что больше ничего не могу вам рассказать.
– У вас вода кипит, – сказал он.
Она достала молоко, сахар, ложечки и залила кипятком пакетики с чаем.
Он положил себе сахару и стал помешивать чай.
– Вы сказали, что у вас какое-то важное дело.
– Ах, вы об этом, – сказала она и отвернулась. – Я сама не понимаю, почему так сказала. Не знаю, что на меня такое нашло.
– Значит, никакого дела нет?
– Нет. То есть да. – Она покачала головой. – В смысле, все, как вы сказали. Никакого дела нет.
– Понятно, – сказал он, продолжая помешивать чай. – Весьма необычная ситуация. – Он немного помолчал и добавил, обращаясь скорее к самому себе: – Весьма необычная.
Он тихо улыбнулся, потом отодвинул чашку в сторону и дотронулся до губ салфеткой.
– Но вы же не уйдете? – сказала она.
– Придется, – сказал он. – Мне должны позвонить. Домой.
– Только не сейчас, Арнольд.
Она с грохотом отодвинула стул и встала. Глаза у нее были светло-зеленые, глубоко посаженные, и вокруг них было что-то еще, что поначалу он принял на темный макияж. Сам того не ожидая, прекрасно отдавая отчет в том, что будет себя за это презирать, он встал и неловко обнял ее за талию. Она дала поцеловать себя, ресницы у нее задрожали и на секунду она закрыла глаза.
– Уже поздно, – сказал он, отпустил ее и, едва не потеряв равновесие, сделал шаг назад. – Большое вам спасибо. Но мне действительно пора идти, миссис Холт. Спасибо за чай.
– Вы же придете еще, да, Арнольд, – сказала она.
Он покачал головой.
Она проводила его к двери, он протянул руку. Он слышал, как работает телевизор. Звук явно прибавили. Он вспомнил, что есть еще один ребенок – мальчик. Интересно, где он был все это время?
Она пожала ему руку, потом быстро подняла ее к губам.
– Не забывайте меня, Арнольд.
– Не забуду, – сказал он. – Клара. Клара Холт, – сказал он.
– Мы хорошо поговорили, – сказала она. И что-то сняла у него с лацкана пиджака, волосок или ниточку. – Я очень рада, что вы пришли, и я уверена, вы придете еще.
Он внимательно на нее посмотрел, но она уже глядела в сторону, так, словно пыталась что-то запомнить.
– До свидания, Арнольд, – сказала она и закрыла дверь, едва не прищемив ему полу пальто.
– Странно, – сказал он, спускаясь по лестнице. – Клара. Клара Холт, – сказал он.
Выйдя на тротуар, он глубоко вдохнул уличный воздух и на секунду задержался, чтобы оглянуться на дом. Но так и не смог понять, где ее балкон. Толстый мужчина в фуфайке подвинулся чуть ближе к перилам и продолжал на него смотреть. Он засунул руки глубоко в карманы пальто и пошел прочь. Дойдя до дверей квартиры, он услышал, как внутри звонит телефон. Он постоял посреди комнаты, очень тихо, держа ключ кончиками пальцев, пока телефон не умолк. Потом, очень мягко, прикоснулся к груди и почувствовал сквозь несколько слоев одежды, как бьется сердце. Потом, немного погодя, двинулся в сторону спальни.
И тут же снова ожил телефон, и на сей раз он снял трубку.
– Арнольд. Арнольд Брейт слушает, – сказал он.
– Арнольд? Ой, какие мы нынче вечером официальные! – сказала жена. Тон у нее был резкий, насмешливый. – Я с девяти часов тебе звоню. Пустился во все тяжкие, Арнольд?
Он стоял молча и оценивал ее голос на вкус.
– Ты меня слышишь, Арнольд? – сказала она. – Какой-то голос у тебя сегодня странный.
Ребенок лежал в корзине рядом с кроватью, на нем были комбинезон и белый чепчик. Корзинку недавно подновили, выстлали стегаными одеяльцами и перевязали светло-голубыми лентами. Три сестры, совсем маленькие, мать, которая не так давно встала с постели и была еще сама не своя, и бабушка стояли вокруг ребенка и смотрели, как он таращит глаза и время от времени подносит ко рту кулак. Он не улыбался, не смеялся, только моргал время от времени и несколько раз подряд высовывал кончик языка, когда одна из сестер дотрагивалась до его подбородка. Отец был на кухне и слышал, как они играют с ребенком.
– Кого ты любишь, маленький? – сказала Филис и пощекотала ему подбородок.
– Он любит нас всех, – сказала Филис, – но больше всех он любит папу, потому что папа тоже мальчик.
Бабушка села на край кровати и сказала:
– Поглядите на эту крохотную ручку! Пухленькая-то какая. И пальчики! Совсем как у мамы.
– Ну разве он не прелесть? – сказала мать. – Такой крепенький, чудо ты мое. – Потом наклонилась, поцеловала ребенка в лоб и дотронулась рукой до одеяла. – Мы тоже все его любим.
– А на кого он похож, на кого он похож? – спросила Элис, и все еще теснее сгрудились вокруг корзины, чтобы посмотреть, на кого похож ребенок.
– Глаза у него красивые, – сказала Кэрол.
– У всех младенцев красивые глаза, – сказала Филис.
– А губы дедушкины, – сказала бабушка. – Посмотрите, какие у него губы.
– А нос! А нос! – не унималась Элис.
– Что – нос? – переспросила мать.
– Он похож на чей-нибудь нос, – ответила девочка.
– Ну не знаю, – сказала мать. – Не вижу ничего такого.
– И губы… – продолжала ворковать бабушка. – И пальчики… – сказала она, раскрыв кулачок и распрямив ребенку пальцы.
– Ни на кого он не похож, – сказала Филис.
И они придвинулись еще ближе.
– Я знаю! Я знаю! – сказала Кэрол. – Он похож на папу!
И они опять принялись разглядывать младенца.
– А на кого похож папа? – спросила Филис.
– На кого похож папа? – повторила за ней Элис, и они все разом обернулись в сторону кухни, где за столом сидел отец, спиной к ним.
– Да ни на кого! – сказала Филис и тихо заплакала.
– Тсс, – сказала бабушка, отвела глаза в сторону, а потом снова посмотрела на ребенка.
– Папа ни на кого не похож! – сказала Элис.
– Но он же должен быть похож хоть на кого-то, – сказала Филис и вытерла глаза одной из лент; и все, кроме бабушки, посмотрели на отца, который сидел за столом.
Он развернулся, не вставая со стула, лицо у него было белое и пустое.
Никто ничего не сказал [8]
Я слышал – они на кухне. Что говорят, поди разбери, но что ругаются – это точно. Потом все стихло, она заплакала. Я пихнул Джорджа локтем. Думал – он проснется и что-нибудь им скажет, вдруг они одумаются и прекратят. Но Джордж такая паскуда. Он разорался и стал меня лягать.
– Отстань, козлина, – сказал он. – А то маме скажу!
– Ты, говнюк тупой, – сказал я. – Можешь хоть раз включить мозги? Они поругались, мама плачет. Послушай.
Он вслушался, оторвав голову от подушки.
– А и хрен с ними, – сказал он, отвернулся к стене и снова заснул. Джордж у нас исключительная паскуда.
Потом я услышал: папа вышел, чтобы успеть на автобус. Хлопнул входной дверью. Она мне и раньше говорила, что он хочет поломать семью. А я не хотел слушать.
Через некоторое время
