—
Дочка, давай собери что-нибудь на стол, совсем проголодался я, — сказал старик, усаживаясь рядом с уснувшей внучкой. — Ладненькая, как нарекли?
—
Настенькой зовём, как и хотели.
—
Эх, бабушке не довелось посмотреть, — вздохнул он. — Но, видно, так Богу было угодно.
Илья Саввич попил чаю, потом прилёг отдохнуть и уснул до вечера.
Вечером в гости пришли Евсей с Ульяной. Посидели, выпили немного, мужики разговорились, а женщины ушли в другую комнату и занялись ребёнком.
—
Слышали, что весной открылось возле Тайшета? — спросил Хрустов. — Сколько упокойников растаяло после зимы.
—
Будто кто-то что-то болтал, — сказал Евсей, — только мы думали, что это слухи.
—
Снег стал сходить, упокойники проявились вдоль дорог. Воняло так, что проехать не было сил. Потом выяснилось, что некоторые деревенские мужики караулили отставших солдат да убивали их, а сами забирали всё, что можно было забрать. Солдаты тоже небезгрешные были: кое-что имели за пазухой, а кто и ничего не имел, с того последнюю одёжку снимали, забирали оружие и лошадей полуголодных. Из разных деревень промышляли мужики, некоторые целыми семьями. Они даже не пытались скрыть своё злодейство, наоборот, говорили, что боролись с белыми. Только боролись нескладно, не по-человечески. Некоторые дороги мимо Луки и Сполоха пришлось бросить. Попытались было схоронить убиенных, да только так воняло, что не подойти.
—
В наших местах мне тоже приходилось натыкаться на запах, только я и не подходил к пропастине, думал, что зверь зимой пропал, — сказал Родион, — по дороге на Бланку и на Ингашет.
—
Значит, и в наших местах убивцы нашлись, — удивился Евсей. — А чему дивиться — они сами напрашивались. У нас в деревне были. Родион вовремя пришёл, а так бы тоже побили всех да закопали. — Евсей рассказал свату историю, случившуюся в январе.
—
Вот ведь как бывает, — сокрушался Хрустов. — Человеческая душа — потёмки, не зря люди говорят. Слава богу, что обошлось для вас хорошо, а потом и спросить не с кого было бы.
Мужики выпили водки и продолжили разговор:
— Новая власть, похоже, устояла, теперь начнёт свои порядки устанавливать. Ходят слухи, что будут трясти всех самостоятельных хозяев, кто имел торговлю или какие-то промыслы. Мне нужные люди подсказали, какие дела затеваются, так что я стараюсь опережать события. Выявились новые холуи, нацепили кожаные куртки, наганы по карманам рассовали и ходят по домам с обысками, не просто в любой дом, а знают нужные адреса. В Тайшете уже начались такие походы, вот я и приехал сюда, привёз все свои ценности, мне они уже ни к чему, а вот внучка народилась, дай бог, и ещё будут детки — вот им сгодится. Я думаю, и у вас имеется на чёрный день кубышка, так советую припрятать, чтобы никто не сыскал. Своих мужиков предупредите потихоньку, без лишнего шума.
Крестить Настеньку поехали в Туманшет на четырёх подводах, желающих собралось много, да и погода позволяла. Четыре телеги, украшенные ленточками, словно свадебные тройки, мелькали среди густой листвы просёлочной дороги. Возле церкви все прихорашивались, старательно осматривали друг друга, ждали, пока закончится служба. В нужное время вошли всей толпой и притихли.
Крещение прошло быстро, вот уже крёстный отец Маркел передал крёстной матери Ульяне ребёнка, все стали поздравлять родителей, а потом дружно вышли на улицу. Счастливые лица людей, смущённые улыбки родителей, гордый взгляд деда, прекрасный солнечный летний день. Праздник!
А дома прямо на улице ждали накрытые столы. Гуляй, деревня, веселись, ещё один твой житель пришёл на этот свет и, отмеченный Божьей благодатью, лежит себе, потягивает титьку и шевелит ногами. Праздник!
Гуляй, народ деревушки Тальники, есть повод выпить и закусить, есть повод сплясать и спеть. Гуляйте, добрые соседи и друзья, гуляйте все: и большие, и малые — за одним столом, веселитесь и радуйтесь! Праздник!
Длинный, тёплый летний вечер понемногу оделся в сумерки, наползавшие из соснового бора, за которым скрылось солнце. Начало смеркаться, а потом на светлом ещё небе вспыхнули звёзды. Потянул прохладный ветерок, зашевелились листья на черёмухе. Вот и закончился ещё один день. Со столов бойкие женщины стаскали всё в дом, успели перемыть посуду, оставили только несколько чашек с закуской на одном столе, куда подходили мужики и выпивали свои рюмки, не таясь от жён. Праздник!
После того как все уже разошлись по домам, за столом остались только братья Цыганковы да Хрустов Илья Саввич. Старик подпил немного, но держался достойно.
—
Хорошо здесь у вас, — сказал он. — Всё куда-то спешил, времени не было приехать отдохнуть, а здесь благодать — и только.
—
Хорошо, тихо, — поддакнул Евсей.
—
Вот ты, Евсей, молодец, смог оторваться от села и уехать в глушь, да ещё и мужиков с собой увёл добрых. Смотрю, а живёте вы все неплохо и самое главное — дружно. Бывает так, когда народу немного, то они надоедают друг дружке да собачатся. А у вас хорошо.
—
Делить нечего.
—
Оно так, да только куда зависть девать? Это, брат, такая штука, что и родного человека может не пощадить.
—
Бог миловал от такой напасти.
—
Это ещё и от человека зависит, сумел ты сразу поставить правильный закон в деревне, все и поддерживают его, будто так и надо, будто по-другому и нельзя. Люди привыкают, потом передадут нажитые устои своим детям. И потянется цепочка из одного века в другой. Ты посмотри, сколько деревень в округе, а порядки в каждой свои. Немногие сёла со своими законами, как у вас, вот им при новой власти придётся тяжелей всех — не захотят они рушить свои устои, наперекор пойдут, а вот тут их и сломают.
—
А другие чего ж? — спросил Евсей.
—
А бестолковым легче: им сегодня так, завтра по-другому, словно прошли и не заметили. Для таких людей любые перемены, будто ветер подул с другой стороны, у них стержня нету крепкого. А один человек — он и есть один, опереться ему не на кого.
—
Я чего ещё хотел спросить, — сказал Евсей. — А вот ты и другие торговые люди, куда подались при новой власти? Ты говорил, что по ним первым пройдётся новая власть. Чего это они за своё добро не встали, ведь была сила, которая могла сладить с большевиками?
—
Здесь самое интересное. Те, у кого были большие капиталы, исчезли, как и не было их, а те, кто попроще, как я, те стали быстро приспосабливаться. Кто-то открыто перекрасился, стараясь пригреть местечко потеплее, другие затаились, вроде меня, некоторые уехали неизвестно куда. Но больше тех, которые пригрели себе местечки: разные кооперации, торговые организации. Новая власть тоже понимает, что кого попало не поставишь на торговлю, вот и берёт специалистов.
—
У тебя есть уже нужные связи? — поинтересовался Евсей.
—
А как же! Скоро можно будет сбывать и пушнину, и золото — если не отберут. Сейчас, главное, переждать это смутное время. Если сможем устроить сбыт, тогда снова можно будет налаживать отношения с карагасами.
—
Слышал ли, как они сейчас? — спросил Родион.
—
Знаешь, а для них находят товар. Меняют продукты, ружья на пушнину: за границей за соболя платят золотом, а деньги любой власти нужны. Подождём немного, присмотримся, потом и решать будем.
Ещё пару дней мужики отмечали крестины, сделав себе передых в работе. Жёны помалкивали до поры до времени, потом собрали столы и снесли в сарай — до новых праздников. Илья Саввич остался у дочери на несколько дней. Выносил внучку на улицу, прятался в тень и сидел, разглядывая её, пока она не просыпалась, потом нёс к матери.
—
Всё не спрошу тебя, — как-то сказал он, — вот ты не один год живёшь с Родионом, не пожалела?
—
Чего не пожалела? — не поняла Лиза.
—
Что за Родиона пошла замуж?
—
Четвёртый год живём, — уточнила дочь. — У нас эти года словно один денёк. Нет, батюшка, я не знаю, за что мне такое счастье выпало. А теперь уже и Настенька у нас, даст Бог, ещё рожу. Да разве ты не видишь, как у нас всё ладом?
