Святослав ощутил соленый осадок на губах. Подумал: «Вот так и Ярославна, добрая жена Иго-рева, все глаза на степь проглядела, призывая мужа».
О Днепр Словутич!
Ты пробил каменные горы
сквозь землю половецкую.
Ты лелеял Святославовы ладьи
на полки Кобяка-Хана.
Прилелей же ко мне ладу милого,
чтоб не слала к нему слез на море
рано поутру…
Вздохнул Святослав всей грудью и растянулся на траве, закинув руки за голову. Тихо плыло по небу лохматое рыжее облако, и парил под ним белый кречет.
Надсадно закричала утка в камышах. С тревожным писком пронеслись мимо белобрюхие кулички.
И хорошо было Святославу. Будто сил прибавилось.
Верил он — теперь скоро, очень скоро вернется на отчую землю. Вернется не с опущенными глазами. Принесет он людям сказание о походе в далекую степь, о битве, равной которой не видывала земля.
Трижды крикнул петух. Крикнул, прохлопал рыжими крыльями и потянул привязанный к ноге шнур. Сердито квокнул, скосил глаз на спящих у потухшего костра людей.
Один из них завозился, поежился, встал.
— Али Саиб приветствует тебя, кочет, — воскликнул человек. — Ты прав: сон приятен, но зачем отдавать ему лишние мгновения жизни. Сохраним их для глаз и ушей своих. Жизнь коротка, а наш путь бесконечен.
Было свежо. Далеко-далеко в тесной щели меж краем степи и темной тучей пламенел восход. Ночь уходила, хоронилась в притихшие ковыли. Недалеко паслись стреноженные кони. Спины их были влажны от росы.
Человек поежился, потянулся, сбрасывая остатки сна. Навалил в костер сухой травы, стал ворошить золу. Заклубился желтый дымок, языки пламени заметались на стеблях.
Человек придвинул кожаную сумку, достал хлеб и мясо. Ломоть хлеба петуху бросил.
— Ешь, чтобы жить, но не живи, чтобы есть, кочет, — торжественно произнес человек. — Конечно, ты мечтаешь, верный спутник мой, о пшеничных зернах. Ты заслужил их, объявляя время своему хозяину. Но сказал поэт:
Есть много людей, на столе у которых
в избытке любая еда.
И много таких, что ячменного хлеба
досыта едят не всегда.
Так устроен мир, кочет, и хозяин твой — путник в этом мире.
Человек откусывал хлеб и мясо, медленно жевал. Петух жадно выклевывал ломоть.
Из-за тучи выглянул гребешок солнца. Он зажег золотом край тучи, золотые нити, лучей уперлись в небесную высь.
Встревоженно фыркнул конь и запрядал ушами. Налетел ветер, зашуршали, заколыхались травы. С широкого листа скатилась крупная росинка в щепотку цветка. Человек прикоснулся к цветку, глаза его засветились улыбкой.
— Капля росы в цветок закатилась, и вспыхнуло солнце в чаше цветка. Люди — росинки в цветущем поле, в них отражается целый мир. Поднялся другой путник, высокий белобородый старик в заморском халате и чалме.
— Вставай, кузнец, — толкнул он спящего товарища.
Тот разом сел, потряс головой и протер глаза. Он был в длинном синем плаще с чужого плеча. Вздрагивая от холода, придвинулся к костру, сунув руки почти в огонь.
— Далеко еще?
— В Киеве говорят: накорми, напои, в бане помой, а потом выспрашивай, — ответил Али Саиб и отрезал спутникам хлеба и мяса. Высокий не притронулся к еде, а маленький стал есть торопливо и жадно.
— Занятный ты человек, — сказал маленький, откусывая от ломтя. — Говоришь, всю землю насквозь прошел. А вот скажи — который народ лучше живет?
— Ты хочешь знать, где я был и что видел? Слушай. Я перс, хотя и родом из Бухары. Волны носят меня по океану горестей. У вас на Руси говорят лучше: везде попадаю я, как кур во щи. Плавал я на венецианских галерах, прикованный цепью к веслу, торговал у арабов, был невольником в булгарской земле, воевал в дружине русских князей.
Если где и не был, то забыл, где. Всюду одно: если б был у горя дым, как у огня, — мир бы дымом был наполнен вечно, а если бы радость могла растекаться рекой — она потопила бы землю.
— Как по писаному сыплет, — подтолкнул маленький высокого. — Куда до него нашим скоморохам! Учись, гусляр!
Перс откинул голову, обхватил руками колени. Глаза были полузакрыты:
Долго я шел, но не видел конца земли.
Много узнал, но всего узнать не дано.
Разные люди живут под небом одним.
Разные песни поют на своих языках.
Есть племена — у них лица от солнца черны.
Есть племена — у них лица от снега белы.
Зачем же их разными создал творец?
Зачем же он дал им сердце одно?
Сердце одно и землю одну.
Она велика — но тесно людям на ней.
Небо обширно — но тесно людям под ним.
Сердце мало — но тесно ему в груди.
Смири свое сердце — и будешь спокоен и мудр.
Высокий слушал, забрав в кулак бороду. Пожевал губами, хмыкнул:
— Сердце смири, говоришь? А коли не смиряется оно? Поведаю тебе притчу. Про дружинника княжьего. Хоробр не из последних, может быть, слыхивал о Прокоше Олексиче? И вот говорят Прокоше: «Не по правде живешь, мечом погибель творишь человекам».
Закопал Прокоша свой меч, стал землю пахать. Ему говорят: «Не по правде живешь, о спасении души не мыслишь».
Бросил Прокоша орало, взвалил котомку на плечи и пошел с монахами ко гробу господню на поклонение. Жил подаянием, плоть усмирял молитвами да к смирению, как ты же, людей призывал. И таким добрым и хорошим себе казался, что лучше его человека нет. А вернулся — узнал, жена и детишки от голода померли. И подумал Прокоша: «Не смирением ли семью свою загубил?» И не стало ему ничего горше смирения.
— И чего ты ему толкуешь, — вмешался маленький, — он же заморский, где ему нутро наше понять.
Он вытер руки полой плаща, как баба передником, осмотрел себя и крякнул от удовольствия.
— Вот заявимся к половцам в этом бабьем сарафане и скажем, что мы заморские святые отцы.
Его развеселила собственная шутка, и он важно поклонился и произнес:
— Кылы-мылы-былы.
— Мало веселого, — откликнулся высокий. — Вот скажи, — обратился он к Али Саибу, — почему ты, о смирении думая, пошел с нами князя из плена вызволять?
Перс улыбнулся и ничего не ответил.
— А мне князь вроде сына крестного, — продолжал высокий. — Душа-то у него, как степная ширь, просторна.
Помолчав, сказал гневно:
— Бойся, перс, своего смирения. От него сердце заплывает жиром и становится тугим и сытым, как боярское брюхо. Ему дела нет до того, что творится на свете. Сердце тоже в голоде надо держать, чтобы оно на беду и веселье, как струна, отзывалось. На то человеки мы. А человек в народе — не капля в реке. Он родник ручья, в реке рассеянный. Он другим ручьям отдает свою воду, они питают его. Сколько ты видел людей, и сколько их прошло сквозь твои странствия, но каждый свой след в тебе оставил.
Долго еще сидели они у потухшего костра: двое русских и перс. Ветер колыхал травы. Разгуливал, охотился за кузнечиками рыжий петух, привязанный бечевкой за ногу.
Оставили силы князя. Не на шутку взялась за него горбатая хворь. Недвижим в шатре лежал, часто впадал в беспамятство. И не было охоты хворь превозмочь: все равно жизнь — не радость.
Хан Елдечук тревожился: вдруг помрет пленник, не видать тогда выкупа. Перестал напускать черныша своего на немощного петуха «Святослава». Зато избил тот и затаскал пестрого петуха «Кончака».
Досадовал хан, что пленил могучий Кончак в битве самого Игоря, а ему достался всего лишь какой-то маленький князишка рыльский. Ходили слухи, что опутывает Кончак и сына Игорева — Владимира — своею дочерью, хочет породниться со строптивым князем.
Злится Елдечук на Кончака еще и за то, что пограбил тот гостей заморских, ничего на его долю не оставил.
Вот сидят эти три гостя в ханском шатре, жалобятся. Один черноглазый, важный и спокойный. Другой белобородый, честь ему оказывает, слова его на половецкий язык переводит. Третий совсем не знатен: маленький, бороденка козлинал хвостом выгнулась. Он тоже говор половецкий не ведает, все по-заморскому лопочет. Одежонка на них поизношена, но видать сразу, что люди достойные.
Лежит их земля далеко на востоке и называется царством Хорезмским. Богатства его неисчислимы, войско непобедимо. Наслышаны весьма в той стране о хане Елдечуке, уважают его за храбрость и достоинство. Желает шах Текеш большую дружбу с ханом затеять, вести с ним торг и мену. Посылал шах в подарок Елдечуку ларец с дорогими каменьями, ткани богатые да меч булатный.
— Все отняли кончаковы воины, еле ноги от них унесли. Только и остался один петух рыжий, — жалуется гость.
Елдечук загорелся надеждой: не поможет ли ему шах, разгневавшись на Кончака, столкнуть соперника, завладеть всей половецкой степью? И особо радуется обещанию гостей привезти ему редкостных булатных мечей, о которых такая слава по всей земле идет.
