В результате тщательного и продолжительного расследования сыщики наконец сообщили мистеру Марронеру, что его жена вновь преподает на кафедре одного из своих старых профессоров, что живет она тихо и скорее всего берет на пансион жильцов. Предоставили ее точный адрес, словно это не представляло никаких трудностей.
Мистер Марронер вернулся ранней весной, а жену разыскал ближе к осени.
Он приехал в уютно раскинувшийся среди холмов университетский городок и нашел симпатичный домик с лужайкой, обсаженной по краям деревьями и цветами. Мистер Марронер держал в руке листок с адресом и рассматривал номер дома, ясно читающийся на белой калитке. Он прошел по прямой усыпанной гравием дорожке и позвонил. Дверь открыла пожилая служанка.
— Миссис Марронер здесь проживает?
— Нет, сэр.
— Это дом двадцать восемь?
— Да, сэр.
— А кто здесь живет?
— Мисс Уилинг, сэр.
Ага, это ее девичья фамилия. Ему говорили, но он забыл.
Он вошел в прихожую.
— Я хотел бы ее видеть, — произнес мистер Марронер.
Его проводили в скромно убранную гостиную, прохладную и напоенную ароматом ее любимых цветов. От этого мистер Марронер едва не прослезился. Перед его внутренним взором вновь пронеслись их счастливые годы: романтическое начало, полные пылкой страсти дни ухаживаний, ее глубокая и нежная любовь.
Конечно же, она его простит — обязательно простит. Он покается, убедит ее в своей искренности и полной решимости стать другим человеком.
По широкому коридору навстречу ему шли две женщины. Одна из них — высокая мадонна с ребенком на руках.
Другая — Марион. Спокойная, сдержанная, нарочито отстраненная; лишь бледность выдавала ее переживания.
Герта прижимала дитя, словно удерживала оборону, лицо ее светилось мыслью, а восхищенный взор темно-синих глаз был обращен на подругу, а не на него.
Он молча оглядел женщин.
Та, которая когда-то была его женой, негромко спросила:
— Что вы хотите нам сказать?
Сердце мистера Пиблса
Он лежал на диване в небольшой, скромно обставленной, но уютной гостиной — на неудобном жестком диване, слишком коротком, с сильно вогнутым подголовьем, но все же диване, на котором можно в случае необходимости ненадолго прикорнуть.
Вот там мистер Пиблс и спал тем жарким безветренным днем, спал тревожно, слегка похрапывая, то и дело вздрагивая, словно его что-то тревожило.
Миссис Пиблс спустилась по скрипучим ступенькам парадного крыльца и отправилась по своим важным делам, вооружившись веером из пальмового листа и защищаясь от солнца шелковым зонтиком.
— Почему бы тебе не пойти со мной, Джоан? — спрашивала она сестру, одеваясь для выхода в город.
— А зачем, Эмма? Дома гораздо лучше. Я составлю компанию Артуру, когда он проснется.
— Кому? Артуру? Он вздремнет и сразу же вернется в лавку. К тому же я уверена, что буклетик миссис Олдер был бы тебе чрезвычайно интересен. Мне кажется, что, если собираешься здесь жить, стоит интересоваться делами клуба.
— Я намереваюсь обосноваться здесь как врач, а не как богатая бездельница, Эм. Ты ступай, мне и так хорошо.
Потом миссис Пиблс отправилась на заседание клуба домохозяек Эллсворта, а доктор Джоан Р. Баском тихонько спустилась в гостиную разыскать книгу, которую читала.
Мистер Пиблс все еще лежал там, забывшись тревожным сном. Джоан устроилась у окна в плетеном кресле-качалке и некоторое время наблюдала за ним — сначала профессиональным взором, а затем с чисто человеческим интересом.
Лысоватый, седеющий, полненький, с дружелюбной улыбкой на лице, где проступали западавшие в уголках рта мрачные глубокие морщины, когда поблизости не оказывалось покупателей; ничем не примечательный ни в одежде, ни в манере держаться — таким был Артур Пиблс в свои пятьдесят лет. Он не был «рабом любви» из сказок Шахерезады, лишь рабом долга.
Если кто-то и выполнял обязанности, как он их понимал, так это он.
Своим долгом он считал заботу о женщинах. Сначала он опекал мать, небедную деловитую женщину, которая заправляла фермой после смерти мужа и увеличивала доход, беря на лето постояльцев, пока Артур не вырос и не смог «содержать ее». Потом она продала ферму и обосновалась в деревне, чтобы «обустраивать дом для Артура», который из-за этого нанял служанку для выполнения всей работы.
Он работал в лавке. Мать сидела на открытой веранде и болтала с соседками.
Артур заботился о матери, пока ему не исполнилось без малого тридцать, и та наконец не оставила его. Затем он обзавелся другой женщиной для обустройства дома, которым тоже занималась служанка. Он женился на миловидной, беззаботной и ласковой особе, которой давно импонировали его сила и заботливость, и которая настойчиво сохраняла свою привязанность и по сей день.
Само собой, рядом всегда была и его сестра. Обе дочери уже успели выйти замуж за надежных молодых людей, к которым, в свою очередь, так же привязались. Теперь под его опекой осталась лишь жена — самая легкая ноша за всю его жизнь, если считать в количественном выражении.
Но он или устал, очень устал, или же груз миссис Пиблс с возрастом сделался более тяжелым, крепким и цепким. Он не жаловался. За всю сознательную жизнь ему и в голову не приходило, что мужчина может заниматься чем-то другим, нежели опекать и заботиться о женщинах, хоть как-то связанных с ним законным родством.
Если бы доктор Джоан нуждалась — скажем так — в заботе, он бы с радостью и ее добавил в свои «подопечные», поскольку она ему очень нравилась. Но она разительно отличалась от женщин, которых он когда-либо встречал, они с сестрой выросли разные, как день и ночь. В несколько меньшей степени Джоан отличалась от жительниц Эллсворта.
Она в очень юном возрасте против воли матери ушла из дома, почти сбежала. Но когда вся округа сотрясалась от сплетен и выискивала мужчину-соблазнителя, выяснилось, что Джоан всего лишь поступила в
