— Ну ты и замахнулся! — поморщился в ответ Генрих. — Такого, насколько я мыслю, даже Бог не может.
— Бог-то, положим, мог бы! — вырвалось в досаде у магистра. — Да только Он-то как раз и не станет — Он ведь дал людишкам свободу воли: нате, мол, выбирайте сами! А мне бы у них эту самую свободу отнять и заменить моей волей! Вот это была бы власть!
Император тогда ничего не ответил: в такие моменты ему искренне казалось, что Парсифаль спятил...
Сейм открылся не в двенадцать, как намечалось, а почти на полчаса позже. В зале стоял шум и гвалт, и покуда страже и глашатаям удалось всех урезонить, покуда с первых рядов выгнали незаконно усевшихся там горожан, чтобы освободить места для опоздавших рыцарей, пока все вновь расселись, а оставшиеся без мест втиснулись в проходы между рядами — прошло немало времени.
Императорский герольд объявил о цели собрания, едва не позабыв про земельные споры. Да о них никто и не услышал: как только прозвучало имя Ричарда Львиное Сердце, зал снова взорвался шумом.
Этот шум перерос в настоящий рёв, едва ряды воинов расступились, и появился герцог Леопольд Австрийский, вслед за которым в окружении стражи вошёл английский король.
И тут императора Генриха, восседавшего на своём почётном месте, под вырезанным на спинке высокого кресла гербом и короной, поджидала первая неприятная неожиданность. Он знал, что несколько десятков опять же заранее нанятых крикунов при появлении пленника должны заорать во всю глотку: «Будь проклят предатель Креста! Смерть злодею!» Но с одного из центральных рядов, перекрывая рёв толпы, прогремел вдруг могучий голос:
— Слава герою, победителю сарацин, сокрушителю армии Саладина, королю Ричарду! Слава!
И несколько таких же сильных голосов подхватили:
— Да здравствует великий король и великий воин! Ричард! Ричард!
Теперь уже из разных концов, с разных сторон по залу прокатилось волной, загремело, зазвенело:
— Слава герою! Ричард! Ричард! Ричард!
Это было невероятно! Конечно, нетрудно предположить, что, заранее зная о суде над королём, в Вормс приедут и его сторонники, но кто же мог подумать, что их окажется так много? Первый из прозвучавших голосов Генрих даже узнал — это определённо крикнул тот громадный рыцарь, что сумел поймать на лету брошенный в герцога Австрийского боевой топор. Его друзья, разумеется, подхватили клич. Но откуда взялись остальные, да ещё — в таком количестве?
Нанятые крикуны, испуганные таким началом, уже не посмели выкрикнуть свои проклятия. Лишь один выпустил петушиный вопль: «Позор предателю Креста!», но прозвучало это скорее жалобно, чем гневно. К тому же крикун, на своё несчастье, оказался рядом к Эдгаром, занявшим место неподалёку от Седрика. Молодой рыцарь повернулся к «обличителю» и, взяв того за плечо, медленно и внятно проговорил:
— Одно из двух — или ты выползешь отсюда, пока я считаю до десяти, или на счёт «одиннадцать» я пригну твою дурную башку к сиденью и как следует придавлю!
Трудно сказать, понял ли немец эту произнесённую по-французски фразу. Но в выражении лица рыцаря он ошибиться не мог, а сила сжавших плечо пальцев бывшего лионского кузнеца заставила наёмника скривиться от боли. Крикун «выполз» из зала куда раньше, чем Эдгар успел бы сосчитать до десяти. Да тот и не считал!
А по рядам всё ещё гремел клич, который ещё не так давно вызывал ужас в рядах сарацин и заставлял трепетать даже самые отважные сердца воинов Аллаха:
— Ричард! Ричард! Ричард!
Пленный король улыбнулся и поднял руку.
— Тише! — крикнул он. — Тише!
Его мощный голос и повелительный жест сразу заставили громадную толпу утихнуть. Необъяснимая власть, которой обладал этот человек, власть великой духовной силы, как всегда, подчинила его воле всех — даже и тех, кто пришёл сюда, чтобы осудить пленённого героя.
За два месяца, проведённых в монастыре Святого Петра, Львиное Сердце успел оправиться от перенесённых невзгод. Раны, оставленные тяжёлыми цепями на запястьях и щиколотках, зажили, оставив лишь постепенно бледнеющие алые полоски. Пропала смертельная бледность, сменившись свежим румянцем. Напрочь исчезла лёгкая хромота — король теперь свободно ступал на недавно сломанную ногу.
На Ричарде была обычная его одежда, только кольчуги он в этот раз не надел. Простая холщовая рубашка, кафтан без рукавов, свободно распахнутый на груди, штаны из плотного, но тонкого сукна и мягкие кожаные сапоги. И — что сразу же вызвало глухое бешенство императора Генриха — венец на роскошных каштановых кудрях: кованый тонкий золотой венец, украшенный изумрудами. Королевский венец на голове пленника, обвиняемого германским сеймом! Но кто мог бы запретить королю его надеть?
— Ричард Плантагенет! — прокричал глашатай, когда шум совершенно стих. — Вы обвиняетесь в преступлениях противу Господа и дела служения Его Святому Кресту. В тайном и преступном сговоре с магометанами, в договоре с их султаном именем Саладин, коему вы оставили земли христиан на попрание и поругание! В оставлении армии рыцарей и воинов христовых в Палестине, где вы были избраны предводителем всего войска. В убийстве избранного королём Иерусалимским маркиза Конрада Монферрата. В присвоении большей части богатств, добытых подвигами христианских рыцарей. В незаконных расправах с теми, кто выказывал вам недовольство. В связи со Старцем горы и подчинёнными ему ассасинами, которым вы и поручили убийство короля Конрада. В жестокостях и несправедливости по отношению к другим вождям Крестового похода. В глумлении над знаменем герцога Леопольда Австрийского. И в несоблюдении данных вами клятв и обещаний, коим нет числа! Что можете вы сказать высокому сейму в своё оправдание?
Теперь в зале стало так тихо, что стало слышно, как мечется над рядами случайно залетевший в одно из высоких окон толстый рыжий шмель.
Ричард Львиное Сердце стоял перед возвышением с креслом императора и несколькими креслами, которые заняли герцоги и маркграфы. Он чуть наклонил голову, приветствуя их как равных, потом
