и в реальности.
Вечером того дня родители обрадовали меня, что летние каникулы я проведу в деревне у бабки. Этому я правда порадовался. Плавиться летом в душном городе, когда в холодильнике пусто, а местные старшаки настолько упарываются бухлом и клеем, что перестают различать где свой, а где чужой? Нахуй. Лучше в деревню, где есть жратва, свежий воздух и полное отсутствие уродов. Хотя хуй там. Уроды есть везде. Даже в деревне, но мне они крайне редко попадались, а те, что попадались, меня держали за своего. То ли у них свой кодекс чморения был, то ли сыграли свою роль наши игры в детстве, когда деления на «свой-чужой» еще не было.
Ну а на следующий день я, без лишних ожиданий, выехал вместе с папкой в деревню. Ехать надо было почти девять часов на вонючем «Икарусе». Единственное, что радовало – ехали мы ночью. Можно попробовать поспать, и тогда минимум половины дороги пролетит быстро.
Собирали меня недолго. Несколько футболок на смену, шорты, штаны для выхода в «центр», кеды и шлепанцы. Калош у бабушки было жопой жуй, на все мыслимые размеры ног, даже огромный пятьдесят второй был, в который чаще всего срали её кошки. Футболки, правда, я надевал редко, предпочитая носиться голым по пояс, из-за чего по приезду в город выгодно выделялся шоколадным загаром, которому завидовал весь класс, и выцветшими на солнце волосами.
Ненависть на мгновение отступила, и вновь явился страх. А вдруг деревенские друзья тоже поменялись за год. Вдруг из братана я превращусь в то же чмо, что и в родном городе? Как итог, поспать нихуя не удалось, а пирожок, купленный на остановке неподалеку от города, заставил меня срать всю дорогу, как утка, чем я порядком заебал и водилу, и охуевших от частых остановок пассажиров автобуса. Ну а утром меня ждала деревня, бабушка и старые друзья. И хуй там плавал. Деревня тоже изменилась. Очень, блядь, сильно.
Глава седьмая. Каникулы в деревне.
Одуревший от поездки и двух пересадок, бессонной ночи и горящей огнем жопы из-за ебучего пирожка, я-таки оказался в деревне. Фактически, это было село, но местные, как и приезжие, чаще всего именовали его деревней. Деревня в центре душного юга, с жаркими днями и звездными ночами. Ураганными ливнями, которые всегда приходили некстати, и местными: уродами и людьми.
– Ай, ребенка голодом морили? Жопа с кулачок, рожа с дулю! – взвилась бабушка, когда мы с отцом переступили порог её низенькой хатки. Ответить мне не дали, потому что на стол словно постелили скатерть-самобранку. Из ниоткуда появилась чугунная сковородка с жареной печенкой и котелок с вареной картошкой. Пол-литровая банка холодного молока, от которого сводило зубы. И здоровенный шмат деревенского хлеба, похожий на окаменевший матрас. Хлеб местные получали по талонам в собственной деревенской пекарне, и жрать его можно было только горячим. Как только хлеб остывал, его не брал ни один нож, поэтому местные заблаговременно заготавливали распиленные кусманы и сушили сухари.
– Ешь, Тёмка, – усмехаясь в усы, ответил папка, предпочитая не есть, а поболтать с матерью. А я, охуевший от такого количества вкуснятины, тут же сожрал половину скороды и почти всю картошку, а когда залпом выпил молоко, то стал похожим на рахита с огромным пузом. И тут залаяли собаки…
Когда кто-то приезжает в деревню, об этом узнают сразу. Наш с папкой приезд не стал исключением. Тут же потянулись двоюродные тетки, дядьки и их дети, похожие друг на друга, как близнецы. Рослые, загорелые, с выцветшими на солнце соломенными волосами и жесткими глазами, как у волков. Рядом с ними крутились и пиздюки: все в грязи, голые и чумазые. Как пацаны, так и девки.
Пацаны с нашей улицы тоже заявились в гости, но я удивился другому. За год они вымахали так, что всем своим видом напоминали не пацанов, а натуральных мужиков. Крепкие, с испитыми рожами и сальными ухмылками на простоватых лицах – и это мои, блядь, ровесники.
– Бля, Ворона, ты чо такой чахлый? – хохотнул наш сосед Костик – здоровенный детина, чью грудь украшал косой шрам. Последствия одного приключения, когда Костик выебал дочурку местного участкового, а её папашка потом догнал пацана и переебал ему косой по груди. Но деревенские сильнее городских, что Костик успешно доказал, когда не только выжил, но и чуть не утопил участкового в колодце на следующий день. Они помирились, выдув на двоих пять бутылок самогонки, а Костик той ночью еще раз трахнул дочку участкового. На этот раз без палева.
– Здорово, Костян, – улыбнулся я, пожимая протянутую руку. Костик ко мне относился нормально, потому что мы с детства дружили, и каждый мой приезд в деревню не обходился без Костика и его друганов, которые лыбились позади него.
– Нехай в себя придет, – басит Гриша-долбоеб. Долбоебом его звали за глаза и за то, что он постоянно умудрялся ебать самых стремных баб деревни. Костик как-то говорил, что Гриша даже бабками не брезговал, мол в малафье у него бесы, вот и прет все, что шевелится. Даже пару кур вроде заебал по пьяни. От Гриши разит перегаром, а глаза мутные, как дремучее болотце, но голос крепок и даже весел.
– Хули приходить? – возмутился еще один мой деревенский друган – Санёк. Саня был городским, как и я, и гостил напротив у бабки с дедом. – Тём, погнали мутного ёбнем, а?
Мутным они называли самогонку, которую гнали местные бабки. Моя бабушка тоже гнала самогонку, но её нектар называли не иначе, как «слезинка», что Саня тут же подметил.
– Слых, а может у бабки ебнешь пару «слезинок» на вечер, а? – с надеждой спросил он, но получив подзатыльник от Костика, замолчал.
– Да, заебал ты! – буркнул он, когда Саня отлетел к колодцу и заржал, как ишак. – Дай пацану в себя прийти. Только приехал, а уже накинулись, хуепуталы. Будто, блядь, год не пили.
В этом все они. Грубые, но внутри добрые. Разве, что Гриша-долбоеб мог слететь с катушек, если перебирал с мутным. Но пока Костик оставался в строю, залупался он редко.
С Гришей и Саньком я познакомился, когда приехал на каникулы после седьмого класса. Тогда бабушка меня отправила за хлебом на мельницу. Я, взяв талоны на четыре булки, оседлал свой старенький «Аист» и махнул по дороге, поднимая бурую пыль и заставляя соседских псов сходить с ума от ярости. А когда прикатил на пекарню, то увидел, что там уже кучкуется дохуя местных пацанов.
Я их побаивался и мог
