твоей же пользы. Я прошу этого у тебя на коленях, как твой отец, как твой самый дорогой человек. Очень прошу, моя девочка, сделай это, я знаю твой благородный характер и уверен, что если ты дашь мне слово, ты сдержишь его. Обещай мне, что ты не будешь больше ни писать ему, ни видеться с ним!
И снова девочка судорожно зарыдала. Ее отец — ее гордый отец — у нее на коленях просит об одолжении! Неудивительно, что она снова заплакала.
А с другой стороны — мысль о том, что одним-единственным словом она оборвет связь с человеком, которого любила, — человеком, который спас ей жизнь, и сделает после этого себя навеки несчастной!
Неудивительно, что она колебалась. Неудивительно, что какое-то время ее сердце разрывалось между дочерней привязанностью и любовью — между родителем и любимым!
— Дорогое, дорогое мое дитя! — продолжал уговаривать ее отец умоляющим, нежным голосом. — Обещай мне, что ты никогда не будешь знаться с ним — по крайней мере, без моего разрешения.
Неужели этот тон повлиял на ее решение? Или та робкая надежда, которая блеснула в последних словах отца?
Так или иначе, но она дала обещание, хотя ее сердце разрывалось при этом на части.
Глава LXV
ШПИОНЫ
Дружба между Кошутом и капитаном Майнардом была необычной. Она возникла не благодаря случайному знакомству, а исключительно благодаря обстоятельствам, вызвавшим взаимное уважение и восхищение.
В Майнарде прославленный венгр видел человека, подобного себе — сердце и душу, преданные идеалам свободы.
Правда, он пока мало что успел сделать для этих идеалов. Но это никак не принижало его помыслов, возвышенных и бесстрашных. Кошут знал, что Майнард готов будет в трудную минуту пожать ему руку и поднять меч в его защиту. Опоздав на поле битвы, Майнард защитил своего друга пером, в самую тяжелую минуту его изгнания, когда прочие стояли в стороне.
В Кошуте Майнард признавал одного из выдающихся людей в мире — великого в делах и помыслах, воистину посланного человечеству свыше.
Что касается характера Кошута, то можно было воочию убедиться в неверности известной пословицы: «Чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь». Как и большинство пословиц, она относится к обычным людям и вещам. Совсем не так с действительно великими людьми.
Для своего собственного камердинера Кошут был героем. И намного большим он был в глазах друга. Чем больше Майнард сближался с ним, чем более близкими становились их отношения, тем больше Майнард восхищался им.
Он не только восхищался Кошутом, он любил его крепкой дружеской любовью и готов был оказать услугу, совместимую с честью.
Кошут, однако, был не из тех, кто потребует поступиться честью.
Майнард был свидетелем того, какие муки тот испытывал в изгнании, и сочувствовал ему как сын и брат. Майнард возмущался подлым приемом, который ему оказывали люди, хваставшиеся своим гостеприимством!
Его негодование достигло предела, когда в один из дней Кошут, находясь в своем кабинете, указал на противоположный дом и сказал Майнарду, что в этом доме обитают шпионы.
— Шпионы! Какие еще шпионы?
— Политические шпионы, я полагаю, — так мы можем их назвать.
— Мой дорогой губернатор, вы ошибаетесь! В Англии нет такой вещи — политического шпионажа. Если допустить на мгновение, что такое возможно, — об этом сразу бы стало известно в английском обществе.
Однако именно Майнард здесь ошибался. Он все еще наивно верил в то, чем гордились англичане.
Политические шпионы все же были, хотя в это время они только начали появляться, и к их услугам прибегали пока еще очень редко. Эра шпионов пришла позже, и благодаря согласию Джона Буля этим людям был дан зеленый свет — если только из-за них не будут увеличены налоги на пиво.
— Не знаю, — сказал экс-правитель, — там ли они сейчас. Подойдите сюда, поближе к окну, и я покажу вам одного из них.
Майнард подошел к Кошуту, стоявшему возле окна.
— Вы должны спрятаться за занавеску — если не желаете, чтобы вас узнали.
— Почему я должен опасаться этого?
— Дорогой мой капитан, это ваша страна. Посещение меня может скомпрометировать вас. Вы наживете себе влиятельных врагов.
— Они и так у меня есть, — все и без того знают меня как вашего друга.
— Но не знают вас как моего защитника. Не все знают вас как революционера и заговорщика — такого, каким «Таймс» описывает меня.
— Ха! Ха! Ха! — засмеялся избранник немецкого революционного комитета. — Это последнее, что меня волнует. Заговорщик! Я бы гордился этим званием. Где же этот дорогой наш шпион?
Спросив это, он подошел к окну, не скрываясь за занавесью.
— Посмотрите внимательно вот на то окно на втором этаже, — направил его взгляд Кошут, — в доме напротив — первое окно от угла. Видите там что-нибудь?
— Нет, там жалюзи.
— Но створки раздвинуты. Вы не видите ничего за ними? Я хорошо вижу. Эти негодяи не так хитры. Они забывают о том, что свет, который идет изнутри, позволяет мне наблюдать за их движениями.
— Ах! — сказал Майнард, внимательно вглядываясь в окно. — Теперь я вижу. Я могу разобрать фигуру человека, сидящего или стоящего у окна.
— Да, и он находится там целый день, он и еще один. Они, кажется, наблюдают по очереди. Ночью они выходят на улицу. Не смотрите больше! Он сейчас наблюдает за нами, и давайте не будем подавать виду, что мы его подозреваем. У меня есть причины для того, чтобы делать вид, что я не знаю о слежке за мной.
Майнард, изобразив рассеянный взгляд, отошел от окна, и в это время кэб-двуколка подъехал к воротам дома напротив. Из кэба вышел джентльмен, который воспользовался ключами и без звонка вошел в дом.
— Это, — сказал Кошут, — главный шпион, который, кажется, нанимает довольно большой штат работников, и среди них — много довольно красивых леди. Так что интерес к моей бедной персоне должно обходиться вашему правительству в круглую сумму.
Майнард не обратил внимание на последние слова друга. Его мысли и взгляд
