чо? Давно ты лохов защищать начал? Совесть, блядь, проснулась?!
– Не будь хоть сегодня говном, Котяра! – буркнул Дэн, суя Коту в руки бутылку водки. – Выпей, потанцуй, бабу найди себе. Хули ты долбоеб-то такой, а? У Шпилевского, может, единственная радость, блядь, о школе в голове останется. А ты ему и этот день обосрать хочешь. Хватит!
– Ладно, – проворчал Кот, отпуская Шпилевского. Я кивнул Лёньке и, когда тот подошел, шепнул:
– Пошли к нам.
– А м-можно? – тихо спросил он. Я с трудом его услышал. Скорее, прочитал по губам. Но улыбнулся и кивнул.
– Конечно. Погнали, не ссы.
Постепенно парочки тоже стали разбредаться. Я, пользуясь моментом, спиздил из черной сумки отца Артаусова бутылку вина и разлил по трем стаканам. Потом посмотрел на Алёнку, перевел взгляд на Лёньку, который по-прежнему вжимал голову в плечи и боялся каждого шороха.
– Не хочу ничего говорить, но вроде как надо, – тихо сказал я. Алёнка взяла меня под руку и улыбнулась. – За то, что выдержали.
– За то, что выдержали, – повторила она, поднимая свой стаканчик.
– З-з-з… – Шпилевский зажужжал, как муха, а потом рассмеялся. Чисто и беззаботно. Мы присоединились к его смеху, а потом, чокнувшись, выпили.
Я не ожидал от выпускного чего-то особенного, поэтому, когда пошел в туалет, оставив Лёньку и Алёнку поедать салаты, увидел то, что и должно было случиться.
Рыгало, развалившись на стуле, шевелила безобразными губами, пытаясь подпевать попсовому медляку, под который кружились редкие парочки. Аносов, увидев меня, кивнул и улыбнулся, после чего повернулся к пьяной Кукушке, которая, угукая, трещала о своей «сложной» жизни. У двери скучал охранник ресторана, которому было похуй, что половина учеников разбрелись по помещению и везде воняет водкой и травой.
На втором этаже, в пустом зале кто-то ебался. Я увидел красное от натуги лицо Наташки Панковой, на которой вяло елозил голожопый Дэн. Наташка шипела и ворчала. Недалеко от них стонала Лазаренко, которую трахал высокий пацан, танцевавший с ней на школьной дискотеке. Странно, но их ебля не возбуждала. Наоборот, я почувствовал омерзение и грязь. Грязи было много, она окружала меня, словно я тонул в сраном болоте, а не пробирался в туалет, который еще не заблевали и не обоссали пьяные одноклассники. И этого они так долго ждали? Так Лазаренко и Панкова хотели проститься со школой? С пьяными долбоебами, у которых и хуй-то еле стоял? Я не знал ответов на эти вопросы. Я пробирался в туалет и с каждым шагом разочаровывался все сильнее, хотя казалось, куда уж больше.
В туалете я немного освежился, умывшись холодной водой. Закурил сигарету, а потом вздрогнул, когда в соседней кабинке кто-то громко проперделся. Ответом был шакалий смех Зябы, заставивший меня тихо застонать. Даже здесь, в дальнем туалете, куда вряд ли кто забрел бы, я снова слышу этих уродов. Даже здесь я не могу побыть наедине с собой и своими мыслями.
– Котяра, бля! Жопу-то не порвал? – хохочет Зяба. Я докуриваю сигарету и, стрельнув ей в унитаз, выхожу из кабинки. Желания общаться с ними у меня нет. Наоборот, я боюсь, что могу снова сорваться. Что схвачу блестящую крышку с бачка унитаза и разъебу их сраные головы.
– Пиздец, дупло рвёт. Кукуруза что ли несвежая попалась, – басит Кот и снова пердит. – Чо, пошли телок пьяных поищем? Поебем кого-нибудь!
– Если ты пердеть, бля, будешь, тебе только дрочить и останется, дебил…
Алёнка сразу поняла, что что-то не так, когда я вернулся. Ей хватило одного взгляда. Я сел на стул и неловко улыбнулся. Потом, не найдя Шпилевского, повернулся к ней.
– А где Лёнька?
– Домой поехал, – ответила Алёнка. – Сказал, что устал и хочет спать.
– Правильно сделал, – кивнул я, а потом снова улыбнулся. – Может, пойдем прогуляемся? Погода хорошая.
– Пойдем. Я уже дурею от этой вони, – поспешно согласилась Алёнка, поднимаясь со стула.
Охранник на входе задал только один вопрос, когда мы выходили.
– Возвращаться будете? – зевнул он.
– Может быть, – пожал я плечами, вспомнив, что надо бы предупредить учителей, чтобы не искали потом.
– Водку не проносить. Я проверю, – предупредил он, открывая дверь. Я, услышав снова шакалий смех Зябы, коротко кивнул. – Хорошего вечера, молодежь.
– Вам тоже, – ответил я и, взяв Алёнку за руку, вышел на свежий воздух.
Мы медленно прогуливались по парку, который располагался позади ресторана. Небо только начало алеть, поэтому в парке никого, кроме нас, не было. Лишь тишина и прохладный утренний ветерок. Я молча шел вперед, держа Алёнку за руку. Она тоже молчала, но на губах витала легкая улыбка. Здесь не воняло чужой спермой, блевотиной и бухлом. Пахло летом и свободой.
– Я поеду в Москву, – тихо сказала Алёнка, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Она, поняв, что напугала меня, тихонько засмеялась. – Прости, Тёмка.
– Куда будешь поступать? – кивнул я, доставая «Петра» и закуривая сигарету.
– В МГУ попробую. Мама сказала, что с золотой медалью есть шанс.
– Хороший выбор. МГУ – это престижно.
– Правда? – с надеждой спросила она, а я с удовольствием отметил, что ей правда не насрать на мое мнение.
– Конечно, правда! Это же МГУ! В Москве для тебя весь мир откроется, вот увидишь.
– Мама денег где-то заняла. На платье, туфли… на билет до Москвы, – покраснев, сказала она. – Я очень хочу оправдать её ожидания.
– А сама ты чего хочешь? – остановившись, спросил я. Алёнка подняла на меня глаза, и я увидел в них слезы. – Чего ты плачешь, глупенькая?
– Я не знаю, чего хочу, Тёмка. Хочу сбежать отсюда. Забыть все это, – она запнулась и вздохнула. – Кроме тебя. Тебя я не хочу забывать.
– Так не забывай. Тебя никто не заставляет, – я притянул её к себе и поцеловал. Алёнка откликнулась на поцелуй. Мягко и нежно. Как всегда.
– Не забуду, – тихо сказала она, посмотрев мне в глаза. – Давай еще погуляем?
– У нас вся ночь впереди, – улыбнулся я, снова беря её за руку.
Мы уселись на лавочку только через пару часов неспешной прогулки. Алёнка, по привычке поджав ноги, прильнула ко мне, а я, сняв ветровку, накинул куртку ей на плечи. Затем я закурил и, указав рукой на светлеющее небо, озвучил до охуения очевидное:
– Светает уже. Ты не устала? Спать еще не хочешь?
– Не. Мне хорошо, – улыбнулась она. – Я выжата, как лимон, но мне хорошо. И тепло. Тём?
– М? – я повернулся к ней и увидел поджатые губы.
– А что ты будешь делать?
– Попробую поступить в педагогический, – ответил я, заставив Алёнку охнуть. – На биологию.
– Серьезно?!
– Ага. Долго думал, но все же решился.
– Почему? – она искренне не понимала, а в
