— Через Стренд на Пиккадилли? — Путна отвлек маршала от изнурительного бега по замкнутой траектории.— Колонна Нельсона, Национальная галерея...
— Давай-ка лучше до дому, Витовт Казимирович. Могут быть телеграммы...
— Завтра Иван Михайлович дает завтрак. Военный министр Даф-Купер уже прислал визитку. И вообще день забит до отказа.
— Ну и замечательно. Я почти уверен, что англичане примут приглашение, а уж Якир не подкачает. У него есть на что посмотреть.
— Скрипочки, значит, побоку?
— Попробуем послезавтра, если ничего не случится.
— «Что день грядущий мне готовит?..» — невесело пропел Путна и расстегнул пальто.— Душновато, не находишь?.. Я почему Пильняка вспомнил... Ты читал его «Красное дерево»?..
— «Красное дерево»?.. Что-то такое припоминаю. По-моему, именно за это и прорабатывали?
— Дело знакомое. Пророков всегда побивали каменьями. А он определенно пророк. «Всех ленинцев и всех троцкистов прогонят»... Попробуй кто скажи такое... А он посмел.
«По слову его»,— пронеслось в голове Витовта Казимировича. С запоздалым сожалением он подумал о том, что у Тухачевского, который не только никогда не примыкал к оппозиции, но и не раз схлестывался с самим Троцким, тоже нет охранной грамоты.
— Не помню подобного «предсказания»... Это когда было? В двадцать девятом?
— Двадцать восьмом... Я книжку в Берлине купил.
— Не имеет значения. Судьба троцкизма решилась окончательно и бесповоротно еще в двадцать седьмом. Тебе ли не знать? — Тухачевский дал понять, что не желает продолжения разговора.
Самолет Люфтганзы, прибывший из Лондона, встречал в Темпельгофе майор Остер. Получив из рук пилота запечатанный конверт, он сел в «опель», поджидавший с работающим мотором прямо на летном поле, и поехал в управление военной разведки и контрразведки.
Германское посольство и разведывательные службы тщательно собирали любую информацию о визите военной делегации СССР: газетные вырезки, радиоперехват, светские сплетни, слухи. Все материалы, включая фотографии Тухачевского и Путны, где они были запечатлены рядом с самыми разными, порой совершенно случайными людьми, спешно переправлялись в Берлин. Судя по всему, не приходилось, по крайней мере в обозримом будущем, опасаться существенных изменений британской позиции.
Стало известно, что руководитель экономического департамента Форин оффиса Эштон-Гуэткин и советник Чемберлена Лейт-Росс готовят записку, в которой высказываются в пользу таможенного союза с Германией. В руки агента абвера попал обрывок копировальной бумаги с фрагментом текста чрезвычайной важности:
«Германская экспансия в плане растущего экспорта была жизненно необходимой, естественным направлением для нее явилась Центральная и Юго-Восточная Европа, и в обмен на прежние германские колонии ей могли предоставить компенсацию в виде субсидий».
Нетрудно было прийти к успокоительному заключению, что Великобритания с пониманием относится к восточной политике рейха и, следовательно, едва ли пойдет на сближение с Москвой. Предложение субсидий означало не только согласие с программой вооружений, но и недвусмысленную ее поддержку. Но в отношениях между странами нет раз и навсегда завоеванных рубежей, а ветры над Темзой отличаются особым непостоянством. Коварство Альбиона вошло в пословицу.
Глагол «мочь», употребленный в прошедшем времени, явно не способствовал безудержному оптимизму. Мало ли какие похлебки варятся во всякого рода канцеляриях? Куда важнее, что подадут на стол.
Миссия Тухачевского определенно повлияла на настроения в высших военных кругах, что так или иначе скажется на ситуации во Франции. В будущем подобное развитие событий может привести к значительным осложнениям.
Рудольф Гесс потребовал предложений.
Получив секретный пакет из партийной канцелярии, Гейдрих позвонил Канарису. Условились встретиться с глазу на глаз. Интересы рейха превыше симпатий и антипатий. Фридрих Вильгельм Канарис, возглавивший абвер всего несколько месяцев назад, ни на йоту не сомневался в том, что Гейдрих подслушивал и его телефоны. Благо, штаб-квартира абвера находилась в непосредственной близости от военного министерства.
Случай любит выкидывать забавные коленца.
Шефа СД Канарис помнил еще лейтенантом военного флота: оба служили на одном корабле. Как старший офицер крейсера «Берлин», он даже входил в состав «суда чести», разбиравшего скандальное дело Гейдриха.
Внешнюю канву составляли похождения по женской линии: адюльтер в своем (морских офицеров) кругу. Было и еще кое-что, слегка напоминавшее брачную аферу, прикрытую скоропалительной женитьбой. Но все это так, зыбь на поверхности, каемка прибоя. Истинная причина лежала много глубже, в сфере политики. Весной 1931 года это еще считалось несовместимым со службой. Особенно на флоте, где чуть ли не каждый второй мог похвастаться дворянской приставкой «фон». Генералам-аристократам, даже отпрыскам коронованных фамилий, вовсе не возбранялось поддерживать национальное движение господина Гитлера, но формальная принадлежность к партии была несовместима с присягой. Офицер не мог позволить себе якшаться с нацистами, тем более эсэсовцами, уже успевшими снискать дурную славу. Для этого надо было выйти в отставку, как Рем или Геринг. Иное дело абвер: работа в военной разведке считалась почетной. Но такого субъекта, как Гейдрих, полковник Николаи никогда бы не взял к себе в штат.
Одним словом, оскандалившегося героя пришлось выкинуть за борт. Национальная революция помогла ему вновь выплыть на поверхность. Менее чем через два года о нем упоминали уже с опаской. Он составляет списки противников режима, обеспечивает прикрытие поджигателям рейхстага, а затем их же и убирает. Не в пример флоту черный корпус уготовил своему любимцу феноменальный взлет. В двадцать девять лет — бригаденфюрер, эсэсовский генерал. Затем ликвидация Рема и его шайки, тесные связи с Герингом, организация концлагерей.
Канарис располагал подробным досье на Гейдриха. По нынешним временам, там не было темных пятен. Пороки проклятого прошлого обернулись несомненными достоинствами. Даже неумение деликатно работать. Вернее, нежелание: Гейдрих способен по-медвежьи ополчиться даже на очень серьезного противника, но он ничего не делает по наитию, под влиянием чувств. Все заранее продумано. Канарис колебался лишь в оценке его аналитических возможностей. Для того чтобы просчитать комбинацию на много ходов вперед, требуется полная свобода воображения. Грубой силой ее не заменишь. Это все равно что лупить по клавишам молотком. Звук громкий, а мелодия не вытанцовывается. А ведь Гейдрих прилично играет на скрипке, и вообще из музыкальной семьи. Люди подобного склада обычно прибегают к более утонченным методам.
Болванов, вырядившихся в комбинезоны телефонистов, сразу же засекла контрразведка, хотя сам Канарис предусмотрительно постарался остаться в тени. За провокационной эскападой скрывалось нечто более значительное, чем простое соперничество. Гейдрих проводил волю диктатора. Возможно, прямо и не высказанную, угодливо предугаданную, но волю.
В докладе фон Бломбергу Канарис воздержался от неуместных домыслов, но постарался покрепче науськать «Резинового льва».
Заваруха вышла на славу. Фюрер, как и следовало ожидать, занял беспристрастную позицию. Пойманных на месте преступления головорезов отправили в Дахау. Скорее всего, они уже на свободе.
Канарис принял Гейдриха в салоне, отделанном темным резным деревом. С рогами оленей удачно сочетался мейсенский фарфор — вазы на камине, тарелки с пейзажным рисунком, чубук кайзера Вильгельма Первого.
— Я получил сведения, что маршал Тухачевский в середине февраля прибудет в Париж,— удобно устроившись в гобеленовом кресле, Гейдрих с хрустом размял пальцы.
— Предположительно тринадцатого,— ласково кивнул Канарис.
— Туда же направляется и генерал армии Уборевич. В Чехословакии он развил поразительную активность. Военные заводы уже начинают работать на русских.
Кажется, достигнуто соглашение о сотрудничестве разведок.
— Даже так? — равнодушно удивился Канарис.— Бенеш взял резвый темп.
По данным абвера, вопрос о миссии разведуправления Красной Армии еще не вышел из стадии обсуждения.
— Если славяне так быстро смогли договориться, то что мешает нам, немцам? — пошутил Гейдрих.— Знакомая картинка! — он показал на блюдо, запечатлевшее старый замок в лесистых горах.
— В самом деле? — Канарис обернулся, словно не помнил, где и что у него висит.— Кажется, это ваш Вевельсбург? Господин Гиммлер затеял грандиозную перестройку?
