Шесть дней длится разграбление Энаменаса; нижний город опустел, грабители засыпают в местах грабежа и убийства. Кардинал заперт в своей комнате под охраной десяти повстанцев. Бежа застрелил женщину, набросившуюся на кардинала, чтобы его изнасиловать. Кардинал сыт и ухожен.
— Сохраним ему жизнь, он был близок со всеми городскими богачами, он знает, где они спрятали свои сокровища. Он скажет нам под пыткой. Мы убьем его, когда найдем золото.
Кардинал молчит, повстанец выкручивает ему запястья. Кардинал кричит, из-под его век скатываются слезы:
«Господи, да свершится воля твоя, но, если возможно, пронеси эту чашу мимо моих уст. Ненадолго. Я готов умереть за тебя, Господи, но не сейчас…»
«Под второй кабинкой в бассейне Тальбо». Теплое молоко, уцелевшие после пожара плоды. Кардинал набрасывается на питье, его нос мокнет в кувшине, фруктовый сок стекает по его горлу.
«Где еще золото? Говори!» Бежа, Бежа, когда он говорит, у него изо рта лезет дерьмо. «Будешь говорить?» Дверь открывается, повстанец толкает к его ногам раздетые, обмытые трупы монашек.
— Посмотри на своих овечек. Мы освободили их от данных ими обетов.
Посмотри на их улыбки, на их припухшие губы, налившиеся груди, почерневшие от пота пряди в паху…
В кармане повстанца лежит скальпель, найденный в разграбленном госпитале:
— Говори, или я тебя зарежу.
Он присаживается на корточки, вонзает скальпель в горло самой юной сестры, розовая пена брызжет ему на запястье; кардинал вздрагивает, смотрит в открытое окно, синее небо подернуто розовым дымом, верхушки кедров усеяны фиолетовым пеплом, исходящий из его рта глубокий вздох овевает ладонь схватившего его за горло повстанца. Два стражника волокут кардинала к часовне, поднимают его, усаживают на алтарь, склоняются перед ним на колени, целуют его сандалии:
— Приветствуем тебя, царь белых людей.
Трупы монашек усадили в исповедальнях. Повстанец вырывает из подсвечника пасхальную свечу, вставляет ее между ляжек кардинала, зажигает, воск стекает по свече, как сперма по стоящему члену, повстанец открывает дарохранительницу, берет из нее дароносицу, одевает ее на голову кардинала, другой повстанец плюет кардиналу в лицо. Тот изнанкой стихаря вытирает щеку; его ноги скользят на лакированном паркете, по его вискам, цепляясь за уши, скатываются облатки; он снимает их дрожащей рукой, собирает в сложенные ладони; повстанец грызет большую облатку, сидя на полу. С самого утра кардинал стоит, зажав свечу между ляжек, у него осталось только одно желание: «Господи, забери меня поскорее в Твой рай, чтобы я смог обрести покой».
Слезы стекают по его щекам, смешиваясь с плевками. Повстанец, сидящий на фисгармонии, давит кулаками на клавиатуру, вырывает клавиши, грызет их зубами. Вороны, напуганные ревом фисгармонии, вспархивают со сточных труб, сонно махая крыльями, летят к нижнему городу.
Бежа проходит по галерее архиепископства, расталкивая ногами трупы священников, дьяконов и монашек; открытые двери трапезных забрызганы кровью, повстанцы спят на скамьях, на возвышении лежит тело, Бежа подходит к нему: это монашка, ее ряса задрана, чепец залит кровью, Бежа наклоняется над ней, он берет ее за руку, ставит на ноги, она закрывает лицо ладонью; со стены падает распятье, один из повстанцев просыпается, вскакивает, снова ложится, положив голову на рукоятку окровавленного кинжала с куском человеческого сердца на кончике лезвия; Бежа уводит монашку в коридор, она положила голову ему на плечо, они входят в темную комнату, лучи утреннего солнца просачиваются сквозь ставни, блестят на натертом паркете; Бежа обнимает монашку, прижав ее к завешенной красным ковром стене; стекло входной двери дрожит от взрывов; Бежа целует монашку, обняв ее за талию, та обнимает его за плечи, Бежа срывает с нее чепец, бросает его на паркет и топчет ногами; монашка смеется у шеи вождя повстанцев:
— Я видела другую жизнь, она была черна. Монсеньор и его бог лгали. Между моих ляжек саднят занозы. Солдат лежал на мне, его обрезанный наполовину член проникал в мои срамные губы, но я мечтала о настоящем воине, герое. Священник согрешил, чтоб даровать мне радость, потом дьякон, но и их члены не были обрезаны. Тогда явился Христос, он кружил вокруг меня, опустив глаза, он показывал мне свое скорбящее сердце:
— Мне мало твоего сердца, обручение затянулось, ищи себе другую невесту.
Бежа опрокидывает девушку на залитый солнцем паркет, кусает ее губы, сплевывает куски плоти ей в рот, девушка берет его член и вставляет себе между ляжек: — Крепни, маленький плуг, проникай, разрывай и сей. Дождь внезапно застучал по ставням, Бежа встает с мертвой девушки, наваждение прошло, он выходит в галерею, слышит крики кардинала; дождь кончается к полудню. Бежа гладит мокрые от пота волосы и лицо кардинала, тот вздрагивает, словно его гладит рысь.
— Ты можешь служить обедню, мы воскресим для тебя дьяконов. Вы, ищите в коридоре, в кельях, в уборных. Сколько тебе нужно? Сколько, чтобы напялить на тебя ризы?
— Хватит одного; мне может, ради спасения души, помочь один из вас.
Повстанцы роются в кучах трупов, находят молодого дьякона с выбритой тонзурой, только глаза его выколоты, они вытаскивают его из-под трупов, толкают к кардиналу.
— Сын мой, приготовь святые дары, я облачусь сам. Он входит в ризницу, выглядывает из окна: слишком высоко, он сломает ноги; он преклоняет колени перед золоченым шкафом, облачает свое мокрое тело; он пожимает руку дьякона:
— Блажен ты, не видящий всех этих сынов сатаны. Перед преосуществлением двое повстанцев хватают дьякона, берущего сосуды за алтарем, перерезают ему горло, вырывают сердце из его груди, один с пистолетами в руках встает перед алтарем, другой, без оружия — справа от кардинала, тот молится, склонив голову на покров; повстанец, тот, что без оружия, берет сердце и кладет его в чашу, накрывает чашу дискосом; повстанец за алтарем надевает ризу дьякона, наполняет кровью сосуд и встает справа от кардинала, склонив голову.
Кардинал открывает чашу, подносит ее к сосуду, повстанец наливает в чашу кровь, кардинал опускает пальцы в чашу, к его ноздрям поднимается запах крови, кардинал смотрит на дно чаши. Тогда они набрасываются на него, открывают ему рот, вливают в него кровь дьякона, забивают окровавленное сердце в глотку кардинала. Забрызганный кровью, он, задыхаясь, падает навзничь, его зубы кусают сердце, рот выплевывает, Бежа приседает перед ним, прижимает его голову коленом:
— Мы поднесли тебе подлинные святые дары, а ты бунтуешь против своего бога.
К вечеру кардинал встает, покрытый плевками, залитый кровью и мочой. Он говорит повстанцу, плюющему ему в лицо:
— Хватит. Я — негр. У меня нет золота. Снимите эту белую кожу, я — негр. Хочу быть, как вы. Я сдаюсь.
— Он хочет быть царем. Убьем его, Бежа.
— Я негр. Я негр. Я свободен. Негр.
— Ладно, посмотрим, вправду ли это так.
Набросившись на него, они сдирают с него кожу.
Ночью грабеж продолжается при свете факелов. Электростанции разрушены бомбардировкой; горят картины, ковры. В соборе грабители, забравшись на скамейки, зажгли аварийное освещение, газ вспыхнул у лиц повстанцев; женщины, завернувшись в ризы, бродят между колонн, плюют на дарохранительницы. Обнявшиеся пары лежат на алтаре, на острых клавишах органа. Группы детей, присев на корточки у дароносиц, поедают облатки. Съестные припасы на исходе; новорожденные, оставленные поспешившими на грабеж матерями в нижнем городе, умирают под пронзительными взглядами крысиных глаз. Мальчик катает, как обруч, по кафелю собора большую облатку, другой, присев на корточки, испражняется в дароносицу. Мужчина стаскивает с постамента деревянную статую Девы, вырезает ножом щель у нее в паху, набрасывается на нее, кусает выцветшие деревянные губы и щеки, достает член и погружает его до половины в щель. Уличный музыкант, сидя на кафедре, отбивает на бубне ритм совокуплений. Несколько крыс, привлеченных запахом спермы, голодных тел, пролитого вина и зерна, прилипшего к окровавленным лохмотьям грабителей, протискиваются между совокупляющимися телами, лижут перетекающую с тела на тело сперму, кусают раскрытые в оргазме ладони и напрягшиеся колени, нападают на спящих, забывшихся в страшных грезах детей. Женщины, обезумевшие от вина и блеска золота, прижимают к себе своих сыновей, раздвигают их ягодицы, заставляют совокупляться с собой и тут же, не позволив им встать, оглушают или режут их. В свете витража женщина на восьмом месяце беременности сидит на корточках, задрав платье над кучкой дерьма; большая черная змея ползет к ней из исповедальни, поднимает голову, направляет ее между ягодиц женщины, та кричит, падает лицом на кафель, змея, шипя, протискивается в чрево женщины, разрывает матку, впрыскивает в плод свой яд, ее голова вкручивается в плоть; женщина вопит, пот с ее лица смешивается на кафеле с текущей изо рта пеной, змея вынимает влажную голову, выползает в приоткрытую дверь на галерею, ползет к бассейну с красной водой, ныряет, плывет между окровавленными покровами, поднимается на камень, греется на солнце, снова ползет к ограде сада и сворачивается кольцом у ног живого, никому не известного человека, появившегося на Энаменасе перед началом грабежа, когда смолкло эхо последних взрывов.
