Вслед раздались сразу три вопля: закричал, наконец, хозяин, и эхом отозвались двое кнехтов, толкавшихся возле колодца. Покидав вёдра, они бросились к лошадям, по пути пихнули ошалевшего крестьянина, который, шлёпнувшись в дверях, окатил себя всем содержимым корыта и тем самым лишил завтрака своих свиней.
Воины оказались верхом, когда беглецы уже мчались по дороге во весь дух. Правда, Блондель и Луи далеко уехать ещё не успели, но и преследователи не смогли пуститься в погоню: у обоих сразу же съехали набок сёдла. Кнехты, изрыгая крепкую немецкую брань, покатились в пыль, только теперь приметив своего убитого товарища, лежащего головой в луже крови.
Тем временем «трубадуры» неслись к лесу, к тому самому лесу, который вчера проехал граф Шато-Крайон, надеясь, что деревья скроют их от погони.
Оглянувшись, Луи с тревогой заметил, что Блондель всё больше отстаёт. То ли он был слишком измучен, чтобы как следует понукать коня, то ли в предшествовавшей гонке слишком измучился сам конь. Так или иначе, гнедой скакал чересчур медленно.
Граф натянул поводья и подождал, пока Блондель поравняется с ним.
— Скачи вперёд, — ответил он на вопросительный взгляд товарища. — Вон по той тропе.
— А ты? — выдохнул Блондель, в возбуждении забывая о своей куртуазной манере выражаться и запросто переходя с графом на «ты».
— Скачи, я сказал! — рявкнул Луи. — Здесь удобное место, чтобы остановить их. Быстрее, ради Бога!
К счастью, хотя Блондель и был трубадуром более, чем рыцарем, он всё же бывал в сражениях и умел, когда нужно, исполнять приказ.
Луи проводил его взглядом и прислушался. Всадники, — судя по всему, их было трое, — приближались. Из-за деревьев доносились фырканье коней и брань бровастого начальника отряда.
Шато-Крайон ещё раз навострил уши, дабы убедиться, что едут воины именно по той тропе, по которой проскакали сейчас они с Блонделем. И, дёрнув поводья, заставил рыжего жеребца отступить за ствол громадного вяза, наполовину закрывающего тропу. После этого молодой человек снял с седла арбалет и, наложив стрелу, тщательно натянул тетиву, что есть силы закрутив тугую катушку.
Едва он это сделал, в просвете зелени показались силуэты всадников.
Бровастый был, видимо, человеком искушённым. Увидав пустую тропу и громаду дерева, за которым мог притаиться враг, он поднял руку, приказывая двум другим остановиться, и сам тоже осадил коня. Больше всего в этот момент Луи боялся, что рыжий жеребец, почуяв хозяина, заржёт и выдаст присутствие беглеца. Но рыжий молчал, прядая ушами и переступая с ноги на ногу.
Бровастый что-то крикнул. Молодой рыцарь на этот раз ясно разобрал слово «арбалеты». Так! Значит, он приказал зарядить оружие. Медлить нельзя — как ни туго крутятся катушки, у него в запасе всего несколько мгновений.
Луи послал рыжего вперёд. Солнце, пронизавшее кроны деревьев косыми утренними лучами, светило в глаза преследователям, и те не сразу поняли, на каком расстоянии возник перед ними всадник. Звон тетивы прозвучал одновременно с их криками — и бровастый, согнувшись пополам, стал медленно сползать на землю.
«Кажется, я его всё же не убил! — успел подумать Луи. — Ну и железячина — даже не прицелиться как следует... А впрочем, пусть его живёт. Лишь бы отвязался!»
Кнехты что-то орали, лихорадочно заряжая арбалеты. Они ждали, что француз, подстреливший их предводителя, вновь обратится в бегство, однако Луи, напротив, дал шпоры коню и поскакал навстречу преследователям.
Зарядить арбалет успел только один из них. Но пущенная в спешке стрела лишь чиркнула рыцаря по плечу — точнее по железу его кольчуги, не причинив ему никакого вреда. Меж тем второй кнехт лихорадочно крутил катушку, словно не видя налетающего на него врага. И опомнился, лишь когда широкое белое лезвие сверкнуло ему прямо в глаза. Больше он уже ничего не увидел.
Его товарищ решил не испытывать судьбу. Развернув коня, он бросился наутёк, и вскоре стук копыт рассыпался среди шелеста листвы и гомона птичьих голосов.
Луи соскочил с седла. Держа оружие наготове, подошёл к бровастому. Тот лежал, всё так же сжимая поводья, и конь, которому он из-за этого низко пригнул к земле голову, нетерпеливо дёргал повод, стараясь освободиться. Стрела вошла немцу в бок, но, как и предполагал Шато-Крайон, не убила его — услышав шаги, бровастый повернул голову и открыл до того болезненно зажмуренные глаза.
— Кто вы такие? — спросил Луи. — Для чего вам понадобилось брать в плен мирного трубадура?
Раненый не понимал по-французски, но, видимо, догадался о смысле сказанного. Однако лишь качнул головой и, заметив склонённую к нему голову коня, выпустил поводья, давая тому свободу.
— Я сам объясню тебе, для чего они это сделали! — послышался за спиной голос Блонделя. — Едем отсюда скорее — мы должны спешить. А этот человек, возможно, и сам не знает, почему получил такой приказ. Знал тот, которому ты вогнал в глаз кинжал. Это он бил меня и допрашивал. Едем, Луи!
Молодой человек опять прислушался. Издали донеслись голоса — должно быть, двое остававшихся возле постоялого двора, теперь, сев на лошадей своих убитых товарищей, пустились вдогонку за остальными и, скорее всего, столкнулись со спасавшимся бегством арбалетчиком.
— Думаю, они найдут этого молодца, — Луи кивнул на бровастого. — И если ему ещё можно помочь, сделают это. Раз не он разукрасил вашу благородную внешность, мессир Блондель, то у меня к нему больше нет вопросов. Да и вообще добивать раненых не в моих правилах. Сто против одного, что ваши друзья втроём не станут продолжать погоню. Вперёд! До вечера будем за тридцать-сорок лье отсюда. И остановимся, когда найдём безопасное местечко, чтобы поужинать и переночевать.
— Да, — заметил трубадур, вновь вскакивая в седло. — Это смешно, но спать мне сейчас хочется больше всего.
— Лишнее доказательство вашего природного
