человек, воинов, гребцов и матросов, находились теперь в полном его распоряжении, и римляне уже никак не могли бы помешать высадке восставших на италийский берег. Воображение невольно рисовало александрийцу яркие картины будущего: появление в Италии хорошо вооруженного и закаленного в боях трехтысячного отряда сицилийских повстанцев, к которому, вне всяких сомнений, начнут присоединяться десятки тысяч рабов, и затем их совместное с кимврами наступление на ненавистный Рим. Думнориг уверял его, что кимвры, получив известие о высадке восставших в Италии, не станут больше медлить. Во время прошлогодней встречи с Бойоригом у арвернца сложилось благоприятное впечатление о вожде кимвров. Бойориг дал ему понять, что в отличие от Тевтобода он признает важность союза своего народа с восставшими сицилийскими рабами, особенно если они перенесут военные действия непосредственно в Италию.
На следующий день ветер немного поутих и переменил направление: дул свежий либ, при котором можно было идти под парусами и на веслах вдоль южного италийского побережья. Небо по-прежнему было затянуто тучами, но Сатир и Лукцей настояли на немедленном выходе в море. Они опасались, что римляне, как только ветер утихнет совсем, могут вывести из регийской гавани эскадру тяжелых кораблей, и тогда восставшим с их легкими и средними кораблями, управляемыми малоопытными кормчими и матросами, придется принять неравный бой. Мемнон согласился с их доводами.
Около полудня две квадриремы, десять трирем и тридцать пять либурнийских кораблей и дикротов вышли из мессанской гавани. Всего вместе с матросами и гребцами отряд Сатира и Лукцея насчитывал ровно три тысячи человек. Достигнув мыса Кримиз, все они должны были, бросив корабли, высадиться на берег.
Поначалу корабли шли только на веслах. У мыса Левкопетры кормчие рискнули поднять паруса… Проводив эскадру из гавани, Мемнон приказал оставшимся вместе с ним четырем тысячам солдат занять пустующий римский лагерь, находившийся в полумиле западнее стен Мессаны. Там солдаты могли укрыться от дождя и ветра в утепленных бараках.
Вопреки всем ожиданиям, к вечеру ветер усилился и переменил направление с западного на юго-восточный.
Утром Мемнон и Керат, начальник его личной охраны, вскочили на коней и примчались на берег пролива.
Вид неба с низко нависшими грозовыми облаками предвещал бурю. Со стороны Левкопетры дул сильный ветер. С оглушительным шумом разбивались о скалы мутно-зеленые волны.
– Проклятый нот! – кричал Керат, захлебываясь ветром. – Везет римлянам! Словно сговорились против нас Зевс с Посейдоном!
Во второй половине дня к лагерю прискакал большой отряд всадников во главе с Эвгенеем. Вместе с отрядом прибыли Ювентина и Иона. Молодые женщины упросили сирийца взять их с собой и пять дней наравне со всеми переносили трудности похода.
– Как только я узнал о том, что Афинион погиб, места себе не находил, – рассказывал Эвгеней Мемнону. – Потом пришло известие о твоей победе, однако множество раненых, которые в течение нескольких дней прибывали в Триокалу, и их рассказы об огромных наших потерях под Мессаной, заставили меня собрать в поход всех, кто способен носить оружие. Скопад пришлет тебе из Мотии еще тысячу воинов. А я посадил на коней триста молодцов, опередив всех, как я думаю, не менее чем на три дня. Две с половиной тысячи пеших, наверное, уже подошли к Имахаре. В Триокале я оставил восемьсот человек под начальством Эргамена.
– Боялся, что без тебя мы не управимся с римлянами? – улыбнулся Мемнон.
– Правду сказать, надоело сидеть без дела. У меня руки зудят – хочется еще раз увидеть спины и сверкающие пятки римлян… Мести я жажду, Мемнон! Мести за всех дорогих моему сердцу товарищей, которых потерял за эти три года, – за Мания Эгнация, за Вария, за Терамена, за Афиниона…
Ювентину и Иону решено было поселить во дворце мессанского проагора. Там были и управитель, и прислуга, со страхом ожидавшие разграбления имения мятежниками. Но как только управитель понял, что обе женщины, прибывшие в усадьбу под охраной десяти всадников, являются женами главных предводителей рабов, он немного приободрился. Теперь можно было ожидать, что «злодеи» не станут бесчинствовать, пока красотки находятся в имении. По приказу управителя рабы и рабыни предупреждали малейшие желания Ювентины и Ионы, обхаживая их как знатных особ. Сам он был с ними очень любезен и учтив, занимая их непринужденными разговорами. Он рассказал молодым женщинам, что в прошлом году в усадьбе проживали именитые гости: сын и дочь принцепса сената Марка Эмилия Скавра, а также дочь претора и знаменитого оратора Марка Антония.
– А весной этого года здесь провел несколько дней царь ваш Афинион… да будут справедливы к нему Минос и Радамант в день суда над ним, – добавил управитель.
Расположив к себе женщин, управитель взял с них обещание, что они уговорят своих мужей позаботиться о том, чтобы солдаты не разграбили имение.
Поздно вечером, перед сном, Ювентина, нежась в обьятиях Мемнона, тихим голосом рассказывала ему:
– В конце мая мы стали собираться к отъезду в Термы. Эвгеней прислал нам отряд всадников для охраны. Мы еще не успели выехать из Триокалы, когда пришло потрясшее нас всех известие о гибели Афиниона. Не буду рассказывать, как горевали Аталанта и Стримона. Иона, Веледа и я плакали вместе с ними. Десять дней назад они решили вернуться в Эмпорий Сегесты.
– Где они теперь? В Термах или в Триокале? – спросил Мемнон.
– Десять дней назад они решили вернуться в Эмпорий Сегесты.
– Кажется, они родом оттуда?
– Только Аталанта, она ведь свободнорожденная. А Стримона была отпущенницей, она уроженка Пафлагонии. До того как Афинион захватил Эмпорий Сегесты, они вдвоем жили у содержателя лупанара. Потом, благодаря Афиниону, который всегда их щедро одаривал, они приобрели в Эмпории дома и прислугу…
– Я тоже должен подумать о тебе на случай, если мне придется сложить голову, – серьезным тоном проговорил Мемнон.
– Молчи, я ничего не хочу об этом слышать, – испуганно прижавшись к нему, прошептала Ювентина.
– Если это случится, отправишься на Крит, в Кидонию. Там наши друзья – Сирт, Астианакс, Леена, Акте…
– Молчи, молчи…
– А Веледа? – спросил Мемнон, играя золотыми кудрями жены.
– Она поехала вместе с нами и осталась с Думноригом в его лагере под Имахарой.
Последующие три дня Мемнон провел вместе с Ювентиной во дворце проагора Мессаны. Эвгеней и Иона поселились в комнате на втором этаже. Две счастливые пары регулярно встречались в пиршественном зале во время обеда и ужина.
Погода окончательно испортилась, что очень беспокоило Мемнона.
Утром третьего дня, после завтрака, александриец и Ювентина сидели вдвоем за столом в гостиной (Эвгеней с Ионой уехали верхом к морю, чтобы полюбоваться разыгравшейся стихией). На столе была разложена карта Сицилии и южной оконечности Италии.
– Еще позавчера при слабом ветре корабли на одних веслах могли бы пройти от Мессаны до мыса Зефирия, – озабоченно говорил Мемнон, склонившись над картой. – Это всего около шестидесяти римских миль. Ах, если бы Сатир и Лукцей догадались высадить своих бойцов именно там! До Кримиза при сильном встречном ветре, который не перестает дуть со вчерашнего утра, им не добраться. Не нравится, совсем не нравится мне сегодня море. Похоже, будет буря, какой давно не было…
Около полудня Керат доложил Мемнону, что какой-то человек, прибывший с Кипра, просит принять его.
– С Кипра? – удивившись, переспросил александриец.
– Сказал, что его зовут Прокид и что ты близко с ним знаком.
– Прокид! – поразился Мемнон и взволновался. – Вот неожиданность! Скорее пригласи его.
Керат вышел, а Мемнон, повернувшись к Ювентине, сказал:
– Это один из моих соотечественников, друг детства. Хочется посмотреть на него. Пойди, милая, отдохни в нашей комнате, пока я буду с ним беседовать…
Ювентина молча ушла в спальню, задернув за собой дверную завесу.
Мемнон, скрестив руки на груди, в задумчивости прошелся по гостиной.
Прокид был самым близким другом его юности в Александрии. Мемнон всегда отличал его среди остальных своих приятелей за честность и порядочность. Они вместе учились и вместе приняли сторону Птолемея Латира, когда вспыхнула распря между претендентами на власть в Египте 134. Вместе они последовали
