Эдгара он тоже давно свалился, разрубленный пополам. (И как только под ним уцелела голова? Крепче она, что ли?)
Молодой рыцарь рванулся в самую гущу налетевших на их отряд сарацинов. Ударил одного, другого, третьего, выкрикивая: «Спаси, Господи, Твой Святой Гроб!» Его окружили двойным кольцом, мимо его лица свистнула булава, потом что-то острое кольнуло в левую руку.
Сзади его схватили сразу с двух сторон. Мощные руки рванули из седла. Он ещё мог бы ударить и заколоть хотя бы одного сарацина, но не стал. Нет-нет, они хотят его захватить — так пускай и захватят!
— Не убивай его! — прохрипел чей-то сиплый голос над самым ухом рыцаря. — Если мы сумеем прорваться, их лучники не станут стрелять нам вслед — они побоятся убить короля. И султан озолотит нас за этого пленника... Быть может, поражение в битве стоит такой добычи!
Потом новый рывок окончательно вышиб Эдгара из седла. Незащищённая шлемом голова ударилась то ли о землю, то ли о чей-то брошенный щит. И сознание погасло.
Глава пятая
В крепости Арсур
Служба в церкви Пресвятой Богородицы подходила к концу. Этот строгий и величественный храм, выстроенный в Арсуре сразу после Первого крестового похода, вмещал более трёх тысяч человек, но большая часть тех, кто пришёл сюда в этот раз, остались на улице. Вся громадная армия крестоносцев, позабыв о своих внутренних раздорах, о нередких распрях своих вождей, о гоноре англичан, вспыльчивости франков, неуступчивой твёрдости германцев — все вместе в едином порыве скорби пришли проститься с великим воином, великим полководцем, великим задирой и настоящим рыцарем — Иаковом Авенским.
Его любили все. За безмерную отвагу и мужество ему все прощали. Во время похода он совершил уже столько подвигов, столько раз подвергался опасности, что начал казаться рыцарям и воинам неуязвимым, почти как его друг английский король, который в час отпевания плакал, не стыдясь своих слёз. Впрочем, вместе с ним плакали тысячи. Всем было тяжко смириться с мыслью, что знаменитый герой не пойдёт с ними к Иерусалиму и не вернётся домой. Он навсегда останется здесь, под сводами этой церкви, под украшенной серебряным крестом гранитной плитою.
Вместе с Иаковом отпевали ещё девятьсот восемнадцать погибших в Арсурской битве. Их тела на носилках, убранных поникшими цветами, были выставлены перед храмом, не то он вместил бы только мёртвых, для живых не осталось бы места. Это была тяжкая потеря, но всё же те, кто в мыслях заново переживал сражение и оценивал его, изумлялись: как могло в этом кровавом аду пасть ТАК МАЛО христиан?! Сражаясь против армии, превосходившей их более чем вдвое, они не потеряли и тысячи воинов, тогда как мёртвых сарацинов только на равнине насчитали более двенадцати тысяч! Ричарду доложили, что нашли также тела тридцати двух эмиров, а десятеро были взяты в плен.
Всего в этот день крестоносцы захватили восемь тысяч пленных, но их число совсем не радовало английского короля. Он по-прежнему с дрожью вспоминал гибель без малого трёх тысяч безоружных магометан, которых принёс в жертву коварный обман Саладина... Львиное Сердце редко щадил врагов в открытом бою. Но до того дня он никогда не убивал пленных! Если бы султан выполнил хоть одно условие Птолемиадского мира, хотя бы одно! И всё-таки Ричард в последний момент готов был дрогнуть и отменить свой приказ об умерщвлении пленников. Но это означало бы бунт со стороны всех прочих христианских вождей, ему не простили бы такой уступки вероломному султану. И были бы правы! Это означало дать Салах-ад-Дину возможность и впредь нарушать любые клятвы, любые договоры, зная, что христиане не исполняют своих угроз!.. А что если в будущем придётся убивать и тех, кого взяли в плен на берегах Рошеталии? Снова отдать приказ стрелять в безоружных, закованных в цепи людей! Тьфу! И думать-то тошно!..
Конца службы король дождался с трудом. Он был ранен сильнее, чем думал вначале, к тому же сказывалась большая потеря крови, и слабость становилась всё заметнее, всё мучительнее. В ушах нарастал глухой гул, перед глазами плясали цветные пятна, временами сливавшиеся в сплошную густую завесу. «Не рухнуть бы в обморок при всех рыцарях, при Филиппе, при князьях и баронах! — уколола его неприятная мысль, — Вот уж посмеются про себя!.. А то и открыто... Хотя и сами знают, что это такое — тоже ведь не прячутся за чужие спины. Вон, у герцога Леопольда шрам на лбу — видно, мало не показалось. Но стоит, не падает! А я что?.. Нет, нет, бывало и хуже!»
На самом деле сильнее всего Ричарда мучила не рана. Львиное Сердце не мог простить себе, что почти на его глазах сарацины захватили в плен и увезли одного из его товарищей. И кого же! Эдгара Лионского, которого он сам посвятил в рыцари! Это было больше, чем оскорблением его чести... Всё, что произошло с молодым франком, король видел издали. Окружённый толпой сарацин, почти теряя сознание, он дрался из последних сил, как вдруг враги бросились прочь, присоединившись к тем, кто сшиб с коня и тёмной массой окружил Эдгара.
— Все на помощь рыцарю Лионскому! — закричал Ричард, разворачивая коня.
Но конь вдруг захрапел и осел под ним, а в следующий миг завалился на бок, наполовину придавив всадника. Если бы сарацины были по-прежнему вокруг него, они бы не упустили этого мгновения...
— Помогите Эдгару! — снова закричал Ричард, в бешенстве пытаясь высвободить ногу из стремени и вытащить из-под бьющегося в агонии тела лошади.
Собрав все силы, он дёрнулся и потерял сознание: его придавило как раз с той стороны, где была глубокая рана в боку. Когда Львиное Сердце пришёл в себя,
