пытались угадать с вертушки по рогам, но батюшка в совершенстве владел техникой бесконтактного магического боя, отчего братки теряли равновесие и все удары приходились мимо, а то — и друг по другу.
Припечатанному Кожемяке приходилось совсем несладко — позвоночник его, продрав пиджак, торчал наружу, а голова сильно была перекошена на бок. Бедняга ползал на четвереньках: «Бля! Чё за беспредел?! Здесь вообще есть смотрящие!?».
Акакий бродил по самому горнилу бойни, тщетно призывая мертвецов к порядку: «Люди, опомнитесь! Опомнитесь! Вы же — мёртвые, блядь! Посмотрите! В небе над погостом сияет полная луна! Сегодня, в эдакую ночь, — нам должно устроить пир, но не эту безобразную драку!». Но, довольно скоро, Акакий был жестоко избит.
А на селе, тем временем, недалеко от кладбища, прямо напротив сельсовета была нешуточная гулянка. Ведь то была пятница — и все взрослые селяне были в большинстве своём уже пьяны:
— Слышь, Коль? Слышишь вопли? Нечистая сила это. Пойдём домой, миленький, не к добру это! — сказала селянка средних лет своему поддавшему за воротник мужу.
— Да какая, на хер, сила? Прекрати, не дури! Да быть того не может, не бывает её! — отвечал супруг.
— А вот и бывает! Коли Бог на небе есть, так и чёрту должно быть и упырю, и вурдалаку, и всякому войску адову.
— Брехня! Не может быть! Братва, пойдём поглядим? Коли там чёрт какой и есть — я ему рога-то и переломаю! Или забздели, мужики?
Все мужчины поголовно решили идти. А почти все бабы, окромя двух-трёх, поспешили по хатам.
По мере приближения селян к погосту — всё сильнее и страшнее доносились крики, и мужики потихоньку искали причины, чтобы соскочить с этого опасного предприятия. Но, уходить — нельзя, так как несмелого тут же заклеймят позором, и односельчане ещё долго этого не забудут и будут язвить, а то и наградят каким-нибудь обидным прозвищем навсегда. Каждый желал такой участи исключительно ближнему своему, но никак ни себе и, потому уже, всё чаще можно было слышать такие «как-бы мысли вслух»: «Чё-то далече идти… Чё-то в сон клонит…». И, в итоге, до ворот погоста дошли только самые упоротые пьянчуги — человек пять от силы.
А там за оградой не прекращались безобразия: только к тому моменту к рядам дерущихся мертвецов примкнули ещё и демоны — те, что были преставлены самим Сатаной ещё при рождении. Многие не покидали их и после смерти.
От всевозможных магических бомбардировок кладбище переливалось всеми цветами радуги: разлетались во все стороны белые кости и ошмётки плоти, с пронзительным свистом по воздуху летали бесы всех мастей, кресты и могильные плиты были раскурочены напрочь, вековые сосны и ели стояли вверх дном, а посреди всего этого страха — неподвижно, как статуя, стоял Витя Аморалов.
Мужики в раз отрезвели и, не оглядываясь, помчались наутёк, а за ними в погоню пустились черти:
— Живые совсем уже охренели! Лунной ночью к нам попёрлись!
— Да, страх потеряли!
— То их годами не дождёшься — пол-погоста бурьяном поросло, бурелом непролазный стал — да тут услышали чего — диковинку увидать захотели!
— Совсем не уважают наш покой!
— Да какой, на хер, покой?! — заорал Акакий. — Даже там — за болотами, где с полвека назад наши с немцами бились, где их тени воюют и по сей день — и там покойнее чем с вами! Всем погостом переться в деревню? Вы же похлеще малолетней шпаны кудесите. Побойтесь Чёрта! Возвращайтесь по могилам! — снова попытался успокоить соседей, уже не раз больно побитый Акакий.
— А чё? Давай родню проведаем?!
— Вы чё? Совсем охренели?! Там же внуки, правнуки, дети! Не пущу!
Акакий встал у кладбищенских ворот и раскинул крестом руки: «Древними владыками, великими князьями, праотцами я заклинаю! Доминантус, Магнус, Пертус! Тарабарус-хуевертус! Залупень на воротень! Возвращайтесь во гробы!!!» 7 Добрая половина соседей приняла эту мульку 8 за серьёзное заклятие.
Переглядываясь и что-то недовольно барагозя себе под нос, они всё же обратились вспять — каждый в свой удел, а у ворот остались лишь наиболее беспокойные мертвецы. Недолго думая, они в раз раскурочили забор и принялись колотить бедолагу. Но, довольно скоро, они уже бодро ковыляли по залитой лунным светом широкой дороге в сторону деревни.
Акакий, тем временем, силился выбраться из под придавившего его железного забора. Как только ему это удалось, он поспешил к стоящему, как и прежде окоченелому и уже в конец бледному, как луна, внуку.
А рядом с ним уже мороковала престарелая деревенская колдушка — горбатая, редкозубая старуха с огромным крючковатом носом и распущенными седыми волосами в пояс. Это была сущая Баба Яга, только что красивые, необычайно живые, небесно голубые глаза всё же выдавали в ней доброе нутро.
— Дышит? — с тревогой в голосе спросил Акакий.
— Да почти что нет. — на удивление приятным голосом прошептала старуха.
— Ну ты уж похлопочи, Пелагея, похлопочи, родная!
Под сочувственным всепрощающим взглядом колдуньи искажённое ужасом лицо Вити постепенно стало приобретать всё более благостное выражение, а с глаз его побежала сентиментальная слеза. Колдунья легонько поглаживала юношу по длинным, уже местами поседевшим, волосам.
— Отчего ты думаешь ещё теплится в нём жизнь мало-мальская? Отчего не сожрал его Никодим? — Ведь тому это было проще пареной репы! Да почему, в конце концов, не утонул он давеча на пруду? — Ведь плыть-то не мог, пьяный был вдугаря 9! Не одним твоим с Иваном заступничеством, не только лишь вашими молитвами! Да, по материнской линии за вами стоят кудесницы «не из последних», да и созвездия и планеты стоят на страже его души, и духи могущественные, и даже демоны кое-какие… Ну и я тоже всегда, как могла подсобляла: вон — заячья лапка у него к портам пришита и оберег на шее, откуда думаешь? — Дааа! Не так-то прост твой правнучек. Другой давно бы уж в землю лёг, но благо, что я за ним с самого рождения приглядывала: сам с собою гутарит 10, день с ночью путает, ночами лунными кукует, наяву сны видит. Дааа! Догадливый мальчонка.
— Да самый заурядный дурачок! Просто один он у меня остался, ему род должно продолжать, а остальные — старые уже. Тут Амораловы россыпями лежат, а живых — раз-два и обчёлся. Потому то и нельзя его за огненную реку пущать — последыш он у нас. Понимаешь? Пусть сначала маленько за нас на кирпичном заводе погорбатится, за скотиной поухаживает, да в огороде покопается.
