тебе, но к чему так быстро привыкаешь, как к своей собственности.
Айта вышла из ванной, дала гостье чистое полотенце и начала расчесывать копну своих светлых волос. Спокойствие и обыденность, с которыми она все это делала, умиротворяли и помогали думать. Ветер на улице усилился. А здесь у Айты так тепло. Подушки и шерстяные одеяла на широком ложе манили прилечь.
— Я причиняю тебе столько хлопот и беспокойства, — заметила Ирена, уже снимая платье.
— Какие там хлопоты! В твоем положении я поступила бы точно так же. Мужчина не должен вести себя подобным образом. По крайней мере, пусть примет это к сведению.
— Я тоже так думаю. Как я теперь посмотрю Вамбо в глаза?
— Из-за Вамбо не расстраивайся. Он ведь ясно сказал, что понимает все.
Ирена вымылась в ванной холодной водой, докрасна растерла тело махровым полотенцем и вернулась в комнату уже в более бодром настроении.
— Пусть Эйно как следует подумает о том, что натворил. А я спокойно лягу спать.
Айта достала из ящика ночной тумбочки тюбик с кремом. Взгляд Ирены упал на открытый ящик, там среди различных туалетных принадлежностей притаился большой оранжевый клубок шерсти. Эйно навещал ее в больнице почти каждый день. Чего он только не приносил с собой! Однажды пришел с целой сумкой крупных апельсинов.
— Зачем так много?
— А разве ты решилась бы есть их одна в палате?
Подумал даже об этом. Он всегда приходил в хорошем настроении, внушал бодрость. Всегда оказывалось, что случилось нечто забавное или интересное, и говорилось об этом так, как рассказывают здоровым, людям, мнением которых дорожат, которых считают своими постоянными спутниками. И когда она стала поправляться, эта милая сестра Парикас сказала, что самым лучшим лекарством для Ирены был ее муж и что если бы у всех больных были такие супруги, то задача медиков была бы весьма несложной. Ах, какую гордость внушило Ирене это замечание! У Ирены Урмет — хороший муж. Все понимали это, некоторые даже завидовали. Но разве из-за этой зависти им — ей и Эйно — нужно было скрывать свои чувства, проявлявшиеся так свободно? Да, тогда Ирене хотелось бы рассказать сестре Парикас об удивительной истории своей любви. Рассказать просто для того, чтобы и она знала. Ведь подобное случается так редко.
Ирена, тринадцатилетняя девочка, влюбилась в своего будущего мужа с первого взгляда. Она играла с котенком в саду своего нового дома и заметила на улице двух юношей. Один из них был очень строен и так красив, что взглянуть на него можно было только раз, как на солнце. Взглянув на солнце однажды, больше не решаются глядеть, только чувствуют, где оно, ощущают его тепло. Это был уже взрослый парень, учился в предпоследнем классе гимназии, и ему не было дела до маленькой девчонки из прогимназии. Но осенью, в первый же школьный день, в жизни маленькой девочки произошло большое событие. После уроков она зашла в книжный магазин купить тетрадей и настольной бумаги и встретилась со своим солнцем. И оно спросило про котенка — подрос ли он тоже за лето. Он помнил! С тех пор все и началось. Конечно, не взаимно, потому что парень был слишком взрослым, а девчонка слишком маленькой. И этой встречи ей хватило лишь для пламенных мечтаний. Но позже, после освобождения Эстонии, когда Ирена однажды поехала в Вана-Сиркла, чтобы снова попытаться что-либо выяснить по поводу загадочного исчезновения отца, ей встретился стройный мужчина в офицерской форме. Тогда они уже были друг другу ровней. Впервые вошла Ирена в длинный таинственный дом на улице Равила, где в одном крыле помещалась канцелярия ветеринарного участка Вана-Сиркла, а в другом — квартира заведующего этим участком. Там жил Эйно и до войны. Три небольших комнаты. Белые изразцовые печи, мягкая зеленая мебель. Книжные шкафы и темно-коричневые столы. Разговорчивые и добродушные старики, которые все слушали и спрашивали, спрашивали и слушали. Было о чем рассказать. Ведь Ирена уехала в Артек пионеркой, а теперь она работает инструктором ЦК комсомола Эстонии. Вечерний автобус в уездный центр давно ушел. И зачем Иреночке ночевать в гостинице, если здесь места достаточно. После полуночи заботливые руки хозяйки расстелили на зеленой тахте белоснежные простыни. Только тонкая дощатая перегородка отделяла Ирену в ту осеннюю ночь от самого дорогого человека на свете. В этот вечер они оба поняли, что зародилась любовь.
Несколько месяцев спустя опять все вместе сидели в этом же доме и встречали тысяча девятьсот сорок пятый год. Тогда они уже не скрывали от стариков свои намерения. Не было никакого смысла скрывать радость. И свою старую школу навестили они. Просто захотелось посмотреть и вспомнить чудесные времена. Директор дал им ключи. Они входили в свои классы, прошли через помещения раздевалки, поднялись на второй этаж. Зал показался обоим совсем маленьким. Ирене вспомнилось, как Эйно в мундире офицера царской армии репетировал на сцене, а он вдруг признался: его тогда сильно обрадовало, что одна очень красивая, но, к сожалению, слишком еще молоденькая девушка смотрит репетицию, спрятавшись за шторой. Так это и началось. Взаимные признания и захватывающие дух поцелуи в школьном зале, освещенном багряным светом заходящего зимнего солнца.
Через месяц Эйно зашел на улицу Креукса, где помещался ЦК комсомола Эстонии, вызвал свою будущую жену в коридор и среди прочих новостей сообщил, что вечером уезжает на фронт.
— Попрощаемся здесь, хорошо? Я не хочу, чтобы ты приходила на станцию, погода очень холодная.
Неужели он серьезно думал, что Ирена сможет в такой вечер усидеть в теплой комнате общежития? Она непременно должна была передать ему купленные на толкучем рынке шерстяные носки и перчатки. Она была не единственной женщиной в этот вечер на вокзале в Копли. Там оказались и такие, кто своими слезами вызывали у мужей чувство неловкости. Она не плакала. Она вела себя храбро, стараясь своей сдержанностью быть достойной мужчины, который ехал на фронт так спокойно, словно ему предстояла лишь служебная командировка на несколько дней.
Впервые стали переписываться. Осенью после свадьбы совершенно неожиданно она попала в больницу, а затем в санаторий. И снова письма, полные тоски. А следующей осенью муж уехал на три зимы в Москву. Один из ящиков ее письменного стола переполнился письмами Эйно. А где он держал письма жены — неизвестно. Но они сохранились. Однажды, приводя в порядок бумаги в своей комнате, он сформулировал такую закономерность: «Число дней, прожитых вместе любящей супружеской парой, обратно пропорционально числу
