висела одежда Хохельки; заботливый хозяин смастерил для нее нечто вроде покрывала из бумаги. Жахлевич одним прыжком оказался за бумажной занавеской и, согнувшись, присел под самым замечательным предметом гардероба Хохельки - пелериной, какую носили в романах «благородные разбойники».
В это время дверь с треском отворилась, и в комнату вошел Катилина. Лицо его сохраняло спокойное, беспечное выражение, только в глазах и в насмешливой улыбке можно было прочесть скрытую угрозу.
Мандатарий приветствовал его обычным поклоном. Катилина повел вокруг испытующим взором и улыбнулся еще более ядовито. Бумажная занавеска между двумя шкафами слегка заколебалась.
- Вы один, пан Гонголевский? - спросил он у мандатария.
- Один.
Катилина бросился на диван и похлопал хлыстом по сапогам.
- Что новенького? - снова спросил он, стрельнув глазами в сторону бумажной занавески.
- Ничего,- ответил мандатарий, несколько обеспокоенный.
- Так-таки совсем ничего?
- По крайней мере мне ничего не известно.
Катилина свистнул сквозь зубы.
- А я-то нарочно приехал, чтобы узнать от вас что-нибудь,- сказал он погодя.
Мандатарий пожал плечами, но теперь уже обеспокоился по-настоящему.
- Каких же новостей вы ждете от меня, ваша милость? - отважился он спросить.
Катилина пристально поглядел на мандатария, и тот невольно попятился.
- Оланьчук не вернулся?
- Никто во всей округе его до сих пор не видел.
Что-то зловещее сверкнуло у Катилины в глазах. Он сорвался с диванчика и быстро подошел к столу. Мандатарий с трудом перевел дыхание, ему показалось, что Катилина направляется к роковому тайнику.
- Дайте-ка, если не жалко, листок бумаги,- потребовал грозный гость.
Мандатарий подскочил, подал. Катилина сел на столик, схватил перо, окунул его в громоздкую чернильницу и начал быстро черкать по бумаге.
Вдруг он порывисто откинулся назад и с криком:
- Что это у вас за отвратительные чернила! - схватил несчастную чернильницу.
У мандатария ноги подкосились от страха.
В ту же минуту чернильница со свистом пролетела над его головой и, оставя солидное пятно на внушительном судейском носу, угодила точнехонько между шкафами в угол, завешанный бумажной занавеской.
Громкий звон разбитого стекла смешался с испуганным и гневным воплем.
Роковая бутылка угодила Жахлевичу прямо в лоб и разбилась вдребезги.
- Что это? - крикнул Катилина с хорошо разыгранным испугом.
- Караул! На помощь! - вопил Жахлевич ужасным голосом.- Убивают!
Оглушенный внезапным ударом, бедняга в первую минуту принял льющиеся отовсюду чернила за настоящую кровь и, на четвереньках выползая из своего укрытия, кричал благим матом:
- Кровь! Кровь! Спасите!
Мандатарий стоял как вкопанный, от страха, гнева и возмущения он не мог выговорить ни слова.
Катилина покатывался со смеху.
- Что вы там, черт возьми, делали, пан Махлевич? - выдавил он из себя наконец.
Насмешливый тон Катилины подействовал на Жахлевича как электрический ток. Он вскочил на ноги, стирая с лица ручьи чернил, и, хотя уже понял, что ничего страшного с ним не произошло, вскипел бешеным гневом и, сжав кулаки, подступил к Катилине.
- Зачем вы туда полезли? - не отставал от него насмешник, нисколько не смущаясь.
- Потому что мне так пон… пон… рр… - силился выговорить Жахлевич, но, к несчастью, захлебнулся новым потоком чернил.
- Шутник вы, пан Махлевич!
- Моя фамилия не Мах… ле… вич,- булькал в ответ бедняга, захлебываясь чернилами пополам со злостью.
Тем временем остолбеневший в первую минуту мандатарий кое-как опомнился и воинственно запыхтел. Поступок Катилины разозлил и возмутил его до крайности, а известия, с которыми прибыл Жахлевич, побудили к смелому решению.
- Что этот ферт может мне теперь сделать, если через неделю сам помещик вылетит ко всем чертям… - сказал он себе. И в одну минуту, изменившись до неузнаваемости, шагнул к Катилине.
- Что это значит? - крикнул он.- В моем доме!..
Но Катилина только глянул на него, и мандатарий поспешил отступить и умолк, точно язык проглотил.
Катилина подошел к двери и крикнул:
- Воды!
Потом спокойно повернулся и сказал как ни в чем ни бывало:
- Сейчас пан Махлевич умоется, а затем мы попросим его объясниться!
- Я не Махлевич! - в ярости заорал Жахлевич.
- Да, фамилия пана управляющего не Махлевич! - подхватил осмелевший мандатарий.
И, вновь обретя всю свою важность, он приподнялся на цыпочки и грозно нахмурил лоб. Катилина презрительно расхохотался и двинулся к нему.
Но тут распахнулась дверь, и в канцелярию влетела перепуганная судейша, а за нею Хохелька и служанка с кувшином воды.
- Батюшки! Что тут происходит? - кричала запыхавшаяся супруга.
- Ничего страшного,- насмешливо успокаивал ее Катилина,- пан Махлевич немного перепачкался, но сейчас отмоется.
Тут уж мандатарий не мог больше выдержать.
- Хватит! - загремел он.- Я этого не потерплю! Не желаю я служить у помещика, который набрал себе бог знает каких него…
И не кончил, ибо лицо Катилины приняло такое грозное выражение, что и настоящему смельчаку стало бы не по себе.
Хохелька обеспечил себе безопасную позицию у двери, а судейша, дрожа, отскочила в сторону и, бросая на мужа умоляющие взгляды, восклицала:
- Боиифас! Бонифас!
Бонифас, однако, пришел в еще больший раж и уже собрался было продолжить прерванную тираду, но тут Катилина спокойно подошел к нему и, зорко глянув в глаза, отчеканил:
- Послушай-ка, милостивый пан, как ты думаешь, если я от имени помещика кликну мужиков - удастся тебе спасти свою шкуру от пятидесяти палок?
Мандатарий похолодел.
Он слишком хорошо знал, что за время своего долголетнего правления насмерть восстановил против себя крестьян и что на первый же клич Катилины сбегутся все шестнадцать громад. Глубокое внутреннее чувство подсказывало ему, что дерзкий дебошир не слишком заботится о законных средствах и готов, не колеблясь, исполнить обещание.
