Подъехав совсем близко, увидел ужасающую картину. Трое лежали на земле. Оставшиеся в живых двое тевтонцев отчаянно оборонялись от пятерых разбойников, неплохо вооружённых. В их руках мелькали сабли. На головах — шлемы, на телах поблескивали кольчуги. Глядя на это неравное сражение, ему пришла счастливая мысль: «Если сейчас он им не придёт на помощь, вряд ли в дальнейшем выдастся такой подходящий случай». И он решился.
Издав воинственный вопль, он, как разъярённый зверь, напал на них сзади. Его неожиданное появление внесло смятение в стан нападавших. Это роковым образом отразилось на них. Гланде удалось с ходу зарубить одного, да и второй вряд ли долго протянет с разрубленной шеей. Одного завалил тевтонец, оставшиеся разбойники развернули коней и, махая плетьми, поскакали наутёк.
К Гланду подъехал главный тевтонец:
— Кто ты? — спросил он по-немецки.
Но Камбила сделал вид, что не понимает. Тогда тот спросил по-литовски:
— Ты литовец?
На что Камбила обрадованно несколько раз повторил:
— Да, да, да.
— Я твой должник. Вот тебе моя рука в знак нашей дружбы.
Камбила торопливо подал свою.
Тряся его руку, рыцарь продолжил:
— Поступил ты по-рыцарски, придя нам на помощь.
Оставив своего сопровождавшего разбираться с повергнутыми, главный тевтонец предложил Камбиле продолжить путь.
— Далеко ли путь держишь, храбрец? — спросил он.
На что Камбила только пожал плечами.
— Почто так? — поинтересовался рыцарь.
Камбила поведал о своей будто бы тяжёлой жизни.
— Понятно, — кивнув головой, произнёс тевтонец и спросил: — как тебя кличут?
Гланда на мгновение задумался. Многие говорили, что его имя очень похоже на литовское, и назвал себя:
— Гланда.
— А я граф Конрад фон Вернер, рыцарь Тевтонского ордена. Значит, ты ищешь, где можно хорошо заработать? — поглядывая на Гланда, задал вопрос рыцарь.
Тот опять закивал.
— Знаешь что? — произнёс рыцарь, — я вижу, ты ответственный человек. Несмотря на молодость выглядишь как опытный воин, поэтому я предлагаю тебе быть моим оруженосцем.
Гланда не сразу ответил. Это рыцарю понравилось: парень знает себе цепу. Как бы в подтверждение, тот спросил:
— А сколько будешь мне платить?
Рыцарь, чувствуется, не был готов к такому вопросу и задумался с ответом, потом сказал:
— Ну... пять ногат.
Камбила сморщился. Рыцарь удвоил ставку. Но, чтобы придать своему предложению вес, добавил:
— Это золотом.
На что Гланда философски заметил:
— Золото приносит несчастье.
Рыцарь удивлённо посмотрел на Камбилу. И чтобы дать понять, чьи эти слова, сказал:
— Но я не Сигурд, убивать не буду.
Они оба рассмеялись. Тевтонцу всё больше нравился этот непростой парень. Ему не хотелось отпускать его.
— Ну, как? — чуть не заглядывая ему в глаза, спросил он.
— Я... согласен.
Рыцарь, облегчённо вздохнув, стегнул коня:
— Тогда вперёд!
Служка, худенький, лысоватый мужичонка с быстрыми сообразительными глазами, узнав, что его требует боярин, вошёл в светлицу. Там боярин с дворским вели подсчёт расходов. Робко вошедший служка остановился у порога. Боярин повернул в его сторону голову и поманил пальцем. Когда тот подошёл, он распорядился на счёт Егора. Выслушав хозяина, служка зыркнул взглядом на Петра, может, тот чего добавит? Но, увидев его безразличное лицо, тихо проговорил:
— Ну, я пошёл.
Боярин кивнул и принялся за прерванную работу.
После такого неожиданного решения Осипа Захаровича служка разыскал Егора и с трудом переодел его во всё новое: порты, льняную рубаху до колен с поясом, дал мягкие кожаные чоботы, заставил сбросить лапти, которыми так дорожил Егор.
Глянув на переодетого и подпоясанного парня, дворский, щёлкнув языком, брякнул:
— Девки совсем с ума сойдут!
Егор исподлобья посмотрел на него, ничего не сказал и пошёл к выходу.
— Эй, — окликнул его гот, — ты куды? Те, браток, надо искать деда Варлама, он у тя старшой, и ехать с ним.
Дед Варлам, плечистый, грудь колесом, выглядел не совсем дедом. Так его прозвали за полуседые волосы до плеч, покрывавшие его голову, да густые стариковские брови. На это он не обижался. Но иногда, чтобы заткнуть рот не в меру болтающему, дед легко поднимал бочку, которую не могли осилить и двое мужиков, и спокойно ставил её на повозку.
Егор нашёл его у погреба, откуда тот таскал припасы на стоявшую рядом повозку. Закончив работу, он стал верёвкой увязывать поклажу.
— Лови! — крикнул он подошедшему Егору, бросая конец верёвки.
Не ожидавший такой встречи парень всё же сумел её подхватить. На что дед одобрительно крякнул.
— Щас иди, простись с зазнобой и едем, — он подмигнул ему.
А лицо выражало такую доброжелательность, что он сразу понравился Егору. Куда ехать, зачем, он объяснять не стал. Пока дед ходил в хоромы, Егор просидел всё это время на корточках.
— Сидай, Егорушка, — сказал дед, сдвигая груз и освобождая место для себя и Егора. Парень подивился, откуда дед узнал его имя. Потом догадался: дворский сказал.
— Но-о! — рявкнул дед, когда они уселись, и щёлкнул кнутом. Лошади пошли рысью, телега затряслась. Дед подтянул вожжи:
— Тишить! А — то горшки побьются.
Конь пошёл тише. Дед, бросив конец вожжи себе на плечо, повернулся к парню. Глаза у него были добрые. Подувший ветерок поднял со лба его космы.
— Простился? — дружелюбно спросил дед.
Егор покачал головой.
— Чего?
— Да нету тута никого, — пояснил он.
— А-а-а! — понятливо протянул дед, — тама осталась.
Егор закивал, а дед почувствовал, что с парнем что-то неладное. Он скосил на него глаза. Лицо Егора посерело. Дед всё понял.
— Не горюй, парень, всё будет хорошо!
Легко ему говорить. Заглянул бы он в душу Егора. Своим вопросом дед расстроил парня. Всё это время, за работой, он как-то не вспоминал ни свой дом, ни Марфу. А тут вдруг в его душе впервые поднялась тревога: вдруг Марфу отдадут за другого?
И он был недалёк от истины. Фёдор, отец её, был настроен решительно. Заявление дочери он простить не мог. Дома ей, да и матери, которая, несмотря ни на что, вступилась за дочь, досталось. Если бы не сыновья, трудно сказать, чем бы всё закончилось. В ответ Марфа перестала разговаривать. Молчала, как воды в рот набрала. Зато глаза смотрели решительно. Даже Фёдор не решался с ней заговорить, мудро решив, что время лечит.
Всё можно удержать, только не время. Вроде незаметно, а пролетел год после отъезда Егора, и Фёдор, посчитав, что настала пора решать судьбу Марфы, при встрече со старостой, который каждый раз донимал его одним и тем же вопросом: когда засылать сватов, дал согласие. Фёдор выглядел решительным, твёрдым человеком, которому возражать просто опасно. Староста пришёл домой радостным. Торжествующе, потирая руки, прямо с порога, выпалил:
— Всё! Проклушу я женю!
Баба встрепенулась:
— И на ком жить?
— Как «на ком»? — важно произнёс он. — На Марфе, как и должно быть! — и прошёлся гоголем, важно поглаживая усы.
Жена давно не видела мужа таким. И поняла, что всё, что он сказал, правда. Но она знала и Федьку. Тот своего не упустит. И осторожно спросила, чтобы не портить муженьку настроения:
— Федька-то... много запросил?
Муженёк сник:
— Да... пять десятин. Да-а, — он вздохнул, — ну, ничё, обойдёмся Налей-ка мне бражечки. Да похолоднее. Жара стоить, — и посмотрел в окно, — когда только кончится!
Баба быстро нырнула в погребок. Нацедила ему кружку браги. На закус отрезала кусок мяса от копчёного свиного бока. Ради такой вести ей было ничего не жаль. Поставив всё на стол, она, набросив платок на голову, нырнула в дверь.
— Понта свистеть, — бросил он ей вслед, наливая в кубок брагу.
Понюхав свинину, жахнул первый кубок. Выдохнув и обтерев усы, принялся за закуску. Набив рот, заговорил сам с собой:
— А чё... землицу-то жалко... Да всё одно... ещё прикуплю. Деньжата-то есть, а осенью ещё прибавится.
Весть эта, пущенная матерью Прокла, молнией пронеслась по селу. Бабы побросали огороды, мужики разные поделки, стали обсуждать ожидаемую весть.
— Сколько же ён отвалил? — спрашивали одни.
— Деньгой аль землицей? — думали другие.
А бабы:
— Вот, гордячка, и живи с сопливым. Я свою ни за каки деньги не отдала бы ему.
— Да брось, — лузгая семечки, встревает соседка, — ещё б и хвастала!
— Ето ты хвастала! — начинал подниматься скандал....
Так каждый день. Все перессорились, вновь подружились, не обошлось и без драки. Одним словом, жизнь в селе забила ключом.
Вот и день венчания. С раннего утра старушки подмели и убрали у церкви лишнюю траву. Пацаны, как галки, облепляли ближние деревья. А в Фёдоровой избе бабы да девки собирают невесту. Она холодна и безразлична, точно всё это её не касается. Бабы меж собой незаметно толкуют:
