разнеси посыл в пух и прах! Тем не менее профессор попытался это сделать. Поначалу он говорил спокойно, а ближе к концу надсадно орал, будто выкрикивал лозунги на митинге:
– Давайте не будем обманывать самих себя! Хотя зачастую подобные тезисы кажутся нам вполне приемлемыми, даже не лишенными смысла, по той же причине они совершенно не подлежат ни обоснованию, ни опровержению посредством сколько-нибудь веских, а не сугубо иллюстративных доводов. В самом деле, на практике бывает весьма трудно определить, относятся ли они вообще к области знаний ключевого вопроса, который, хоть и проливает некоторый свет на известную тенденцию, едва ли способен подсказать нам, возможно ли изложить ответ внятно и убедительно через призму его, выражаясь обобщенно, постоянно видоизменяющихся и эволюционирующих принципов; таким образом, хотя теория и может показаться человеку несведущему достаточно обоснованной, она не дает сколько-нибудь аргументированного анализа основной проблемы и отсылает нас к доводам, которые придется поискать в другом месте. Поясню: неспособность этой теории внятно объяснять не делает ее несостоятельной, но делает ее бессмысленной, а этого мы не можем допустить, ибо это все равно что закрыть глаза на основы аналитического мышления и пренебречь самыми релевантными, неопровержимыми и конструктивными аргументами.
Он с грозным ликованием воззрился на лектора и подытожил:
– Не вдаваясь в частности, мы можем, таким образом, осторожно предположить, что при прочих равных не стоит делать определенных обобщений, когда нам доступны обобщенные определения, позволяющие не растекаться праздно мыслью по древу, а говорить четко и по существу.
Дипанкар был потрясен, Амит скучал, Лата недоумевала.
У некоторых слушателей появились вопросы, но Амит больше не мог это выносить и потащил Лату и Дипанкара (первую добровольно, второго против воли) из зала в коридор. У нее немного кружилась голова, и не только потому, что последний час она дышала разреженным воздухом абстракций, – просто в аудитории было очень душно и жарко.
Минуту-другую все трое молчали. Лата, заметившая, как Амиту было скучно на лекции, ждала, что сейчас он начнет возмущаться, а Дипанкар постарается ему возразить.
Однако Амит лишь с улыбкой заметил:
– Оказываясь на подобных мероприятиях без карандаша и бумаги, я развлекаюсь так: беру любое слово, использованное лектором, – например, «птица», «материя», «центральный», «голубой» – и начинаю образовывать от него различные производные и варианты.
– Даже от слов вроде «центральный»? – спросила Лата, которой пришлась по душе эта идея.
– Даже от них. Годится почти любое слово.
Он нащупал в кармане одну анну и купил у лоточника маленький венок из ароматных белых цветов жасмина.
– Держи, – сказал он, вручая цветы Лате.
Та была очень довольна. Она поблагодарила Амита, с наслаждением вдохнула аромат цветов и тут же, без доли смущения, надела венок на голову.
В этом ее жесте было что-то настолько приятное, естественное и непосредственное, что Амиту невольно подумалось: «Она, может, и поумнее моих сестер, но больше всего мне нравится, что она лишена их рафинированности. Пожалуй, я очень давно не встречал таких славных девушек».
Лата в эти минуты тоже думала, как ей нравится семья Минакши. С ними она наконец смогла забыть о себе и о своем дурацком надуманном несчастье. Даже невыносимо скучная лекция в их компании приносила радость и удовольствие.
7.36
Достопочтенный господин Чаттерджи сидел у себя в кабинете. На столе перед ним лежал незаконченный текст приговора и стояла черно-белая семейная фотография в рамке, которую они сделали много лет назад в модном по тем временам калькуттском фотоателье. Каколи, своенравный ребенок, настояла на том, чтобы фотографироваться со своим плюшевым мишкой, а Тапан был еще слишком мал, чтобы изъявлять какую-либо волю.
Господину Чаттерджи предстояло вынести смертный приговор шести членам преступной группировки дакойтов [320]. Такая работа всегда причиняла ему массу страданий, и он с нетерпением ждал, когда его снова переведут на гражданские дела, – там и головой можно поработать, и волнений меньше. Безусловно, все шестеро бандитов виновны в совершенном преступлении и вынесенный сессионным судьей приговор не назовешь ни ошибочным, ни необоснованным. Стало быть, и отменить его нельзя. Да, вероятно, не все шестеро убивали преднамеренно, но согласно Индийскому уголовно-исполнительскому кодексу в случае убийства и ограбления, совершенного группой лиц, все лица должны понести одинаковую ответственность за преступление.
В Верховный суд дело не пойдет, последней инстанцией в данном случае станет Высокий суд Калькутты. Сперва господин Чаттерджи подпишет приговор, затем – его коллега [321], и судьба шестерых человек будет решена. Несколько недель спустя их повесят в Алипурской тюрьме.
Минуту-другую господин Чаттерджи разглядывал фотографию семьи, затем осмотрел кабинет, три стены которого были заставлены всевозможными кодексами и подшивками в кожаных и полукожаных переплетах светло-коричневого или синего цвета. «Сборник судебных решений Индии», «Всеиндийский репортер» [322], «Всеанглийский правовой сборник», «Свод законов Холзбери», несколько учебников и книг по юриспруденции, «Конституция Индии» (свежая, прошлогодняя), а также подборки местных законодательных актов с комментариями. Хотя теперь господин Чаттерджи мог получить любую книгу в Судейской библиотеке Высокого суда, он не отменил подписку на привычные журналы – отчасти потому, что иногда предпочитал составлять тексты решений дома, а отчасти потому, что Амит еще мог пойти по его стопам, как он сам однажды пошел по стопам отца (вплоть до того, что выбрал для себя и впоследствии своего сына ту же адвокатскую палату).
Отнюдь не по рассеянности достопочтенный господин Чаттерджи пренебрегал сегодня хозяйскими обязанностями. Причиной тому была не толстуха-сплетница и не шум, который подняли за столом его дети (их он искренне любил). Причиной стал муж сплетницы – господин Гангули. После продолжительного молчания он вдруг заговорил о своем любимом великом гении – Гитлере. Тот умер шесть лет назад, но господин Гангули до сих пор ему поклонялся, как богу. Своим монотонным голосом, пережевывая собственные мысли, как корова – жвачку, он начал монолог, который достопочтенный господин Чаттерджи слышал уже не раз: мол, даже Наполеон (еще один великий бенгальский герой) не годился в подметки Гитлеру. Гитлер помог Нетаджи Субхасу Чандре Босу в борьбе с мерзкими британцами! Как восхитительно атавистична индо-германская связь и как это ужасно, что немцы и англичане в течение месяца официально прекратят состояние войны, в котором пребывали аж с 1939 года. (Господин Чаттерджи считал, что давно пора, но вслух ничего не сказал – дабы не превратить монолог Гангули в диалог.)
Поскольку за столом упомянули «сахиба из Германии», господин Гангули не преминул выразить радость, что и их семья, возможно, скоро станет прекрасным примером «индо-германской связи». Достопочтенный господин Чаттерджи какое-то время слушал его молча, с благожелательным отвращением на лице, а потом встал, вежливо извинился, ушел
