Уроды - Гектор Шульц

– Весело ему, – ответил запыхавшийся Зяба, пытавшийся выцелить мои отбитые яйца. Я чувствовал его удары, но болело почему-то только ухо. – Ща, нахуй, будет грустно. Пидорас, блядь!

– Еще будешь выебываться? – спросил Кот, схватив меня за волосы и посмотрев в глаза. Вернее, в один глаз, который еще не успел заплыть. – Или хватит?

– Х… хватит, – прохрипел я и улыбнулся. Но Кот и остальные, тяжело дыша, бить меня дальше не стали.

– Ебнутый какой-то, – буркнул Дэн, подходя ближе, но потом его голос отвердел, как хуй при виде Панковой. – Ворона получил пизды за выебоны, понятно? Выебнулся на того, кто по масти выше, за это его и наказали. Кто хочет еще выебнуться? Выходите сюда и предъявляйте. Ответим по чести.

«Нет у вас чести. И никогда, блядь, не было», – мысленно ответил я. И сказал бы вслух, если губы и язык могли бы шевелиться.

– Пиздец, ты еблан, Ворона, – хохотнул Кот, а Зяба добавил.

– Первый раз такого дебила вижу, – кивнул он и, прочистив горло, плюнул в меня. – Лан, погнали, пацаны. Дайте сижку, не в падлу.

– Чо, свои проебал…

Окончания вопроса Кота я не услышал. Я просто лежал на земле, втягивал теплый воздух разбитым носом и улыбался. А потом вздрогнул, когда меня коснулись чьи-то пальцы.

– Пиздец, – я узнал голос Алёнки и снова улыбнулся. – Тёмка, ну вот нахуя?

– Не… знаю, – ответил я. Тело начало болеть, и теперь я сполна ощутил удары уродов. Меня коснулся еще кто-то.

– Ты в натуре дурачок, – голос Нефора, в котором чувствуется улыбка. – Нахуя было их провоцировать? Хули ты своим поведением добился?

– Не знаю, – снова повторил я.

– Н-надо его д-домой отвести, – робко встрял в разговор Лёнька Шпилевский. Он тоже стоял рядом, и в глазах еврея наверняка горел ужас.

– Умыться ему сначала надо, – перебил его Нефор. – Ворона, у тебя родаки дома сейчас?

– Не… – мотнул я головой, когда мне помогли подняться. – Мамка в деревне, папка на смене до завтра.

– Тогда в себя придешь. Давай, поможем до дома дойти.

– Не надо. Я сам, – хрипло ответил я и повернулся к Алёнке. – Пойдем?

– Ага, – в её глазах стояли слезы, но она собралась с духом и взяла меня под руку. – Пошли. Потихоньку, не торопись.

– На ментов не нарвись, – посоветовал Нефор. – Доебутся, хули ты такой красивый по району гуляешь…

Я кивнул и, опершись на Алёнку, медленно поплелся домой. Хотелось только одного – умыть рожу и лечь на диван. А потом сдохнуть, чтобы больше не вариться в этом кошмаре.

Мне повезло, что по пути домой я не встретил никого из своего двора. Ни старшаков, ни бабок, ни Катюши, который вечно околачивался рядом с моим подъездом и стрелял мелочь у прохожих. Алёнка помогла мне войти, подождала, пока я умоюсь, а потом проводила до кровати.

– Тём, почему ты смеялся? – тихо спросила она, комкая в руках старый носовой платок. – Это… Ну, странно было.

– Не знаю, – хмыкнул я. – Наверное понял, что только так могу их выбесить. Ну и выбесил, блядь. Родители увидят, вообще охуеют. Да и вообще, само как-то вышло. Типа истерики.

– Отлежись завтра, – ответила Алёнка. – Не приходи в школу.

– Не приду, и они поймут, что добились своего, – упрямо мотнул я головой и поморщился, когда в висках заломило. – Все нормально, правда.

– Не делай так больше, Тём. Ладно?

– Ладно, – кивнул я и взял Алёнку за руку. – Не переживай так.

– Как тут не переживать, – скупо улыбнулась она, и её щеки порозовели.

Когда Алёнка ушла, я с трудом поднялся с кровати и поплелся на кухню. Потом налил себе в тарелку холодного супа и жадно сожрал его вприкуску с кровью из разбитой губы. Завершила обед рюмка водки, бутылка которой нашлась в холодильнике. Папка редко к ней прикладывался, потому что водка была хорошей, и выпивал только за ужином, «для аппетиту», как он говорил. Я же просто хотел выпить и хоть как-то приглушить боль истерзанного уродами тела.

Найдя в туалете отцовскую «Приму», я закурил и уставился на свое отражение в зеркале. На первый взгляд не так уж и страшно. Левый глаз заплыл, губы разбиты, а нос опух и смотрит чуть в сторону. Бровь разбита, и на скуле фиолетовая гематома. Не так и страшно.

Отец, неожиданно вернувшийся вечером с работы, замер на пороге, когда я вышел в коридор. Он нахмурился, подошел ближе и заглянул в глаза. Я же просто молча смотрел на него, а он отвечал мне тем же. Потом махнул рукой, прошел на кухню и, достав водку, налил две рюмки.

– Выпей, Тёмка, – тихо бросил он и, опрокинув свою, поморщился. Я выпил и сел на табуретку рядом. Папка помолчал еще с минуту, а потом спросил: – Свои или залетные?

– Залетные, – соврал я, зная, что скажи я правду, отец завтра школу по кирпичу разнесет, а меня потом зачморят так, что я охуею. – После школы подловили, денег просили, а у меня не было. Вот и побили.

– Животные, – покачал головой папка. – Были же когда-то люди, а потом сразу, блядь, животными все стали. Семёну вон вчера вечером арматурой по голове прилетело. Домой шел и в подворотне получил. Сумку забрали, а в ней одежа грязная и все.

– Живой? – спросил я. Папка кивнул и, чуть подумав, налил себе еще рюмку. Я покачал головой, когда он вопросительно на меня посмотрел. В голове еще шумел алкоголь, а я не хотел напиваться. Да и неправильно это как-то, с родителем пить.

– Живой, да кто его знает, что завтра будет. Народ звереет. Не люди, а звереныши по улицам ходят. Ничего человеческого в них не осталось. Денег нет, еды нет, в стране бардак. Грызут друг друга, – папку понесло в любимые дебри, но я молчал. Каждому надо хоть иногда выговариваться. – Эх. Ладно. Мамке будем говорить?

– Не, – поморщился я. – Она через неделю приедет, а там сойдет все. Ты ж знаешь, па, что на мне, как на собаке.

– Знаю, – горько усмехнулся он и осторожно похлопал меня по плечу. Хоть и было больно, но я сдержался и даже попытался улыбнуться. Не получилось, губа снова лопнула. – В школу пойдешь завтра или отлежишься? Можа записку написать или Синицкой вашей позвонить?

– Не. Пойду.

– Ладно, – было видно, что папка не поверил моему рассказу, но промолчал. – Я за вещами заскочил. Смена в ночь. Завтра приду. Обещали зарплату дать, а там… кто его знает, Тёмка. Ты, это… хотя… ладно. Пошел