Энтони Берджесс - Механический апельсин

— Давай, ложись на мою койку, если хочешь. Ты испоганил ее своим паршивым вонючим телом, раз уже лежал на ней.

Но другие вмешались. Биг-Джу, все еще потный после драчки, бывшей у нас в темноте, сказал:

— Не надо унижаться, братши. Не уштупай этому вышкочке.

Новенький ответил:

— Сиди в своем дерьме, ид!

То есть "заткнись", но это было очень оскорбительно, так что Биг-Джу собрался дать тому толтшок.

— Ну, джентельмены, зачем нам это беспокойство? — произнес Доктор своим шикарным голосом.

Но этот новый преступнинг сам напрашивался. Он, видно, считал себя слишком большим вэком, и было ниже его достоинства делить камеру с шестью другими и спать на полу, пока я не сделал ему этот жест. Своим презрительным тоном он пытался ответить Доктору:

— О-о-о, вы не хоти-ите беспокойства, господа? Тут Джо-Джон, малый, да удалый, сказал:

— Раз нам не удалось поспать, давайте займемся образо-зованием. Нашему новому другу надо преподать урок.

Хотя он был спец по изнасилованиям, он очень хорошо говорил, спокойно и вроде правильно. Новенький зэк фыркнул:

— Кыш, маленькое чудовище.

Тут все и началось, но как-то странно, будто вежливо, никто особенно не поднимал голос. Новый зэк сначала малэнко покричал, но Уолл зажал ему ротер, а Биг-Джу припер его к решетке, чтоб его можно было виддить в свете красной лампочки с площадки, и тот только охал: "ох, ох". Он был не очень-то сильным вэком и отбивался вэри слабо, и я думаю, он только притворялся со своим громким гласом и хвастовством. Во всяком случае, увидев, как красный кроффь потек в красном свете, я почувствовал, что прежняя радость поднимается в моих кишках, и сказал:

— А теперь дайте его мне, братцы!

Биг-Джу ответил:

— Да, да, ребята, правильно. Шмашь ему, Алекш!

Итак, они стояли кругом, пока я лупил этого преступнинга в полутьме. Я кулачил его, танцуя вокруг в незашнурованных ботинках, а потом дал ему подножку, и он грохнулся на пол. Я дал ему ногой хор-роший удар по голловеру, он только охнул, а потом захрапел, будто во сне, и Доктор сказал:

— Очень хорошо, думаю этого достаточно для одного урока, — и он покосился на поверженного и избитого вэка на полу.

— Может быть, ему приснится, что он стал хорошим мальчиком.

Так что мы снова забрались на наши койки, на этот раз очень усталые.

Во сне я увидел, братцы, что я в каком-то очень большом оркестре, где было много сотен инструментов, а Директор был вроде сразу и Людвигом-ван и Г.Ф. Генделем, будто вэри глухой и слепой и усталый от жизни. Я был среди духовых инструментов, но то, на чем я играл был вроде бело-розовый фагот, сделанный из мяса, и рос из моего тела, прямо из середины живота, и когда я дул в него, то не мог сдержать вэри громкий смэхинг, потому что было щекотно, и тут Людвиг-ван стал вэри раж-драж и безуммен. Он подскочил прямо к моему фасу и стал громко кричать в ухер, и тут я проснулся, весь в поту. Конечно, громкий шум был и наяву, это тюремный зуммер жужжал брррр брррр. Было зимнее утро, и мои глазеры все слиплись со сна, и когда я открыл их, стало вэри больно от электричества, включенного по всему зверинцу. Я взглянул вниз и увидел, что тот новый преступнинг на полу, вэри окровавленный и в синяках, и еще не очухался. Тут я вспомнил, что было в этот нотш, и рассмеялся.

Но когда я слез с койки и потрогал его босым ногером, он был вроде твердым и холодным, так что я повернулся к койке Доктора и стал его трясти, — он всегда плохо просыпался по утрам. Но в этот раз он вскочил вэри скор-ро, да и другие тоже, кроме Уолла, который спал, как убитый.

— Очень неудачно, — сказал Доктор. — По всей видимости, это был сердечный приступ.

Потом он добавил, оглядев нас всех:

— Вы не должны были так поступать с ним. Это было весьма необдуманно.

Джо-Джон сказал:

— Ну-ну, док, и ты не упускал возможность врезать ему раз-другой.

Тут Биг-Джу обернулся ко мне и сказал:

— Алекш, ты был шлишком неиштов. Этот пошледний пинок был ошень, ошень опашный.

Я почувствовал раж-драж и ответил:

— Кто начал, а? Я вмешался только под конец, разве нет?

Я указал на Джо-Джона и сказал:

— Это была твоя идея!

Уолл громко храпел, и я сказал:

— Разбудите этого вонючего ублюдка. Это он зажимал ему ротер, когда Биг-Джу прижимал его к решетке.

Доктор ответил:

— Никто не станет отрицать, что немножко бил этого человека, чтобы преподать ему, так сказать, урок, но ясно, что это ты, милый мальчик, с избытком сил и, можно сказать, с юношеской беззаботностью, нанес ему кудегра. Это очень жаль.

— Предатели! — сказал я. — Предатели и лжецы!

Потому что я видел, что все было, как раньше, как два года назад, когда мои, так называемые, другеры отдали меня в зверские рукеры мильтонов. Ничему нельзя верить в этом мире, братцы, вот что я видел. А Джо-Джон пошел и разбудил Уолла, и Уолл тоже готов был поклясться, что это Ваш Скромный Рассказчик наносил самые зверские и опасные удары. Когда явились чассо, а потом Главный Чассо, а потом и сам Комендант, все эти, мои другеры по камере вэри громко рассказывали, как я убил этого никчемного извращенца, чье окровавленное тело лежало на полу, будто мешок.

Это был вэри старнный день, братцы. Мертвое тело унесли, и каждый во всей тюряге оставался под замком до следующих распоряжений: не давали ни пиштши, ни даже кружки горячего тшайя. Все мы сидели по местам, а охранники или чассо вышагивали туда и сюда по этажу, то и дело крича: "Заткнись!" или "Закрой хайло!", если слышали хотя бы шопот в какой-либо камере. Потом, часов в одиннадцать утра какое-то напряжение и возбуждение и как бы запах страха почувствовали где-то снаружи камеры, и мы увидели Коменданта и Главного Чассо и еще нескольких вэри больших и важных на вид тшелловэков, они шли очень скор-ро и говорили как безуммены. Они, кажется, дошли до самого конца этажа, а потом было слышно, что они пошли назад, теперь уже медленнее, и было слышно, как Комендант, очень потный, толстоватый и белокурый вэк, говорил что-то вроде: " о, сэр…" и "Но что можно сделать, сэр?" и так далее. Потом все остановились у нашей камеры; и Главный Чассо открыл дверь. Мы увидели какого-то очень важного вэка, вэри высокого, с голубыми глазерами и в очень хор-роших шмотках, в самом красивом костюме, какой я когда-нибудь видел, абсолютно высшей марки. Он вроде оглядел нас, бедных зеков, и сказал вэри красивым, таким образованным голосом:

— Правительство больше не может заниматься устарелыми пенологическими теориями. Соберите преступников вместе — и вы увидите, что происходит. Вы получаете концентрированную преступность, преступление среди наказания. Скоро, может быть, все наши тюрьмы понадобятся для преступников политических.

Я ничего не усек, братцы, ну, да ведь он говорил не со мной. Он продолжал:

— С обычными преступниками, вроде этого отвратительного сброда, /он имел в виду меня, братцы, как и всех остальных, которые были действительно преступнингами, да и предателями тоже/ — лучше обращаться на чисто лечебных основаниях. Уничтожить криминальный рефлекс и все. Полностью осуществимо в течение года. Наказание для них ничто, как вы можете видеть. Они наслаждаются своим, так называемым наказанием. Они начинают убивать друг друга.

И он посмотрел на меня своими строгими голубыми глазерами. Тогда я смело ответил:

— При всем моем уважении, сэр, я решительно возражаю против того, что вы сейчас сказали. Я не обычный преступнинг, сэр, и не отвратителен. Может быть другие отвратительны, а я нет.

Главный Чассо весь побагровел и заорал:

— Заткни свое поганое хайло, эй ты! Не знаешь, с кем говоришь?

— Ладно, ладно, — сказал этот большой вэк.

Потом он повернулся к Коменданту:

— Можете использовать его, как пробный шар. Он молод, нахален, порочен. Завтра Бродский займется им, а вы можете сидеть и наблюдать за Бродским. Это действует как надо, не беспокойтесь. Этот порочный молодой бандит будет переделан до неузнаваемости.

И эти крепкие выражения, братцы, были началом моей свободы.

В тот же вечер чассо потащили меня, мило и вежливо /то есть с грубыми толчками/, повиддить Коменданта в его Святая Всех Святых, то есть кэнторе. Комендант посмотрел на меня очень устало и сказал:

— Думаю, ты не знаешь, кто это был сегодня утром, а, 665321?

И, не дожидаясь, когда я скажу "нет", ответил:

— Никто иной, как сам Министр Внутренних дел, новый Министр Внутренних дел и, как говорится, новая метла. Да, в последнее время появились эти новые нелепые идеи, и приказ есть приказ, хотя скажу тебе по секрету, я этого не одобряю. Самым решительным образом не одобряю. Око за око, говорю я. Если кто-нибудь тебя ударит, ты дашь сдачи, не так ли? Почему же государство, получая жестокие, безжалостные удары от вас, хулиганов, не должно давать сдачи? Но эти новые взгляды говорят "нет". Новые взгляды таковы, что мы должны обращать зло в добро. Все это кажется мне весьма несправедливым. А?