тогда, когда люди прочно стоят на обеих ногах. Но когда приходится стоять на одной ноге, утверждение, что дважды два — четыре, становится несколько шатким. Это красивое моральное требование — безусловно стоять на двух ногах — проистекает из некоего страха. В действительности же мы ему не следуем, но лишь приспосабливаемся к обстоятельствам. Если бы мы этого не делали, то всякая жизнь на Земле давно бы прекратилась. Возьмем для примера прошедшие годы с их насилием, войной, разрушениями, нищетой и голодом. Если бы людям заранее сказали, что так будет, то все мы в один голос воскликнули бы: «Нет, вынести это невозможно», — и многие бы просто свели счеты с жизнью. Но посмотрите-ка, как много людей перенесли все это. Когда речь заходит о холоде на Луне, то я сразу вспоминаю зиму 1946–1947 годов. Разве все было не так, как на Луне? Короче говоря, жизнь — это не число, она приспосабливается как здесь, так и на Луне или еще бог весть в каких местах. Надо только избавиться от страха. Между прочим, когда ученые и специалисты хотят подчеркнуть свое превосходство, они говорят: да ты живешь на Луне! Таким образом они неосознанно признают, что жизнь на Луне возможна. Но довольно об этом.
Я оставил Марианну у подножия моего кратера и взобрался на его гребень. Оказавшись наверху, я осторожно заглянул через зубчатые отростки скалистого края вниз. Осторожность была нелишней, потому что этот парень мог почувствовать мое появление и встретить меня броском камня. С ним всегда надо было держать ухо востро и быть готовым ко всему. Он, однако, лежал и спал. Он спал и в прошлый мой приход. Я хочу сказать, что поэтому я его и оставил, ибо в противном случае я вынужден был бы остаться и следить за ним.
Я жестом предложил Марианне подняться ко мне.
— Постарайся излишне не шуметь, — прошептал я ей.
— Он мертв? — удивленно спросила она.
— Ах, почему же? Он и не думает о том, чтобы умирать. Он спит. Раньше он прибегал к этому трюку, чтобы обмануть меня. Если я позволял себе расслабиться, он нападал сзади и пытался вырваться. Да, у меня уже бывали в прошлом большие неприятности с ним, можешь мне поверить.
— С виду не скажешь, что он так опасен.
— Да, лежит там, как ангелочек. Но во сне мы все выглядим невинными.
— Ты не хочешь хотя бы подложить ему под голову подушку?
— Ему надо это заслужить. Смотри, не влюбись в него.
— Как это низко с твоей стороны!
— Не говори так, Марианна. Я не мстителен. Месть для меня слишком утомительна. Однако если бы ты знала, как этот парень всю жизнь меня мучил, а я никогда не мог отвечать ему тем же, то ты бы сейчас плакала из сочувствия ко мне, а не жалела его. Видишь, я принес ему помидоры.
Я бросил помидоры вниз — так, чтобы они легли рядом с ним.
— Если это место сейчас рассматривают в телескоп, то, наверное, удивляются, что это за красные точки, — сказал я Марианне.
— Скажи-ка мне, это не твой брат? — спросила она.
— Упаси меня бог, — запротестовал я. — Вот уж кого я меньше всего пожелал бы себе в братья. Как тебе вообще пришло это в голову?
— Дело в том, что он очень похож на тебя!
— Я должен принять это как лесть?
— Да, только он моложе.
— Тебе стоило бы посмотреть на его перекошенную физиономию во время нападения. Но выглядит он молодо, это правда. Я и сам все время этому удивляюсь. Он смеется над всеми законами природы, ибо раньше он был старше меня. Наверное, он молодеет от постоянного сна. Ладно, оставим его. Если он на самом деле станет ангелом или младенцем, то тем лучше для меня. Но я не хочу на это полагаться.
— Кстати, как его зовут?
— Да, в самом деле, как его зовут? Ты, конечно, думаешь, что я не говорю тебе его имени, чтобы ты не пришла сюда тайком от меня и не позвала его. Но я и сам точно не знаю. Мы часто награждали друг друга издевательскими прозвищами. Я бы не хотел их повторять. Да они, собственно, ни о чем и не говорят. Да, как его звать? Может быть, для него страшно и опасно не иметь имени. Мне бы очень хотелось знать, почему он так долго спит. Он должен чем-нибудь заняться. Об этом я еще позабочусь. Полагаю, что он был на Земле, когда там царили полное смятение и неразбериха. Тогда я не мог за ним уследить. Теперь же этот подлец спокойно от всего этого отдыхает.
— Он не подлец.
— Ну ладно, оставим его. Пошли.
Мы спустились по внешнему склону кратера и пошли к краю Луны. Марианна несколько раз оглянулась, словно ожидая, что этот парень смотрит ей вслед. Это меня сильно злило. Как же любопытны женщины!
— Так было всегда? — спросила она.
— Что?
— Ты всегда держал его в заточении?
— Не понимаю, почему это так тебя интересует. Да, сколько я помню. Я тогда был еще ребенком. Однажды мать сказала мне…
— Твоя мать?
— Да, а кто же еще? И тогда я заметил, что тот малый протиснулся вперед и попытался ответить за меня. С тех пор я вынужден следить за ним, иначе…
— Что иначе?
— Я не хочу ничего говорить.
— Чтобы я никогда об этом не узнала!
— Так получилось, потому что ты была занята другими делами.
— Бертольд знал об этом?
— Думаю, да, он знал. Но мы никогда с ним об этом не говорили.
Мы снова заговорили о Бертольде, чего мне всеми силами хотелось избежать. Мы сели на краю Луны и свесили ноги со стороны, обращенной к Земле. Я с интересом наблюдал, как ступни и голени Марианны окрасились в сине-зеленый цвет. Мне понравился его оттенок.
— Так у него все хорошо? — спросила она, и я понял, что она имела в виду Бертольда.
— Послушай, Марианна, ты ведь хочешь спросить, счастлив ли он, не так ли? Или даже хочешь узнать,
