знаю. У вас с ним особые счеты.
— Откуда вы знаете?
— Я про вас много знаю, Павел Карлович. Мне про вас много и любовно говорил Гопиус.
— Вы знали Евгения Александровича?
— Он был моим заместителем по инженерной части, когда я прошлым годом командовал московскими военными силами. Интересный был человек. Очень. Считал вас своим учителем и талантливым военачальником. Рад, что сюда вы приехали, а не Ольдерогге. Я хотя и профессиональный военный, но ценю всякий свежий и непредубежденный взгляд на вещи.
— Насчет непредубежденного вы правы. Что ж, будем воевать вместе, Михаил Николаевич. Значит, наступаем на столицу Колчакии?
— Да. Удар на Омск.
От Петропавловска до Омска — железная дорога. Но наступление Красной Армии шло и параллельно — по шоссейным трактам, по проселочным дорогам, а то и вовсе по лесу и болотам, скованным первыми морозами. Передовые части Пятой армии с помощью бронепоездов пробивались вперед по магистрали. Было известно, что Омск забит военным имуществом, оружием. А в Омской тюрьме сидят сотни большевиков-подпольщиков и партизан.
— Михаил Николаевич, — говорил Штернберг Тухачевскому, — нельзя дать Колчаку спокойно эвакуироваться из Омска. Пусть бегут в одних подштанниках! И чтобы не успели, мерзавцы, расправиться с пленными! Бойцам необходимо так и говорить: «Вперед, спасайте товарищей!» А с тылами я тут останусь и буду подгонять их вперед, не дам им оторваться от передовых частей...
— Вы и вправду хороший военачальник. Будет выполнено, товарищ комиссар фронта!
...Вторая годовщина революции. Третий раз он проводит эти ноябрьские дни в боях, в наступлении. Да не в отступлении, а в наступлении! Два года назад начали наступление из Замоскворечья на белый центр; год назад в эти дни взяли Ижевск; сейчас уже наступают на столицу «верховного правителя Российского государства», на самое логово Колчака.
Наступать — не отступать. Наступать весело! Морозы еще не очень большие, но уже дороги стали твердыми, артиллерию можно переправлять прямо по льду. Максимов обул наступающие части в валенки, прислал только что сшитые овчинные полушубки и папахи, шлет с Урала боеприпасы и оружие.
Из России известия все утешительнее, все радостнее. Советская конница разбила дивизии Мамонтова и Шкуро. Красная Армия освободила Воронеж, Курск и гонит деникинцев на юг. Юденич остановлен под самым Петроградом, выбит из Царского Села, его армия панически отступает!.. Поездная походная типография каждый день печатала эти радостные новости, листовки Штернберг рассылал во все части армии, жалел, что у него нет аэропланов, чтобы рассыпать их над позициями белых.
14 ноября Красная Армия ворвалась в Омск. Бойцы переправлялись через еще не замерзший Иртыш ночью. Переправлялись на зыбких лодках, на плотах, на двух-трех еле сколоченных бревнах. Белым и в голову не приходило, что красные могут ворваться в город, не наведя предварительно понтонные мосты, не переправив артиллерию. Навстречу мокрым, обледенелым красноармейцам, взбиравшимся с берега по скользкому, обледенелому взвозу, бежали вооруженные подпольщики, рабочие. Колчаковцы еще не успели удрать, а бойцы Пятой армии уже разбивали ворота Омской тюрьмы.
Штернберг подгонял тылы армии, организовывал отгрузку боеприпасов и продовольствия, выпускал газеты, организовывал в деревнях Советскую власть, проводил митинги. К вечеру он не то что уставал — встать с места ему бывало трудно. И поэтому частенько оставался ночевать в каком-нибудь селе, вместо того чтобы добраться до своего вагона, где у него своя койка, всегда кипяток и чай.
Вагон двигался на восток вместе со всей армией. Тогда Штернберг отдыхал, расслаблялся и даже напевал старую-старую песню: «Укрой, тайга...» Он пел ее давным-давно, когда так же смотрел, как проносится тайга за окном. Ехал в Сибирь к Варваре, в ее нарымскую ссылку... Ехал благообразный, почтенный, молодой еще ученый господин с черным шелковым галстуком на крахмальном воротничке. Смотрел в окно на перроны станций, где расхаживали в синих мундирах с аксельбантами жандармы. Каждый из них мог его задержать, обыскать, отобрать то, что он вез Варе... Как же все изменилось! Всего за каких-нибудь девять лет! Комиссар Восточного фронта Красной Армии чувствовал себя намного лучше, чем тогда доцент Московского университета! Ничего! Он еще доберется до самого Тихого океана! Никогда там не был, все мечтал побывать во Владивостоке.
К Омску Штернберг подъехал не по железной дороге. Сибирский мороз сделал свое дело. Реки стали, переправляться можно везде, где хочешь. Даже Иртыш замерз. На другой стороне широкой реки был виден Омск: церкви, серые дома, столбы дыма, поднимающиеся к морозному небу. По реке уже проложен зимник, по нему ехали подводы, и видно было, как обгоняет их легковой автомобиль. Наверное, за ним...
Действительно, Тухачевский прислал за Штернбергом свою машину. Шофер в роскошном кожаном пальто на меху пренебрежительно посмотрел на высокого старика в простой красноармейской шинели.
Автомобиль спустился на лед и помчался по реке. Штернберга трясло на неровной ледяной дороге. На каком-то толчке машина вдруг осела, и ноги Штернберга мгновенно очутились в ледяной воде. Он привстал. Вода заливала машину, дверь уже не открывалась, зажатая льдом... Шофер и сидевший рядом с ним порученец успели выскочить и старались вытащить из полузатопленной машины комиссара. Штернберг перелез на переднее сиденье и выбрался из машины.
Шофер злобно и тихо ругался. Он сел за руль, завел машину, порученец толкал ее сзади. Штернберг присоединился к нему. Автомобиль пыхтел, фырчал. Прошло, наверное, минут тридцать, пока он не выбрался из полыньи. Штернберг распрямился. Он был совершенно мокрый, но не чувствовал холода — толкал машину, как молодой. Есть еще, оказывается, в нем силенка!
Порученец почтительно смотрел на могучего старика. Ах, плохо он везет комиссара фронта, промок насквозь, попадет ему от командарма... Автомобиль уже без всяких приключений переехал Иртыш, въехал в город и привез Штернберга в штаб армии. Вот теперь он самостоятельно уже не мог выйти из автомобиля. Шинель на нем замерзла и стала похожа на ломкий и тяжелый панцирь. Даже борода превратилась в комок льда, а сквозь заледенелые очки Штернберг ничего не видел. Порученец за руку привел Штернберга в кабинет командующего, где его ждали Тухачевский и Смирнов.
Сколько же он после этого жил? То есть сколько же он еще работал?
Штернберг думал об этом в те часы, когда перед рассветом у него на какое-то время спадал жар. Сколько же он успел еще поработать: день, два, неделю?.. Не помнил. Сначала гневно отказался от сочувствия, врачей, отдыха.
