и почитались невероятно широко. Особо эти верования были широко распространены у казаков Запорожья.
– Открою тебе тайну, государь, – сказал захмелевший Иван Золотаренко, – всё же легко ранить меня можно. Но «заговоренный» и удачливый полководец не должен показывать, что его могут ранить. Получив легкое, не смертельное ранение, лучше скрыть это ранение от своих верных бойцов, подчиненных воле атамана, гетмана… Так меня и своего сына Тимоша, покойного несчастного Тимофея «батька Хмель учил»… Смотри, государь… Видишь?
С этим словами Иван распахнул на груди свои одежды. И показал на рану на левом предплечье, недалеко от сердца. И повторил свой странный хмельной вопрос:
– Видишь рану, рядом с сердцем, государь…
– Вижу…
– Только тебе покажу и больше никому на свете… А убить меня можно только особой серебряной пулей – прямо в сердце… Простая свинцовая пуля, даже попав мне в сердце, не причинит мне никакого вред… Либо причинит вред, а я этот вред своему здравию скрою, чтобы не огорчать своих товарищей в победном бою…
Царь Тишайший глядел на Ивана Золотаренко с восхищением и тешил себя мыслью: «С таким гетманом мы многого добьемся в войнах за веру православную, и многие земли литовские и польские покорим».
Получив весть о взятии города Гор, государь 5-го октября перешел в стан на Девичьей горе, оставив в Смоленске воеводой боярина и оружейничего Григория Пушкина, окольничего Степана. Пушкина, да Петра Протасьева, да дьяков Максима Лихачева, да Ивана Степанова, да дворян для посылок. Пушкину показано было ведать города: Дорогобуж, Рославль, Шклов и Копысь, а из тех городов воеводы должны были отписывать обо всем ему.
В тоже время царь наказал ему опоясать город с поля, т. е. с южной стороны, рвом, и позаботиться о снабжении города военными и съестными припасами. В одной летописи говорится, что осада Смоленска закончилась посвящением городских костелов в церкви и что тогда же «и муры (т. е. стены) посвящали, по которых сам его Царское Величество ходил при том посвящении». На Девичьей горе Государь простоял 4 дня, и 10-го октября пошел со стана в Вязьму.
«И стоял государь в Вязьме, а к Москве не ходил, потому что на Москве было моровое поветрие. И даже государыня-царица пришла из Калязина монастыря в Вязьму». Здесь царь пробыл до 10-го февраля 1655 года, спасаясь от мора, который не посетил Вязьму, и занимаясь государевыми делами. Кроме приятных вестей в стан царя из Смоленска и Белоруссии приходили нерадостные вести о шаткостях в людях, перешедших на сторону православного царя и его Москвы, а из Москвы о «церковной распущенности» жителей через новые казуистические реформы патриарха Никона.
Тишайший неприязненно вспомнил о «пустяшном предложении» нового патриарха ещё до Смоленского вызова и похода на запад: перед Великим Постом 1653 года Никон предписал совершать крестное знамение тремя перстами. Даже Тишайший непроизвольно возразил, мол, это противоречит актам Поместного Стоглавого Собора 1551 года, проводимого святым митрополитом Макарием, закрепившим «двуперстие». Многие возражения Никону были и от многих церковных православных иерархов и книжников по поводу замены двуперстия трехперстием. А потом был Церковный Собор 1554 года, положивший начало унификации московских богослужебных книг по «каноническим» греческим книгам, напечатанным на Западе в том же 16 веке.
«Опасно это для государства – церковные шатания и расстройства, – думал царь, принимая в Вязьме шведского посланника. – Надо быть очень осторожным в церковных реформах, чтобы не расколоть русское общество после так тяжело давшегося взятия Смоленска. Царь написал все «шведские дипломатические дела», направив письма в Москву боярам Морозову и Матвееву, а также послал указ в Смоленск Пушкину, и 10-го февраля возвратился в Москву.
Таким образом, Смоленск милостью Божьей и счастьем «тишайшего», проявившего, впрочем, в этом походе необычайную энергию, был возвращен под державу русского царя. Окончательно он был закреплен за Москвой Андрусовским договором 1667 году. О великом значении для России этого события современники говорили, что «Смоленским вызовом» и взятием Смоленска закончился первый период жизни Руси, она успокоилась на счет своих соседей и вступила во второй «Российский» период своей жизни, период развития внутренних сил.
И уже в Москве царь Тишайший узнал, что воевода Смоленский Обухович, возвратившись в Литву, подвергся обвинениям в измене и лишен был права заседать в сенате до оправдания. Один шляхтич написал на него памфлет, где высказывал по адресу Обуховича совет вроде следующего: «Лепей было, пане Филипе, сидеть тебе в липе». Сам король не верил в измену Обуховича, а литовский гетман, Павел Сапега вручил ему даже начальство над войском в войне со шведами, и в июле 1656 года он занял Варшаву, а в сентябре этого года скончался. Нет основания к обвинению Обуховича в измене: он думал сделать, «як бы згода» и сдал Смоленск не он, а сами смоляне «по неволе», не выдержав ужасов осады, отказавшись дальше терпеть голод.
По поводу сдачи Смоленска и несчастной судьбы воеводы Обуховича царю Тишайшему невольно вспоминается сдача под стенами Смоленска Шеина в 1634 году. И в несчастной судьбе Шеина, и здесь в случае с Обуховичем много общего, почти сходного, разница лишь в том, что за мнимую измену Шеину палач снес голову, а Обуховичу предоставили законное право оправдываться на суде. После его смерти этим правом воспользовался его сын, и следствие, произведенное сенатом и представителями «рыцарского кола», признало, что виною падения Смоленска было не измена Обуховича, а небрежность и недоброжелательность высших властей, т. е. то же, что погубило когда-то и несчастного Шеина.
А Тишайший, предчувствуя интуитивно новые опасные церковные потрясения в государстве размышлял о необходимости развития своего Смоленского вызова и Смоленского выбора: «Смоленск – это город-ключ. И это название ключа более чем актуально. Замочная скважина существует с двух сторон. Кто первый вставит ключ в этот замок, тот и владеет этой дверью. И то, что ключ стоял с западной стороны в Смоленске, Алексея Михайловича Тишайшего совершенно не устраивало. Процесс взятия города оказался не таким быстрым в силу того, что Смоленск был превращен в оплот Речи Посполитой. Речь Посполитая тоже рассматривала Смоленск в качестве важной крепости. И город-ключ был одним из главных камней преткновения этого противоборства».
Совершенно понятно, почему Тишайший, вдохновленный призывом святого Саввы решился на «Смоленский вызов», наконец-то, вернуть Руси, России Смоленск. Смоленск долгое время был камнем преткновения между соседями в силу своего военного, экономического и стратегического положения. То, что это произошло осенью 1654 года – это большая победа и царя Тишайшего и Москвы в целом в игре мировых политических сил, в Большой Игре, стоящей свеч.
9. Моровое поветрие и начало раскола
Во время «Смоленского вызова Польше и начавшейся войны с королем Яном Казимиром
