выехала во всем своем блеске, с шлемами в виде страшных, чудовищных звериных морд с разинутой пастью, над которыми поднимались султаны из перьев, отчего еще выше казались всадники, одетые в железные панцири и державшие сверкающие белые щиты. У каждого был дротик с двумя наконечниками, а врукопашную кимвры сражались большими и тяжелыми мечами. Всадники не ударили по римлянам прямо в лоб, а отклонились вправо и понемногу завлекли их в промежуток между конницей и строившейся левее пехотой. Римские военачальники разгадали хитрость противника, но не успели удержать солдат, которые сразу же бросились вдогонку, едва один из них закричал, что враг отступает. Тем временем вражеская пехота приближалась, колыхаясь, словно безбрежное море…».
Первые ряды римлян были смяты в мгновение ока. Но сомкнутые колонны когорт легионов второй линии устояли, а легионеры и союзники третьей линии, имея большой запас дротиков, с силой метали их через головы стоящих и сражающихся перед ними товарищей. Ни один дротик не пропадал даром, поражая кимвров, наступавших в плотном строю.
Плутарх писал: «Даже солнце, светившее кимврам в глаза, и зной сражались на стороне римлян, ибо варвары, выросшие… в туманных, холодных странах, терпеливые к морозу, в жару покрывались обильным потом, задыхались и щитами прикрывали лица… Большая и самая воинственная часть врагов погибла на месте, ибо сражавшиеся в первых рядах, чтобы не разорвать строя, были связаны друг с другом длинными цепями, прикрепленными к нижней части панциря».
На флангах шло беспорядочное сражение конных вперемешку с пешими. Кимврам, несмотря на их огромную численность, не удалось охватить ни правое, ни левое крыло римского войска. Римляне ожесточенно наступали и в центре, и на флангах. Глубина строя кимврских воинов равнялась нескольким шестнадцатирядным македонским фалангам. В страшной тесноте тысячи людей были раздавлены насмерть. Мертвые стояли рядом с живыми, так как некуда было упасть. Легат проконсула Катула Корнелий Сулла, собрав всех велитов из вспомогательных войск, приказал им метать дротики в середину вражеского строя. Дротики, брошенные с разбега, долетали даже до задних рядов кимвров, и те гибли сотнями.
Наконец строй варваров заколебался. Многих кимврских воинов, осыпаемых непрекращающимся дождем дротиков и лишенных возможности сражаться, вдруг охватило неодолимое желание вырваться из железного капкана, в котором они оказались по вине своих неразумных предводителей, и развернуться на свободном пространстве. Тесный строй варваров стал расползаться вправо и влево. В последний момент Бойориг, уже несколько раз раненный, бросил свою сражающуюся конницу на левом фланге и примчался к беспомощно топтавшимся на месте задним рядам пешего войска. Ему удалось повернуть к левому флангу не менее десяти тысяч бойцов, и они в ярости бросились в самую гущу боя. Но строй кимвров уже распадался на отдельные части, и Марий, заметив это, сам повел в бой стоявших наготове триариев, которые наступали манипулами и центуриями, вклиниваясь в разрывы строя врагов и производя в их рядах страшное опустошение. Триарии были старыми и опытными рубаками, участниками многочисленных войн и сражений. Громадные ростом, но неповоротливые кимвры, вооруженные большими и тяжелыми мечами, сотнями валились при встрече с этими искусными бойцами, разившими их колющими и рубящими ударами.
Около полудня римляне оттеснили германцев к самому их лагерю, который только в некоторых местах имел рвы и палисады, – его защищали в основном одни сдвинутые в несколько рядов повозки. Плутарх писал: «Римляне, которые, преследуя варваров, достигли вражеского лагеря, видели там страшную картину: женщины в черных одеждах стояли на повозках и убивали беглецов – кто мужа, кто брата, кто отца, потом собственными руками душили маленьких детей, бросали их под колеса или под копыта лошадей и закалывались сами».
Так закончилось великое сражение при Верцеллах. Убитых кимвров было так много, что точно сосчитать их было невозможно. В плен попало около шестидесяти тысяч взрослых мужчин, остальные были подростками и женщинами с малолетними детьми. Все они тут же стали добычей работорговцев, неизменных спутников римских легионов во время их походов. Квесторы продавали им по самой низкой цене красивых девушек и юношей, девочек и мальчиков. Остальных солдаты сгоняли в большие толпы – мужчин и женщин отдельно. Этим табунам рабов и стадам рабынь предстоял далекий путь к Риму.
Победу над кимврами и тевтонами в Риме почтили пятнадцатидневными благодарственными молебствиями по обету, который дан был сенатом четыре года назад.
За три дня до окончания благодарственных молебствий к Риму подошли победоносные легионы Мария и Катула.
С общего согласия сената и римского народа им обоим предоставлен был совместный триумф, который праздновался три дня.
Во время триумфа знатные люди и их многочисленные клиенты хором восхваляли Квинта Лутация Катула и его солдат, которые согласно третейскому суду послов города Пармы вложили наибольший вклад в победу римлян. Рассказывали, что люди Катула водили этих послов по полю сражения и показывали им пронзенные копьями тела убитых кимвров, причем наконечники этих копий легко было отличить по имени Катула, выбитом на них возле древка. Сторонники и почитатели Катула уверяли, что большую часть врагов истребили именно солдаты из легионов проконсула. Но, как писал впоследствии Плутарх, «первая победа и уважение к власти Мария заставили приписать весь подвиг ему». Подавляющее большинство римлян называли победителя тевтонов и кимвров то «вторым Фурием Камиллом», то «третьим основателем Рима». В дни триумфа во всех семьях за праздничным столом Марию посвящали начатки яств и совершали возлияния в его честь наравне с богами.
Пленных кимвров и тевтонов в течение многих дней после триумфа сотнями и тысячами отправляли в Большой цирк или в цирк Фламиния; там устраивались невиданные еще римлянами кровавые побоища. Такого числа участников гладиаторских сражений никогда не бывало прежде. Сенат единогласно постановил, что этих воинственных и озлобленных людей, к тому же совершенно не приученных ни к какой работе, лучше уничтожить в боях на арене, чем продавать с торгов, рискуя в будущем подвергать государство опасности рабских мятежей. В рабство продавали в основном женщин, подростков и детей 141.
В сентябре с большим торжеством праздновались Римские (или Великие) игры в честь Юпитера, которому был устроен роскошный лектистерний, после чего давались сценические представления на Марсовом поле и колесничные ристания в Большом цирке. После пятнадцатидневных молебствий, совершаемых римлянами по обету, который дал сенат четыре года назад, снова устроены были гладиаторские бои и травля зверей, в том числе и львов, которых народу впервые показали только два года назад. Тогда их привезли из Африки по заданию курульных эдилов Луция Лициния Красса и Квинта Муция Сцеволы. Эти красивые и свирепые хищники пришлись римлянам по вкусу. Против них бросали на арену безоружных тевтонов и кимвров. В последующие дни устраивались угощения за государственный счет и во всех двухстах двадцати римских кварталах производились бесплатные раздачи хлеба и оливкового масла.
После всех торжеств, затянувшихся до второй половины сентября, сенат обратился к делам государственным. Сицилия, разумеется, была самой большой головной болью сенаторов. Марий прочел письмо коллеги своего Мания Аквилия, который просил его убедить сенат отправить в провинцию несколько легионов, вернувшихся из Транспаданской Галлии, чтобы одним ударом покончить с позором рабской войны.
Выступая с речью в сенате, Марий настаивал на том, чтобы оставить Сицилию под управлением Аквилия на следующий год. Но его предложение о продлении полномочий Аквилия сенаторы отказались обсуждать, считая его преждевременным. По поводу подкреплений армии Аквилия ветеранами сенат вынес постановление о наборе двух легионов среди солдат, вернувшихся из Транспаданской Галлии, строго на добровольной основе.
Набор этих добровольцев был поручен самому Марию, который должен был по своему усмотрению назначить в легионы военных трибунов и центурионов всех рангов.
Ветеранов, желающих добровольно участвовать в новом походе за обычное жалование, было немного. Тогда консул, который к этому времени стал одним из самых богатых людей в Риме, посулил добровольцам такие щедрые денежные подарки, что в течение немногих дней ему удалось составить два легиона по пять тысяч воинов в каждом. Возглавить их в качестве легата Аквилия, по просьбе
