Рядом тормозят джипы военной полиции, удары дубинок, удары прикладов, солдаты окружены, брошены в джипы; избитые, окровавленные мальчики и девушки поднимаются, набиваются в машины, едут к Тальбо или Сен-Галлу, там воспитательницы до полуночи моют их, перевязывают, подравнивают волосы, зашивают их одежду; полуголые, с пятнами йода на груди, они садятся на постели или падают на них; Сен-Галл, в одних черных хлопковых трусах, дремлет, лежа на боку, прижав ноги к животу.
Фабиана ложится рядом с мальчиком, гладит его бедро, кромку трусов, ягодицы, складки под членом; Сен-Галл открывает глаза, поворачивается, перекатывается на Фабиану:
— Теперь, когда Одри уехал в Элё, ты ласкаешь меня.
Ладонь Фабианы опускается на бедро, ласкает ляжки, забирается в трусы, Сен-Галл отталкивает эту ладонь, наваливается на Фабиану, раздвигает коленом ляжки девушки, его ладонь накрывает лифчик, мнет его, сдвигает наверх, открывает грудь, ласкает ее, жмет, двигает; на его колено уже стекает смазка из влагалища девушки, прижатого к его ляжке; Сен-Галл расстегивает лифчик, кусает кружева; расстегнутый лифчик скользит по груди, щекочет живот мальчика; лицо Фабианы озаряется под его глазами, впитывает их бледный цвет:
— Я забыла Одри, я не хочу больше о нем говорить. Это было в те времена, когда еще существовали мораль и привязанность. Теперь я больше не живу, не плачу, не люблю, ты не заставишь меня ни смеяться, ни плакать, я окаменела.
Мальчик целует это лицо, эти лучи, это молоко, эти мурашки, его губы всасывают эту прозрачность, его рука стаскивает трусы, они скользят между его членом и влагалищем Фабианы, девушка тянет их вниз, мальчик коленом спускает их до ступней; мальчик сжимает в ладонях голову Фабианы, покачивает ее, волосы рассыпаются, покрывают подушку; в соседней комнате девочки говорят с воспитательницами; когда воспитательница зажимает зубами нитку, чтобы ее оборвать, наперсток звенит о кольцо в ее губе. Сен-Галл лижет волосы на висках Фабианы, они прилипают к его языку:
— Иногда я вспоминаю мою мать, она одна могла бы согреть меня, осветить мой день, но память о ней стирается. Мой брат Серж кричит на морском берегу; покрытые песком, они с Эмилианой живут в маленькой хижине на пляже, они не едят, не спят, день и ночь они обнимаются, чтобы не умереть. Дети и солдаты бегут от них; они ходят голые, волосы Фабианы торчат из песка, как водоросли; голые, они лежат, обнявшись среди лохмотьев джинсов, трусов, платья, бюстгальтера, рубашки. Отец по-прежнему живет во дворце, я кочую из одного дома в другой, куда приводят меня мальчики. Без любви, без ненависти, без сердца, без слез я блуждаю вокруг борделей и живу только телом; слишком много нежных рук ласкали меня; с тобой во мне проснулось сердце. Жить можно только в борделе, но я не могу в него войти. К несчастью, я не родилась шлюхой. Мы играли с Сержем в бордель: он был клиентом, я — блядью. Он, в ту пору такой невинный, хватал меня за талию, тянул мои волосы назад, втискивал, втирал свое колено между моих ног, он опрокидывал меня, раздевал, заставлял меня раздеть себя; он, такой невинный, знал все позиции любви, он изобретал новые на моем совершенно бесстрастном теле, он бодался, как козленок, он катался у меня между ног, его ноздри терлись о мои щеки, о мой живот; он лизал мое влагалище, прикусывал его зубами; я смеялась над его стонами, над его отрыжкой.
Потом Эмилиана рыдала у него на груди; он, умирая, обрел мать. Сегодня он, как и я, вырвал свое сердце, но не может его съесть.
Революция получает из-за границы оружие, припасы и деньги.
Бежа убил Иллитана; тот, бунтовщик, наделенный властью, принадлежал старому миру, в то время как он, Бежа, не был ни вождем, ни заместителем, ни подчиненным, был не вдохновленным, но избранным; он был направленным судьбой математическим продуктом истории, словом, а не ртом, первым человеком, которого не смог подчинить ни один бог, первым человеком, не молившимся никому, первым человеком без сердца, без разума, без жестокости, без матери, его тело пронзала жизнь, но не смогла в нем удержаться, тело без предела, без формы, без числа и символа; после неудачного бунта детей в борделе Бежа начал готовить тотальное наступление, которое спровоцировало бы сбор всех элитных оккупационных войск в одном месте. Корабли, груженные оружием, взрывчаткой, маленькими вертолетами, пересекают море. Повстанцы по радио направляют их к пустынным пляжам на севере острова. Лодки плывут в зарослях тростника, нос натыкается на гальку, кости, скелеты. Пост морских пехотинцев на утесе захвачен, многие солдаты вырезаны, те, кому удалось выбежать на пляж, забиты среди камней прикладами, затоптаны ногами; радист повстанцев садится за стол в радиоузле, а радист морских пехотинцев, успевший принять шифрограмму о перемещении войск, лежит на койке с перерезанным горлом. Лодки вытащены на берег; Бежа на первой разгруженной лодке плывет к флагманскому кораблю; он поднимается на палубу, начальник экспедиции ждет его, он приглашает Бежу в свою каюту, обнимает его за плечи, оглядывает с головы до ног:
— Твои фотографии напечатаны во всех газетах мира, я привез тебе все, что нужно, чтобы завершить революцию.
Девушки моей страны влюблены в твои глубокие и черные, словно нарисованные, глаза.
Приглушенные крики моряков и повстанцев, биение пенной волны в борт судна; Бежа смотрит в иллюминатор, капитан раскладывает газеты на столе, Бежа проводит рукой по корешкам книг, рыжеватым в золотистом свете. Дверь открывается, маленький мальчик входит в каюту, утыкается головой в ноги капитана; капитан гладит его по спине, поправляет на бедрах красные трусы — единственную его одежду, он разворачивает мальчика, берет его за руки, которые достают как раз до его ремня:
— Это мой сын, он мечтает увидеть тебя с самого начала вашей Революции, по ночам он говорит во сне: «Папа, герой, папа, герой; мама, Бежа, мама, Бежа…» Мальчик опускает глаза, Бежа приседает перед ним, гладит ребенка по щеке, по плечу; колено мальчика дрожит под локтем Бежи; мальчик поднимает глаза, его трепещущее личико согревает ледяной лоб Бежи:
— Мы отправим к вам наших детей, но не спрашивайте меня о рабстве, в котором их удерживают в городах и в горах.
Ребенок гладит гимнастерку Бежи на груди, трогает карман, погоны; от силы и одиночества, исходящих от большого тела, его рука дрожит. Бежа встает, гладит блестящие волосы ребенка; большая морская птица влетает в иллюминатор, биение ее крыльев приглаживает волосы на затылке мальчика; ноги Бежи подкашиваются; ослепленный, он садится на кожаный диван, мальчик уходит, возвращается со стаканом холодной воды, протягивает его Беже, тот под взглядом черных глаз ребенка залпом выпивает его.
Лодка доставляет Бежу на пляж; разгрузка закончена, снаряжение, в том числе несколько маленьких вертолетов, доставлено на вершину горы. На КП радист удивлен — повстанец на береговом посту отвечает на ночные послания, но радист КП не узнает почерк своего товарища, он предупреждает генерала, взлетает самолет, летит к посту, летчики смотрят в бинокли, освещают землю прожекторами, видят следы, оставшиеся на пляже и на дороге после разгрузки; пролетают над постом, видят разбитые прожекторы, радист в самолете вызывает пост; повстанцы разбежались; заря выглядывает из морской бездны; самолет шумит, дрожит в холодных лучах; летчики поднимают воротники курток; самолет возвращается в Энаменас, оттуда вылетает вертолет, он опускается за постом, на площадке, недавно расчищенной солдатами поста; летчики с оружием в руках выпрыгивают из вертолета; взвод десантников направляется к посту; солдаты входят; главный прожектор на вышке крутится на своей раме, скрежещет над их головами; солдаты обнаруживают тела раненых и убитых, распоротые горла трупов сочатся кровью; взвод десантников занимает пост, вертолет вывозит раненых, умирающих; на одном, застигнутом во сне, только черные трусы, испачканные кровью; его голова катается по кожаному сиденью, из его разодранного горла льется кровь; бедра расцарапаны ногтями повстанцев; его рот наполнен кровью; в уголках губ, под струйками крови, скрыта запекшаяся корка ночной слюны; летчики отводят глаза; мухи, забравшиеся в вертолет через открытые под винтом двери, жужжат вокруг тел, набиваются в уголки губ, их белые жирные задки в блеске зари волочатся по волоскам, по прозрачным векам; хрипит один раненый, потом другой, кровь клокочет во ртах; вертолет садится, генерал ждет на площадке; ребристая жесть ангаров блестит в лучах восходящего солнца.
Летчики вынимают раненых, бегут санитары с носилками, укладывают на них тела. Генерал подходит, смотрит на раны и увечья, ласкает глазами обнаженные и полуобнаженные тела, его руки в карманах дрожат, на трусах солдата с перерезанным горлом блестит кровь, генерал подносит ладонь, смачивает ее в крови, солнце, словно кулаком, бьет его в лицо; тело проносят под его ладонью, неловкое движение носилок качает член мертвеца под трусами; генерал с окровавленной ладонью идет за носилками в госпиталь.
