известить Лондон о том, как он потрясающе справился с колдовским кризисом, а Пэррис уже пригласил пятерых священников на встречу с весьма недружелюбно настроенными представителями клана Нёрсов в пасторате 7 февраля [22]. Ему требовалось заманить их обратно под свое крыло: отказ почтенного семейства участвовать в таинствах подрывал моральный дух всей конгрегации. После молитвы он расспросил их о проблемах. Они не горели желанием общаться. Пэррис предложил им вернуться через две недели. Он отлично знал их позицию: эти трое неожиданно пришли к нему рано утром, и они долго говорили в его кабинете (на этот раз он позаботился о том, чтобы развести стороны конфликта). Прося девочек называть имена ведьм, Пэррис, не стыдясь, использовал те же предрассудки, что и производители ведьминых пирожков. Как он мог клясться в суде, что кого-то можно вылечить прикосновением или повергнуть на землю взглядом? Если бы не он, бушевали сын и зять погибшей женщины, каждый в течение часа, Ребекка Нёрс сейчас была бы жива. Они считают Пэрриса «великим обвинителем». Мужчины отказались принимать от пастора причастие, пока он не извинится.
Пэррис, вооруженный кипой литературы о колдовстве, не видел причин пересматривать свои взгляды и оставался непреклонным. «Недовольные братья», как он их назвал, вернулись на следующий день. Муж Сары Клойс первым вошел в кабинет пастора в сопровождении полноправного члена церкви. Пэррис настаивал на присутствии второй незаинтересованной стороны. Обе стороны верили, что решают свои разногласия в соответствии с предписаниями Матфея (глава 18), согласно которым для процедуры обжалования требовалось два свидетеля; таким образом конфликт плавно переходил в правильное истолкование трех стихов Писания. В конце марта 1693 года мужчины принесли петицию, без подписей и даты, призывавшую церковный совет определить границы «наказуемого побуждения» – два слова, которые большинство жителей округа Эссекс в тот год старательно не ставили рядом. Раздосадованный тем, что они консультировались с другими священниками, Пэррис спросил, кто именно присоединился к документу. Нёрсы сказали только, что говорят от имени многих в провинции. Пэррис сунул петицию в карман. «Я сообщил им, что обдумаю это», – пишет он. Прошел год с той провокационной проповеди, где он заявил: «Один из вас – дьявол!» – после чего Сара Клойс выбежала из молельни. В тот же день в Бостоне Коттон Мэзер и его жена потеряли новорожденного сына – в этой смерти Мэзер обвинил колдовство [149].
Когда делегация во главе с овдовевшим Фрэнсисом Нёрсом пришла к нему в апреле, Пэррис сообщил, что не может говорить, поскольку спешит на частную молитву. На следующей неделе он, прикрываемый с флангов разнообразными Патнэмами и собственными дьяконами, все-таки встретился с недоброжелателями. Вынув их петицию из кармана, Пэррис зачитал ее вслух. Как они называют подобный документ? Потому что он назвал бы его клеветой. Нёрсы предъявили другую копию, на этот раз с сорока двумя подписями. Пэррис заявил о мошенничестве. Все подписи сделаны одной рукой! Хоть кто-то вообще подписал это – ошеломительное обвинение в свете обстоятельств – по собственной воле? И кстати, перед кем он отчитывается – перед недовольными селянами или перед недовольными прихожанами? Потому что это дело целиком и полностью духовное. Стороны препирались до ночи, и их силы были равны. Ни одна семья не действовала так энергично, как Нёрсы, в части убедительных петиций и эффектных выступлений. И никто так непреклонно не добивался справедливости и точности, как Сэмюэл Пэррис, который – посвятив девять месяцев жизни тщательному фиксированию свидетельств – теперь обвинялся в изготовлении фальшивок (он, кстати, был гораздо более добросовестным хроникером, чем многие, включая Томаса Патнэма).
Через месяц в пасторате состоялось большое собрание. Если дети Пэррисов еще бились в конвульсиях, то сейчас у них имелась на то причина: воинственные мужчины с хмурыми лицами громко топали по их дому, где велись бесконечные жестокие дебаты. Уже хорошо знакомые с режимом, при котором извинения редко принимались и ни к чему не приводили, который обвинял с помощью библейских цитат с точным указанием цитирования и требовал полного подчинения, дети привыкали к тяжелым шагам за дверью. В четверг, после молитвы, Пэррис повернулся к бунтовщикам. Чего им надо? Они попросили публично огласить свои претензии. Пастору удалось сдержать их натиск. Последовал совершенно нехристианский переход на личности, и ничто не напоминало о поцелуях, которые Пэррис еще в октябре так нежно продвигал в массы. Оппозиционеры обратились к Фипсу и властям провинции. Это не помогло. Осенью 1694 года они написали бостонскому духовенству. Уиллард дал указание Нойесу, Хейлу и Хиггинсону убедить Пэрриса уладить болезненную ситуацию с советом пасторов. Слово «колдовство» в этой переписке не использовалось.
Коттон Мэзер был той осенью в городе Салеме и, конечно, вновь и вновь повторял: Пэррис затевает скандал [24]. (Именно в тот его приезд призраки стащили бумаги Мэзера. Вернувшись домой, он узнал, что его молодую соседку Маргарет Рул истязали восемь демонов. На вопрос об исчезнувших бумагах семнадцатилетняя девушка ответила, что слышала, как демоны хвастались, что украли их.) Пэррис объяснил враждебное отношение деревни своим благонамеренным коллегам. Он никогда не был обструкционистом, однако всегда настаивал на порядке. Несогласные регулярно его оскорбляли. Он старался вернуть их своими проповедями; дверь церкви, настаивал пастор, оставалась открытой. («И вы, мои овцы, я полагаю, слышите мой голос» – это не звучало для Нёрсов как приглашение и еще меньше походило на оливковую ветвь как знак примирения.) Он считал, что перепробовал немало «добрых, сердечных подходов». А тем временем отступники не хотят вернуться к божественному причастию. Его невзгоды, уверял Пэррис, нельзя сравнить ни с чем. Это был тупик. Нёрсы не станут заявлять своих претензий, пока Пэррис не назначит совет. А Пэррис не назначит совет, пока они не заявят своих претензий.
Во второй половине дня 13 ноября 1693 года Пэррис, так и не договорившийся о характере процедуры, вслух зачитал своим критикам собственные жалобы. Их у него набралось семнадцать. Нёрсы нарушают договоренности. Они подают плохой пример. Они недисциплинированны, недоброжелательны и все время обличают. Они ругают общину дома и поносят ее за его пределами. Они клевещут на своего пастора и донимают его в собственном доме. Распространяют слухи – в том числе пишут губернатору, в суд и бостонским пасторам, – что Пэррис «немиролюбив». Они заявляют, что он уже больше года не дает им молиться на своих скамьях в молельне, хотя прошло уже много времени с «разразившегося ужасного несчастья с ведьмами». Собрание продолжалось до вечера. Через две недели Пэррис сообщил Нёрсам, что церковь отклонила их требование созвать совет. Они должны принять во внимание, что в Писании говорится о примирении,
