двух японских солдат без винтовок, но с тесаками на поясе, видимо, в увольнении, которые зашли на шичан полюбопытствовать и двинулись вдоль торговых прилавков.
Цзинь вдруг вспомнила, что ничего не спросила о самом Сяосуне.
– А ты как здесь оказался? Тоже к отцу приехал?
Брат отрицательно покачал головой:
– Я не знал, что он тут. Мы с Чаншунем в разведке.
– Ты за русских? – изумилась Цзинь. – Никогда не поверю!
Сяосун не успел ответить. Японские солдаты, слоняющиеся между прилавками, заметили Цзинь и устремились к ней с явным намерением зацепить хорошенькую китаянку. Она случайно, а может быть, почувствовав неладное, повернула голову, увидела их хищные улыбки и вскрикнула от неожиданности. Один из японцев схватил её за руку.
Реакция Сяосуна была мгновенной. Он круто развернулся на левой ноге, правая, описав круг, в завершение разворота нанесла удар пяткой в грудь солдата. Тот, отлетев, упал на спину и остался лежать, глядя пустыми глазами в небо. Второй успел отступить на несколько шагов и выхватить тесак. Сяосун с такой скоростью преодолел расстояние между ними, что Цзинь увидела только смазанную картинку. Сделав отвлекающие пассы кистями рук с плотно сложенными пальцами, брат снова развернулся и подрубил солдата ударом ноги под колена. Тот, не охнув, не ойкнув, упал в пыль и затих.
Всё произошло меньше чем за десяток секунд. Народ вокруг оставался шумлив и подвижен, как будто ничего не заметил. И Цзинь ещё ничего не сообразила, а Сяосун схватил её за руку и увлёк куда-то между палатками.
– Что случилось? – испуганно спросила она, еле поспевая за ним.
Сяосун уводил её всё дальше от шичана, петляя между фанзами.
– Засекли меня, сестрёнка. Яньтай – городок маленький, все выходы сейчас перекроют.
– Но никто же не заметил, – неуверенно возразила она.
– Кому полагается, заметили.
Подтверждая его слова, вдали, видимо, на шичане, пронзительной трелью рассыпался тревожный свисток, ему отозвались второй… третий… четвёртый… Свистки были непростые, у каждого – свои интонации. Они словно переговаривались между собой.
Сяосун остановился. Он, похоже, ничуть не устал, а вот Цзинь не могла отдышаться, ловила воздух широко открытым ртом. Сумку с купленными продуктами, мясом и зеленью она где-то уронила, а брат не позволил остановиться и подобрать.
– Похоже, мы в кольце, – прислушиваясь к перекличке свистков, сказал он. – Нам надо разделиться. Я напрасно потащил тебя за собой. Ты же ни в чём не виновата: стояла себе и стояла…
– Ладно, разделимся, – успокоившись, сказала Цзинь. – Где ты так научился драться?
– В монастыре Шаолинь. Монахи коечему научили. Это «Иволга садится на ветку».
– Что ты сказал?
– Приём из шаолинь-цюань так называется. Потом как-нибудь расскажу. Расходимся. Ищи свою сумку.
Они стояли и перешептывались в узком проходе, что-то вроде щели, между глинобитными стенками двух соседних фанз, потом пошли каждый в свою сторону: Сяосун – дальше, а Цзинь обратно. Однако уйти далеко не смогли: их взяли на выходах из щели.
Капитану доложили, что арестовали двух шпионов-китайцев. Момент был не самый подходящий: капитан разговаривал с Марьяной, возвращавшейся с шичана, спрашивал, каково ей было ходить без охраны. На доклад о шпионах махнул рукой: мол, доставьте в комендатуру для допроса, и даже не повернул головы в их сторону. Зато Марьяна посмотрела и внутренне ахнула: Цзинь она узнала сразу, а выросшего и возмужавшего Сяосуна чуть погодя, когда их уже провели мимо.
– Что ты на них уставилась? – недовольно спросил Кавасима. – Китайцы шпионят для русских, это сплошь и рядом.
– Эти китайцы не шпионы русских, – возразила Марьяна. – Я их знаю.
В двух словах она рассказала о благовещенском утоплении. Понадобилось вспомнить.
– Эти двое – брат и сестра, они выжили, и любить русских у них нет даже малейшей причины. Скорей наоборот, они бы стали шпионить в вашу пользу.
– Вот как? Очень, очень любопытно. Я разберусь. Немедленно.
– Мой господин, отпусти их, они – хорошие люди, – попросила Марьяна и лукаво добавила: – А вечером ты познаешь новое наслаждение.
Кавасима как-то неопределённо гмыкнул, видимо, попытался представить, что его ждёт, но тут же вернулся к своей обычной по отношению к Марьяне высокомерной снисходительности:
– Ступай домой. Ребёнку нужен отдых.
Прощаясь, приложил два пальца к козырьку фуражки и поспешил к вокзалу, где в левом крыле одноэтажного длинного здания находились служебные помещения охраны, комендатура и даже арестантская. Капитан решил сам провести допрос задержанных. Правда, была одна загвоздка: он не знал китайского языка. Вызвал своего заместителя лейтенанта Мицуоки:
– Срочно найди переводчика.
Мицуоки передал приказание нескольким подчинённым, в комендатуре поднялась суматоха. Через несколько минут лейтенанту доложили, что знатоков китайского нет. Он, в свою очередь, сообщил об этом капитану.
– Дьявольщина! – выругался Кавасима и вдруг вспомнил: – Слушай, Мицуоки, ты как-то хвастался, что понимаешь китайцев?
– Совсем немного, господин капитан.
– Всё равно никого другого нет. Будешь переводить.
Тем временем задержанные томились на скамье в коридоре под охраной солдата с винтовкой.
– Я проголодалась, – сказала Цзинь. – И отец с Сяопином сидят голодные.
Это заставило Сяосуна действовать.
– Эй, – сказал он охраннику, – позови начальника.
Сказал по-японски, что страшно удивило молодого японца: тот явно был уверен, что китайцы не умеют говорить на языке Страны восходящего солнца. Однако, осознав услышанное, кивнул и убежал.
– Где ты научился их языку? – удивилась сестра.
– Приходилось общаться с японскими купцами, – уклончиво ответил Сяосун. Ни к чему сестре знать, при каких обстоятельствах это случалось.
Задержанных провели в кабинет начальника.
– Значит, знаешь наш язык? Почему молчал? – спросил капитан.
– Я не очень хорошо говорю на нихонго [10], – ответил Сяосун по-японски. – А вы не спрашивали.
– Будешь переводить мои вопросы и ваши ответы. Не захочешь – расстреляю как шпионов. У меня нет времени с вами возиться.
– Я же сам обратился, – угрюмо сказал Сяосун.
– Приступим. Кто такие?
– Ван Цзинь и Ван Сяосун. Мы брат и сестра.
– Пусть сестра расскажет о себе.
Цзинь сразу заявила, что солдаты начали к ней приставать, и брат просто бросился её защищать. Умоляла простить их и отпустить, благо никто серьёзно не пострадал. Кавасима в своё время читал в газете про благовещенское утопление, возмущался действиями «русских головорезов» и сочувствовал жертвам. Две жертвы были сейчас перед ним, и от него зависела их дальнейшая судьба. Слушая Цзинь в переводе брата, он не переставал об этом думать, но мысли путало предвкушение обещанного наслаждения. Будоражила воображение и красота китаянки. Он понимал поведение своих солдат, уже больше года оторванных от родного дома и покорных японских женщин, но как благородный человек – а Кавасима считал себя благородным, несмотря на низкое происхождение – не мог не одобрить действие брата этой
