его? Нет. Жизнь его и так накажет, если уже не наказала.
После встречи с друзьями в центре, когда я вышел на своей остановке из троллейбуса и направился к дому, путь мне преградила знакомая тощая фигура. Я, машинально сжав кулаки, напрягся, но тут затрещал фонарь и прогнал желтым светом чернильную темноту.
– Ебать, Ворона?
– Зябликов, – процедил я, глядя на отвратную рожу урода, который все же изменился. Зяба похудел и был одет в странный спортивный костюм не первой свежести. Колени давно отвисли, а черные кроссовки на ногах видели лучшие времена. На роже гнойные прыщи, а глаза, бледные, как у рыбы, хищно блестят.
– В натуре, ты, Ворона? – он подошел ближе и панибратски закинул свою руку мне на плечо. Я сразу же её сбросил и тычком в грудь заставил его сделать два шага назад. Зяба отлетел как-то слишком легко, словно веса в нем было, как в ребенке. – Буреешь, сука? Приоделся, так чмом перестал быть?
Он не договорил, потому что я, вспылив, схватил его за горло правой рукой и крепко сдавил, заставив засипеть. Мне хотелось сдавить пальцы еще сильнее, пока Зяба не обмякнет или из него не полезет гниль, как из скисшего помидора, но я сдержался и толкнул его в сторону, после чего спокойно добавил:
– Руки, нахуй, убрал. Дернешься, поломаю.
– Дохуя дерзкий стал, – усмехнулся он, подняв руки. В глазах тревога, но смех остался все тем же: визгливым, словно шакал смеется. – Изменился.
– Да, изменился. Ты удивишься, но люди меняются, – ответил я, доставая пачку и закуривая сигарету. – Только уроды остаются все теми же уродами, Зябликов.
Я обогнул его и медленно пошел к подъезду. Не знаю, ждал ли я, что он кинется и я смогу выплеснуть боль, копившуюся долгое время. Или просто медленно шел, зная, что он так и не решится. Уроды боятся тех, кто может дать отпор. Они трогают только тех, кто молчит. Только вот я давно уже перестал молчать.
На выходных я встретил Дэна. Он прогуливался по парку вместе с сыном. Я сидел на лавочке с книгой и заметил его первым. Дэн так же, как и Кот, остановился, прищурился и склонил голову набок. А потом, увидев мою улыбку, рассмеялся. Чуть погрузневший, начавший лысеть, но все тот же Дэн.
– Воронин? Тёмка? – он подошел и протянул руку. Я поколебался пару секунд, но руку все-таки пожал, поднявшись с лавочки. – Бля буду, не узнал, пока ты не улыбнулся.
– Борода виновата, – усмехнулся я, потерев кулаком бородку. Дэн присел рядом и посадил сына на колено. – Многие не узнают.
– Ты чего тут забыл? – спросил он, качая пацаненка на колене.
– А ты? Я Кота недавно встретил. Он сказал, ты теперь в своем доме живешь и здесь редко бываешь.
– Да я к родакам приехал, – как-то виновато протянул Дэн.
– И я тоже. Отпуск, – улыбнулся я, закуривая сигарету. Дэн потянулся к пачке и, отпустив сына, чиркнул зажигалкой.
– Кота я тоже часто вижу. Постоянно деньги клянчит. Заебал уже, – буркнул Дэн. Я же, кивнув в сторону пацаненка, спросил:
– Твой?
– Ага. Мишка. Дочка дома с женой, а мы погулять вышли. Погода хорошая, а он егоза та еще, – вздохнул он. – Нечасто получается. Работы много. А ты-то куда пропал?
– В Питер уехал после школы, теперь сам учителем работаю.
– Серьезно? – удивился Дэн и хлопнул меня по плечу. – Молодец. А я цех мебельный держу, на Ленинцев. Кот у меня какое-то время работал, пока материалы пиздить не начал. Я его и выгнал нахуй. Ходит теперь и хуйню про меня всем пиздит, что я зажрался и старых друзей забросил. А то, что он говно, никому не говорит.
– Слышал, – вздохнул я. – Он теперь с Щенковым на заводе работает.
– С Щеней? – снова удивился Дэн и зашелся в смехе. – Ну, пиздец. Ирония судьбы.
– Не говори, – рассмеялся я, после чего спросил: – Видел кого-нибудь из наших?
– Не особо. Зяба вроде сидел и недавно вышел. Вроде как хату выставил, а его там и повязали. Шляется по району. То вмазанный, то пьяный. Глаза сдох после тюряги. Кота ты и так видел, а остальные, ну… про Панкову слыхал?
– Нет.
– Короче, там пиздец, Артём, – нахмурился Дэн и, наклонившись к сыну, чмокнул того в макушку, когда тот захныкал, словно почувствовав боль отца. – Беги, Миха. Поиграй. Я пока с дядей Тёмой поболтаю. Далеко не уходи. Ага… Так, ладно. Короче, я же после школы в Москву поехал учиться. Отучился, вернулся, батя мне цех и подогнал. С Наташкой особо после школы не общался, мне других телок хватало. В Москве их много. Наташку отец отправил в финансовый учиться. Ну, наш, местный. Там Натаха по наклонной покатилась. Еблась со всеми подряд, на дурь подсела, вписки, мутные дела всякие, мне пацаны порой звонили и рассказывали. Короче, на одной вписке занесла она себе заразу по вене. Года три назад ушла. За месяц потухла резко, даже деньги отца не помогли, а он всех на уши поднял, да поздно, блядь.
– Пиздец, – вздрогнул я. В мыслях появилась Наташка – красивая, улыбающаяся и счастливая. Дэн поиграл желваками и посмотрел на меня. В его глазах стояли слезы.
– Тём, – хрипло буркнул он, отводя взгляд. – Я себя до сих пор виню. Я же не знал, что эта дура меня реально любит. Думал так, поебушки, и все. А она реально любила, даже после выпускного. Мне батя её сказал потом. Если б я ей писал, может, и не случилось этого. Пиздец. Хорошая девчонка была, а я…
– Дэн, то что случилось, уже случилось, – чуть подумав, ответил я, снова закуривая. Дэн протянул руку, и я дал ему сигарету, а потом чиркнул зажигалкой, чтобы он подкурил. – Как ты думаешь, почему я тебе руку протянул сегодня? То, что знакомое лицо из детства увидел? Нихуя. Ты единственный подошел к нам с Алёнкой на выпускном и извинился. А потом за Лёньку вступился, когда пьяный Кот его прессовал. И сейчас ты не притворяешься. Я вижу, как тебе больно, а боли за одиннадцать лет в школе я испытал предостаточно. И если тебе больно, значит, человек в тебе еще не умер. Сохрани это, Денис. И сыну своему передай, чтобы не повторял твоих ошибок.
– Я часто вспоминаю выпускной, – ответил Дэн, не смотря на меня. – Ты не смейся только, но я тогда словно прозрел. А оказалось, что нихуя. Лишь немного начал жизнь в настоящем цвете видеть.
– Понимаю. Я повзрослел быстрее тебя, но нихуя этим не горжусь. Ты единственный из вашей компании, к кому я
