на стуле и задымил первой трубкой, наслаждаясь обволакивающим миром и покоем английской деревенской гостиницы. Денек был из тех, что вдохновляют на подвиги, – подарок еще не наступившего лета, что помогает выносить промозглые ветра ранней весны. В открытое окно струились солнечные лучи, со двора доносилась уютная болтовня домашней птицы. Мысль о насилии казалась совершенно чуждой этому утреннему благолепию.
Затем я прогулялся по рыночной площади, не торопясь прерывать блаженную интерлюдию и идти в дом, которому суждено было вскоре стать осажденной крепостью.
Для начала военных действий, полагал я, достанет времени и после обеда.
Часы на церковной башне пробили два, когда я наконец выступил в путь с чемоданом в руке. Радостная беспечность утра еще владела мною, и я невольно улыбался, предвкушая сюрприз, который устрою Сэму Фишеру. Его наглое подмигивание не переставало саднить в душе.
В школьном саду Одри прогуливала Огдена, и я поскорее вошел в дом, избежав встречи.
Внутри царила та же заколдованная тишина, что и в саду, даже еще более гнетущая. Без привычного неумолчного гвалта и беготни мальчишек в коридорах я не мог отделаться от странного чувства вины, будто я вор.
Ушлый Сэм, если он в доме, наверняка отдыхает в уютной комнатке домоправительницы недалеко от кухни. Я решил сразу туда заглянуть и был вознагражден, толкнув приотворенную дверь, зрелищем пары ног в черных брюках, торчавших из глубин плетеного кресла. Дальше ритмично вздымался и опускался холмик солидного живота, а из-под шелкового платка, прикрывавшего лицо, доносилось мерное негромкое похрапывание.
Идиллия, да и только – добропорядочный слуга вкушает заслуженный отдых. Для меня эта картина была привлекательна еще и тем, что Фишер, судя по всему, наверстывал сон, упущенный вследствие моего вечернего звонка. Мысль о том, что Сэм исправно бдит, утешала меня ночью, когда я сам беспокойно ворочался в постели, не в силах успокоить взбудораженный ум и уснуть.
Как ни приятно было застать противника в виде натюрморта, интересы дела вынуждали его потревожить. Я легонько ткнул в центр возвышенности по ту сторону черных брюк, и Сэм с недовольным ворчанием приподнялся в кресле. Уронив с лица платок, он заморгал и уставился на меня стеклянным сонным взглядом, который не замедлил стать живым, будто с картины «Пробуждение души», а по лицу расползлась дружелюбная улыбка.
– Привет, юноша!
– Добрый день! Что-то вы устало выглядите.
Он душераздирающе зевнул.
– Господи, что за ночка!
– Бык не заявлялся?
– Нет, но чудился от любого скрипа. Я на минуту глаз не сомкнул! Тебе когда-нибудь доводилось не спать всю ночь в страхе, что гоблины уволокут тебя, стоит только задремать? Сомнительный пикничок, уж поверь мне!
Физиономию ему разодрал новый чудовищный зевок. Сэм вложил в него всю душу, будто в дело всей жизни, и сравниться с ним мог бы разве что аллигатор.
Выждав завершения сего подвига, я перешел к делу:
– Сожалею, что вам выпала беспокойная ночь, мистер Фишер, Ну ничего, теперь отоспитесь. Кровати там очень удобные, вам понравится.
– Там – это где?
– В «Перьях». На вашем месте я бы туда и направился. За номер берут умеренно, кормят достойно. «Перья» вам точно подойдут.
– Не понимаю тебя, сынок.
– Я стараюсь морально подготовить вас к переезду. Вы покидаете этот старый уютный дом прямо сейчас. Окиньте его взглядом напоследок – и вперед, в суровый внешний мир!
Сэм озадаченно поднял брови.
– Ты, юноша, вроде как бормочешь что-то, слов много, но смысл их, если он и есть, от меня ускользает.
– Смысл тот, что я вышвырну вас за дверь! Я возвращаюсь в школу, и места для нас обоих здесь нет. Не уйдете сами, возьму за шиворот и выброшу вон. Теперь дошло?
Он добродушно хохотнул.
– А ты дерзок, юноша! Терпеть не могу обострять отношения, да и нравишься ты мне, но иногда охота побыть одному. За эту ночь еще отсыпаться и отсыпаться, так что топай, сынок, хватит беспокоить папашу. Ноги в руки и вали давай! Пока! – Плетеное кресло заскрипело. – Сэм устроил поудобнее свои телеса и поднял носовой платок.
– Мистер Фишер, я уважаю ваши седины и не хотел бы провожать вас пинками, так что объясню подробнее. Физически я сильнее и всерьез решил выдворить вас отсюда. Как вы этому помешаете? Мистера Эбни нет, он не заступится. Можно позвонить в полицию, но вы не станете. Остается только уйти. Теперь ясно?
Сэм погрузился в задумчивое молчание. Никаких чувств на лице у него не отражалось, но я знал, что мои доводы оказали действие. Было видно, как он обкатывает их в уме пункт за пунктом и не обнаруживает ни малейшей уязвимости.
Наконец он заговорил, признавая поражение с деланой беспечностью:
– Ты, сынок, просто наказание на мою голову! Я всегда это говорил. Решил меня выгнать? Ни слова больше, я уйду. В конце концов, гостиница спокойная, а чего еще желать в моем возрасте?
Я вышел в сад поговорить с Одри.
Она прогуливалась взад-вперед по теннисному корту, а Капитальчик развалился в шезлонге и, похоже, дремал.
Заметив меня, она остановилась. Выйдя из-за деревьев, я приближался под ее враждебным взглядом, но смущения не испытывал, полный самоуверенности от успешного противоборства с Сэмом.
Поздоровался я сухо:
– Добрый день! Я побеседовал с Сэмом Фишером – сейчас увидишь, как он уходит, совсем уходит. А я возвращаюсь.
– Вот как?
Говорила она недоверчиво и даже равнодушно, вовсе не придавая значения моим словам. Таким же тоном, как Сэм поначалу. Как и ему, ей требовалось время, чтобы воспринять неожиданное.
Осознав наконец смысл, она вздрогнула.
– Ты возвращаешься? – Глаза ее округлились, щеки вспыхнули. – Но я же сказала…
– Я помню, что ты сказала. Ты мне не доверяешь. Это не важно, я возвращаюсь в любом случае. Этот дом на военном положении, и командую тут я. После нашего разговора ситуация изменилась. Вчера я готов был дать тебе свободу действий, а сам хотел наблюдать со стороны, из гостиницы. Теперь все иначе: в игре не только Ушлый Сэм, с ним бы ты справилась, а еще и Бык Макгиннис – тот, что приезжал со своей бандой на автомобиле. Я видел его в деревне после нашей встречи, он опасен.
Одри бросила взгляд через мое плечо. Я обернулся. По дороге неторопливо вышагивала плотная фигура с чемоданом в руке.
Я улыбнулся. Глаза Одри встретились с моими и вспыхнули гневом, скрытым до сих пор в глубине. Подбородок вызывающе вздернулся, как в прошлые времена. Я пожалел о своей улыбке. Мой старый грех, самодовольство, вновь дал о себе знать.
– Я тебе не доверяю! – воскликнула она. – На тебя нельзя положиться.
Любопытно, как меняются или исчезают мотивы поступков по мере развития событий. Начав действовать по плану, человек продолжает как бы автоматически, независимо от первоначальных побуждений. На втором этапе затеи с Капитальчиком я переметнулся от Синтии к Одри, ясно осознавая, почему.
Я решил противостоять силам, пытавшимся отнять у Одри мальчика, по одной простой причине – я любил ее и хотел помочь. Однако мотив этот, если еще сохранился, теперь был чем-то вроде абстрактного рыцарства. После вчерашнего расставания на дороге мои чувства к Одри, казалось, полностью изменились. На враждебность я отвечал враждебностью, смотрел на девушку критически и был рад, что колдовские чары наконец-то рассеялись. Если она терпеть меня не может, то я в лучшем случае к ней безразличен.
Тем не менее, несмотря на перемену чувств, решимость помогать Одри ничуть не поколебалась. Пускай охрана Огдена изначально меня не касалась, но теперь я считал ее своим личным делом.
– Я и не прошу доверять, – возразил я, – с этим мы все уже решили, ни к чему топтаться на месте. Думай что хочешь, я знаю, что нужно делать.
– Ну, если ты решил остаться здесь, я помешать не могу.
– Вот именно.
В просвете между деревьями снова мелькнул Сэм. Он шагал медленно и печально, словно француз, отступающий из Москвы. Одри проводила его взглядом.
– Можешь, конечно, – с горечью продолжал я, – приписать мои поступки профессиональному соперничеству. Если, по-твоему, я влюблен в миссис Форд и явился похитить для нее Огдена, то, само собой, сделаю все, чтобы помешать Макгиннису заполучить мальчишку. Ты не обязана считать меня союзником, я просто действую с тобой заодно.
– Я с тобой не заодно!
– Очень скоро будешь. Бык не упустит еще одну ночь.
– Я не верю, что ты его видел.
– Да пожалуйста, – бросил я и ушел. Какое мне дело, верит она или нет?
День тянулся в ожидании. К вечеру погода внезапно испортилась, как бывает
