Ознакомительная версия.
Когда я согласно кивнул, хозяин заведения спросил:
– Как дела у пахана? Передавай ему привет, – сказал он, бросая кубик в чашку.
«Гнусный тип», – прошептал я, имея в виду мужика с черно-белой татуировкой. Полное отребье, даже не смог сделать цветную татуировку. Наверняка он из таких, как Сасаяма. Возможно, ему раскроили башку бамбуковым мечом, последствия таких инцидентов остаются надолго. При виде этого хозяина заведения я всякий раз думал о том, почему Япония проиграла войну. Мне были не вполне понятны разговоры о патриотизме.
У НИХ ГОРДОСТИ НЕТ.
Мы вошли в бар. Там царил американский запах, которого Адама терпеть не мог. Хотя я и называю это «американским запахом», но, разумеется, в Америке его нет. Он был только в коттеджах возле военной базы, в волосах полуамериканских детей или в магазинах при базе. Это был запах потных, жирных тел. Мне он казался тошнотворным.
«Coelacanth» исполнял без ударников мелодию группы Спенсера Дэйвиса «Gimmi Some Lovin», басист Фуку-тян выдавал вокал, а Кэндзи на гитаре и Сираи на органе, с закрытыми глазами, размахивая гривами и высунув языки, воображали себя Майком Блумфилдом и Элом Купером. Сираи умел играть только на трех аккордах. В те времена этого было достаточно, чтобы считаться рок-музыкантом. Они помахали мне руками, и я вышел на сцену. Ухмыляющийся Адама сидел за стойкой бара, где официантки в одних маечках выставляли миски с лапшой.
Фуку-тян в такт музыке двигал подбородком, напевая при этом какую-то чушь. Если он забывал слова, то повторял: «Don’t you know, don’t you know, don’t you know». В те времена достаточно было выкрикнуть «Don’t you know», чтобы считаться рок-музыкантом.
Единственным посетителем был морячок, явно младше двадцати, с колли, которой он кричал «ЛЭССИ!» и изображал из себя Малыша Тимми. Он пил пиво прямо из бутылки и все норовил залезть под подол официанткам в китайских платьях. «Фрукты о’кэй, фрукты о’кэй?» – спрашивала его хозяйка, которой было уже под шестьдесят, а ни о чем не подозревающий Тимми кивал ей и говорил: «Sure!» После этого разыгралась обычная сцена: появилось блюдо, нагруженное ломтиками консервированных ананасов, мандаринов и персиков и украшенное побывавшей в употреблении веточкой петрушки. Потрясенный высокой ценой, Тимми разбил пивную бутылку о край стола. Выскочил разгневанный хозяин и вызвал военную полицию, после чего бедного Тимми с вывернутыми карманами загрузили в джип.
А тем временем «Coelacanth» продолжал играть, а Фуку-тян пел свое «Don’t you know, don’t you know».
– Ты договорился? – спросил я его. Хотя посетителей уже не осталось, Фуку-тян
твердил в микрофон: «Thank you, thank you». Мы собирались позаимствовать у этого заведения усилители и микрофоны для «Фестиваля Утренней Эрекции». Ради этого «Coelacanth» целыми днями играл в этом баре за миску лапши и порцию китайских пельменей.
– Мне еще нужно поговорить с хозяином, – покачал головой Фуку-тян.
Девушки за стойкой подначивали Адама:
– Ты из Северной школы?
– Славный парень!
– Выпей пива. За мой счет.
– У тебя есть девушка?
– Наверняка есть. Такой симпатяга.
– Ты с ней целовался?
– Тебе не мешало бы иметь при себе кондом, иначе получишь детишек.
– Ты не голоден?
– Возьми половину моей лапши.
– Может, заказать еще порцию одэн?
Для этих пожилых женщин с крашеными волосами, приехавших из разных городов, привлеченных запахом Америки, Адама должен был казаться существом с нимбом над головой. Если бы Адама основал новую религиозную секту, у него несомненно появилось бы много последователей. Но Адама, выросший на берегу реки, струящейся среди терриконов, был неспособен понять этих кисло-прекрасных дамочек, взращенных послевоенной японской экономикой. У него мурашки бегали по коже, когда одна за другой сморщенные руки прикасались к его бедру.
– Не мог бы кто-нибудь спросить у хозяина, можно ли нам двадцать третьего ноября, тем более что это будет День Труда, одолжить у него усилители? – спросил я, обращаясь к трем женщинам. – Ямада-кун мы называем Аленом Делоном Северной школы. Если бар нам поможет, то мы на два-три дня одолжим его вам.
От этих слов Адама серьезно разозлился:
– Он больше похож на Гари Купера, чем на Алена Делона.
– Ты хочешь предложить его нам?
– А можно устроить с ним свидание?
– Может быть, я познакомлю его со своей дочерью. Если у нее будет такой славный парень из Северной школы, она бросит своего чернокожего солдата. Она сделала уже пять абортов, и я беспокоюсь за ее здоровье.
Взбешенный Адама вылетел из «Black Rose». Я попросил Фуку-тян решить вопрос с усилителями и выскочил за ним следом.
– Я не могу тебе доверять. Ты – эгоист, думаешь только о себе. Ты хочешь сдать меня этим ведьмам? Ради чего? Ты несешь всякую херню, чтобы я обоссался?
Я ТРИНАДЦАТЬ РАЗ перед ним извинился, но Адама категорически отказывался меня прощать.
– Не сердись, я только пошутил.
– Нет, Кэн, это была не шутка, теперь-то я наконец понял, к чему ты клонишь.
– Послушай, Адама, может быть, благодаря таким, как я, человечество прогрессирует.
– Не морочь мне голову.
Он был прав. Адама было трудно одурачить.
– Послушай! Эти тетки торговали своим телом, чтобы преодолеть послевоенные трудности. Делали это ради нас. Жертвовали собой ради двадцать первого века.
– При чем здесь это?
Он был прав. Никакой связи не было.
– Сегодня утром Ивасэ-сан пришел в наш класс и передал письмо для вас и Адама-сан.
Это произошло в той церкви, которую каждое воскресенье посещала Энн-Маргрет и где предлагала нам проводить репетиции, именно здесь Мацуи Кадзуко, более прекрасная, чем улыбающаяся Дева Мария, сообщила нам о письме. Церковь находилась на холме и всегда присутствовала на открытках с видами Сасэбо. Видимо, Энн-Маргрет посещала эту церковь с ранних лет. Возможно, ее пышные груди являются следствием этих молитв. Своими буферами наша Энн-Маргрет не уступала настоящей Энн-Маргрет. Они обе были великолепны. Я не уверен, правда ли это, но парень из нашей школы по имени Исияма, которому удалось подсмотреть за девчонками во время медосмотра, утверждал, что титьки у Сато больше, чем у коровы на его ферме. Возможно, она каждое воскресенье молила Бога даровать ей большие сиськи.
При всей мрачности обстановки в церкви, репетиции проходили довольно гладко, потому что священник, отец Сабуро, был поклонником театральных представлений. Но меня это мало интересовало. Выпускник теологического факультета университета Досися, полгода практиковавшийся в театре Бунгакудза, Сабуро-сан возражал против моего сценария.
Послушай, приятель, мы должны идти наперекор. Ты ошибаешься, парень. В отклонении от нормы есть свой смысл! В самом отклонении нет никакого смысла. Я сполна понял этот смысл, Точно так же, как понял его мальчишка, Упавший на обочине в сугроб. Важнее всего отклонение, когда на карту ставится Смерть.
Только когда на карту поставлена Смерть, Рождаются слова, достойные Смерти.
Энн-Маргрет вела себя как в драме Шекспира, раскидывая руки и громко вопя, что показалось мне совершенно неестественным, но Сабуро-сан это понравилось. Он даже решил высказаться по поводу сценария.
– Что это означает? Вам не кажется, что строки про ребенка, упавшего в сугроб, слишком резкие? Нельзя ли их как-нибудь переделать?
«Какой же он болван? – подумал я. – Какой во всем этом может быть смысл? Это же просто надерганные наобум строки из разных романов и пьес!»
Однако при виде Леди Джейн мое раздражение исчезло. Джейн, склонив голову, сидела на скамейке, как это делают благочестивые прихожане на мессе, и пристально смотрела, как я и Энн-Маргрет разыгрываем роли возле алтаря. Она подпирала щеку рукой, пристроив локоть на подставку для Священного Писания. Лучи вечернего солнца проникали сквозь витражи и высвечивали ее профиль. Это напоминало картину в стиле импрессионистов. Я был счастлив только оттого, что могу видеть ее. Похожее чувство я испытывал, когда в начальной школе купил новейший сборник «Детских комиксов», сидел под палящим солнцем, полизывая мороженое, и читал продолжение «Крутого бейсболиста».
Я думал о том, как было бы здорово, если б не Сабуро-сан, и смотрел на Адама, который читал письмо от Ивасэ. Лицо его было мрачным.
Дорогие Кэн-сан и Адама!
Простите, но я выхожу из «ИЯЯ». Мне нравилось втроем готовиться к «Фестивалю Утренней Эрекции», но мне хочется заниматься своим делом. Пока я с Кэн-сан, это невозможно. Мне кажется, вы вдвоем добьетесь успеха. Может быть, мои дела и не такого масштаба, но они мои, и я хочу заняться ими.
Дом Ивасэ стоит вверх по течению реки Са-сэбо, вокруг полно мотелей для любовных встреч.
Прямо перед его домом находилась лавка, где продавали нитки и пуговицы, канцелярские товары, носки и косметику. Женщина, похожая на мать Адама, стирала с полок пыль. Во всех отношениях это была самая заурядная лавка. Огибая ее, я подумал, какая могучая вещь культура.
Ознакомительная версия.
