истина, спокойная констатация, факт, о котором невозможно спорить. И это нравилось.
— Я знаю, дорогие братья славяне, — сказал он в другом месте, — что, обращаясь к вам с такой речью, я призываю гром на свою голову, но я не боюсь, потому что быть наказанным этим правительством — честь для всякого храброго чеха.
Любой другой оратор в этом месте ударил бы себя в грудь, может быть, один раз, может быть, и два, а если бы не ударил, то наверняка повысил бы голос. Борн же и в грудь себя не бил, и «графский» свой голос не повышал, а, наоборот, на слове «чеха» понизил его, давая понять, что тут — конец предложения и сюда следует поставить точку, прежде чем начать повое предложение с прописной буквы. И публика, слушавшая его, ничуть не сомневалась, что этот человек не боится кары, и ликовала, награждая его овациями, криками славы, а один раз даже понесла его на плечах.
У Борна было более чем достаточно возможностей произносить такие речи: в ту пору весь чешский народ стоял в резкой оппозиции к австрийскому правительству, жестоко разочаровавшись после окончания австро-прусской войны, когда оба государства заключили мир и прусские войска, после недолгой оккупации, покинули Чехию.
Итак, Чехия не подпала под иго Пруссии, как опасался Борн, и мир — по крайней мере с чешской точки зрения — был достигнут недорогой ценой. Австрия потеряла последние свои владения в Италии — Венецию — и должна была уплатить двадцать миллионов талеров военной контрибуции. Король Вильгельм, правда, желал присоединить к Пруссии часть Чехии, но Бисмарк отговорил его. Ему важно было только изолировать Австрию в дипломатическом отношении, чтобы Габсбурги не мешали ему объединять немецкие княжества под прусским скипетром, что и представляло собой следующее звено в политической программе его жизни.
Мир, однако, еще не был подписан, когда представители австрийского правительства уже начали помышлять об ответном ударе, о мести Бисмарку, о возвращении себе главенствующего положения среди немецких государств. Тогда-то император Франц-Иосиф поручил руководство австрийской политикой саксонскому министру барону фон Бойсту, который, правда, не разбирался в австрийских делах, но был известен как давний недруг Бисмарка и его политики. Муж сей однажды уже промелькнул в нашем повествовании, когда он в начале австро-прусской войны поселился вместе с семейством саксонского короля Иоганна в Праге, в отеле «У золотого ангела». Тогда мы сказали, что если несчастный этот дипломат уничтожил родную Саксонию, побудив своего короля соединиться с Австрией в войне против Пруссии, то теперь его ждала еще более роковая задача — уничтожить Австрию.
Бойст эту задачу выполнил.
Он любил рассказывать в обществе и позже обнародовал эту историйку даже в своих мемуарах, что когда он в начале века появился на свет, то отец его, обрадованный рождением сына, подарил его няне-чешке несколько бутылок отличного рейнского вина. Няня же, не понимавшая немецкой речи, не поняла и жизнерадостного пожелания выпить это вино за здоровье новорожденного и, не зная — ибо все чехи варвары, — что такое вино и как с ним обращаться, взяла да вылила дар старого барона в ванночку и выкупала в нем маленького Бойста. Результаты были ужасны. Новорожденный опьянел до немоты и впал в коматозный сон, от которого очнулся только через две недели; здоровье его было сломлено, рассудок затемнен. Но с того времени и до смерти своей Бойст до глубины души ненавидел нацию своей няни, так сильно провинившейся перед ним. «Чехи — народ нецивилизованный, — говаривал он, — потому что едят вареное тесто и не умеют пить вина». Или: «Если у меня слабое сердце, то этим я обязан только им». Или: «Будь я владыкой мира, моим первым делом было бы истребить этот сброд». Или: «Слово Slawe, славянин, этимологически происходит от слова Sklawe — раб».
Этого-то человека, как мы сказали, и призвал император Франц-Иосиф I возглавить австрийское правительство по окончании австро-прусской войны. И первой задачей, порученной новому министру, было умиротворение австрийских земель, успокоение национальных раздоров, которые сотрясали и ослабляли империю, ибо, пока не настанет внутренний мир, пока народы, составляющие Австрию, будут проявлять сопротивление и недовольство, нельзя и думать об ответном ударе, о новой войне против Пруссии.
Бойст принялся за дело с охотой и желанием. И Австрия вышла из его рук потрясенная, со столь же сломленным здоровьем, с каким он сам некогда вышел из рук своей няни, выкупавшей его в вине; Австрия была вышиблена из круга европейских великих держав и погрузилась в подобный смерти сон, от которого очнулась только почти пятьдесят лет спустя, когда разразилась первая мировая война, которая и привела затем к окончательному развалу империи.
Как же умиротворял барон фон Бойст австрийские земли?
Самыми воинственными и недовольными из народов, населявших австрийскую империю, были венгры — мы упоминали уже о том, что во время австро-прусской войны целые венгерские полки переходили на сторону Пруссии, а те, которые не перешли, воевали спустя рукава. И вот Бойст успокоил оппозиционных венгров тем, что дал им полную самостоятельность, урегулировав с ними отношения, как говорится на политическом жаргоне. Венгерские земли, выделенные из общей территории монархии, образовали отдельное целое, связанное с остальными частями империи только особой монарха, общей армией и финансами. Таким образом австрийское государство распалось на два самостоятельных государства — западное, немецкое, в составе которого остались Чехия с Моравией, и восточное, венгерское, с подчиненными ему Словакией и Хорватией.
— Да, но венгры — не единственная нация, стоящая в оппозиции! — заметил удивленный император, когда Бойст изложил ему этот своеобразный план умиротворения его владений. — Ведь у нас еще, um Gotteswillen, есть славяне, а их — большинство!
— Славян мы прижмем к стене, — заявил фон Бойст, и по выражению его высокомерного безбородого лица было видно, что он сознает, что произносит исторические слова.
В феврале шестьдесят седьмого года для венгерской половины империи была вновь введена свободная конституция, отмененная после поражения революции сорок восьмого года. И граф Дьюла Андраши, восемнадцать лет назад заочно приговоренный к смертной казни, был теперь поставлен во главе нового венгерского правительства.
В июне того же года император Франц-Иосиф с неслыханной помпой и триумфом, под ликование всего венгерского народа, короновался в Будапеште королем Венгрии. И опять-таки не кто иной, как тот же Андраши, возложил на него корону.
«Я застала Борна плачущим, — записала в тот день Лиза в свой дневник. — Мне это показалось противным, но потом, когда я рассказала об этом Оскару, мы с ним вдоволь посмеялись. Ах, какое счастье, что на свете есть не только политика,
