мага недоумевать, меж бровей морщинка залегла.
Весенья в ответ рукой указала. Будто бы не веря, Хозяин прошел по указанной двери.
— И правда, гляди, Мрак, видать башня так обрадовалась, что новую комнату выдала.
Ворон спустился с балки и уселся на створку открытой двери.
— Смотри-ка ты, как расщедрилась. Я для себя жерди сколько выпрашивал? А тут пары дней не прошло, а оно вон как.
Весенья вовсе ничего не понимала. О чем таком они толкуют? Разве может башня сама себе комнаты добавлять? Хотя… Если подумать, за эти дни Веша не раз замечала странности этого места. То дверь какая отворится, когда у ней руки заняты, то огонь в очаге ярче разгорится, стоит руки поднести, то окна будто бы шире станут, то и вовсе что новое появится — мебель какая или картина. По всему выходит, что и башня эта не просто груда кирпичей. Хотя можно было ли рассчитывать на меньшее, когда приходишь в башню Хозяина Топи?
— Живи, коли башня сама тебе предложила, — махнул рукой маг, закрывая дверь в спальню, — раз уж она тебя приняла, теперь видать мне совсем от тебя не отвертеться.
Фыркнула в ответ Весенья, значит он все еще надеялся от неё избавиться. Ну да что с него взять? Не сожрал до сих пор и на том спасибо.
— Значит, ты обучать меня станешь? — С надеждой заглянула ему в глаза.
— Уговор был, что ты сначала все при берёшь, — он обвел руками окружающее пространство. Бардака хватало — несколько комнат не прибраны вовсе, а в холле Веша ещё и большую грязь развела, пока из спальни, да библиотеки мусор таскала.
Вздохнула. Ответить было нечего. А магик лишь усмехнулся ехидно, смерив ее взглядом, да снова на выход отправился.
Веша же, не став времени зря тратить, отправилась в свою новую опочивальню.
В голове неуемная крутилась мысль — что ж за гости сегодня пожалуют? И надобно ли чего скуховарить к их приходу? Вроде же в первый их уговор Хозяин упоминал, что готовить она будет для гостей…
Только вот на минуточку приляжет, а то так умаялась с уборкой этой.
Сама и не заметила как уснула. Раз и провалилась в сон тягучий, едва головой подушки коснувшись.
* * *
Шорох. И шепоток едва слышный. Хихикает кто-то. Стук.
Сонным взглядом обвела комнату, не понимая, где сама находится. Кровать огромная, мягкая, с периной. Занавеси ажурные на окнах в лунном свете трепещут.
— Тиш-ше, ты, разбудиш-ш-шь!
— С-с-с-сам тихо! — отозвалось возмущенно.
Весенья опасливо подтянула ноги, стараясь не слишком сильно шуршать по постели. Огляделась в поисках чего тяжелого, шипящий говорок пришлых ей не нравился.
Голоса звучали в изножье кровати и не видно было, кто там волохается из-за высокой загородки.
На столике рядом с постелью оказалось медное блюдо-фруктовница. Подхватила его, не тяжелое, но хоть что-то в руках.
— А ну, выходи, кто тут! — Голос прозвучал не так уверенно, как ей того бы хотелось.
— А то чавось? — отозвалось смешливо.
Ответ в сонный разум девицы сразу не пришел, а подумать не успела.
Из-за деревянного высокого изножья показались две мордашки. Свинные рыльца, глазки маленькие, но чертами лица отдаленно на детишек походят. Только вот лохматые такие, а среди волос рожки торчат. И кожа темная, кажись, красная. Во мраке комнаты не отличишь толком.
И смотрят с любопытсвом.
— Ты кто такая? — спросил правый.
— Кто-кто? — суетно поддакнул второй, привставая, и показываясь в полный уже рост. Одетый в одну только рубаху длиной по колено, кажись, да с красным пояском. За спиной махнул хвостик с пушистой кисточкой.
Веша набрала в грудь побольше воздуха, но крик замер в груди. Только глаза на лоб полезли, а фруктовницу уже к груди прижимала, наподобие щита.
— Черти… — пропищала сдавленно, — как есть нечистики.
— Никакие не черти мы, мы — потаньки! Ясно? — обиженно отозвался второй, хватаясь четырехпалыми ручками за изножье. — Черти вон в трапезной скачут, а мы тут…
Весенья прикрыла глаза, заставляя сердечко зашедшееся успокоиться. Нечего ей бояться, коли хочет здесь жить и у колдуна учиться. Еще не такое увидит. Странно то, конечно, не привычна она к нечисти, но придется.
И только спустя мгновение дошла до разуму девичьего мысль:
— В трапезной? Черти? — Представила ярко, во всей красе, как те снова разносят уют ею наведенный. — Скачут?
— А что им еще делать то? Стол тепереча свободен, — заявил правый потанька, да ручками развел, мол, а что тут удивительного?
Злоба накатила. Да такая, что готова Весенья сама чертом обернуться.
Подскочила с постели, даром, что коса расплелась, только волосы с лица откинула. Выбежала из спальни, как есть босая.
Дверь в кухню оказалась приоткрыта. Кто-то весело играл на гармони, пел хор нестройных голосов (как только раньше не услыхала, да не проснулась?), а вдобавок и правда слышен был топот копыт по дереву.
— Ну я им сейчас, — прошипела Веша.
Столько сил она потратила, чтобы все прибрать, а они опять?
Метнулась к кладовой, схватила метлу с черенком потолще и в кухню ринулась. Распахнула дверь перед собой…
Вокруг стола расселись гости… На двух табуретах — лешие, крепенькие низкорослые мужичонки с бородами, да бровями кустистыми, в волосах — ветки, да листья торчат, носы — сучки. Один из них на гармони-баяне наяривал, а второй, знай, подпевал что-то про калину-рябину, да жизнь кручинную. Водяной им вторил, в обнимку с бутылью пятилитровой на стол привалившись. Молодой совсем с виду, кожа бледная, синюшная, волосы черные, точно мокрые, и копошатся, словно пиявки вьются. А по ту сторону стола тряс стакан, ладонью зажав — болотник. Как есть человек-жаба. Кожа темная, в бородавках, ряха широкая, глаза на выкате, сам лысый. Одет при том был в халат алый бархатный, с рукавами широкими расписными. Рядом же с ним молодец сидел. Плечи широкие, волосы светло русые, статный, ладный, да только как глянул на Вешу через кухню, та и попятилась. Глаза то зеленые разделены были вертикальным зрачком.
— Была-не была! — ухнул болотник, убирая ладонь от стакана, покатились кости игральные. Да прямо под ноги резвящимся на столе чертям. Малорослые, на гнутых ногах с черными копытцами, облаченные в одни лишь набедренные повязки, они умудрялись еще и плескать во все стороны содержимым своих кружек. Морды клыкастые, с такими же свинными пяточками, как у потанек, перекошены были в безудержном веселье.
— Йей! — ухнули хором в такт песне, что распевали лешие с водяным, да снова как грохнули кружками, разливая брагу во все стороны.
— Ей! — Взвилась Весенья, потрясая метлой, с ужасом глядя, как по стенам брага течет
