидным достоинством и беспристрастием. Кирила же опять свое, а Гаврила свое.
Судья делает вид, будто смотрит и слушает, а в голове у него гвоздем засели два жирных гуся и поросенок.
- Говори, Гаврила, как дело было! - приказывает он, а в ушах у него гуси гогочут.
Едва Гаврила начал, поросенок завизжал в мешке.
- Стой! - кричит пан судья.- Говори ты, Кирила!
Кирила кланяется до земли и гнет свое. Гаврила прерывает его, и все начинается de capo.
У судьи в одном ухе гуси гогочут, в другом поросенок визжит.
- Замолчите,- крикнул он,- замолчите оба!
И снова ходит по канцелярии, что-то бормочет сквозь зубы.
Гаврила прислушивается, разинув рот, и думает: «На мою сторону склоняется».
Кирила торжествующе усмехается и шепчет про себя: «Моя взяла!»
А судья все ходит и ходит, все бормочет.
- Два жирных гуся и поросенок на жаркое! Поросенок на жаркое и два жирных гуся!
- Кто начал? - спрашивает и протягивает вперед руки, словно взвешивая: в одной - поросенка, в другой - двух гусей.
- Гаврила начал, пан судья.
