зубы процедил:
– Ну смотрите, не хотите по-доброму, подохнете, как эта собака…
Через неделю в село приехали на нескольких подводах вооруженные огэпэушники. Пошли по домам, по заранее составленным комиссией спискам. Под прицелом винтовок хозяева ничего не могли предпринять. Их связывали и грузили в подводы. В одной подводе оказались и Насыр с сыновьями. В середину забросили сильно избитого бездыханного Туниса, говорят, что он сопротивлялся больше хозяев.
Десять полных подвод ушло в сторону Архангельского. В их дома первой заходила Фатхия и отбирала для себя все самое ценное и после ходила по селу, вся разодетая в чужое, звеня драгоценностями. Имущество раскулаченных по описи раздавали бедным, в их дома заселяли нуждающихся.
Фатхелислам одного за другим терял друзей и ничем им помочь не мог. Теперь он подрядился снабжать колхоз, меняя зерно, фураж на инструменты, гвозди и другое железо, попутно занимаясь собственным обменом.
Колхоз со скрипом, с большими потерями начал свою работу. В первую же зиму погибла половина поголовья обобществленных коров и лошадей из-за нехватки кормов и плохого нехозяйского присмотра. Для весеннего, как планировалось, большого посева, больше, чем за все время существования села, добрая часть запасов сельчан была реквизирована в семенной фонд, который охранялся вооруженными сторожами. Народ жил впроголодь. Беднота, чтобы выжить, стала на ярмарках менять отнятое у кулаков добро на хлеб и к весне опять осталась ни с чем. На следующий год, не заготовив запаса дров на зиму, стали разбирать и распиливать на дрова хозяйственные постройки кулаков. Когда расправились с ними, принялись за углы срубов – спиливали под корень торчащие концы венцов. Некогда справные добротные дома за короткое время без хозяйской руки обветшали, померкли.
И в такой всеобщей разрухе выделялся новый дом Фатхелислама. За последнее время он достроил добротный пятистенок – по три окна с торцевых сторон и по два окна в каждой половине. Нанятый плотник сделал ладные, изящные ставни на окна. Крышу обили железом, привезенным с самого Белорецка. В добротном сытном доме, полном хозяйственного скарба, одежды, полновластной хозяйкой стала Зухра. Живя на полном и заботливом обеспечении мужа, она не забывала о нуждающихся, по возможности помогала голодающим. Когда старшей дочери Зайнаб исполнилось шесть, а сыну Исламу три годика, на свет появилась еще одна дочь. Назвали ее Сагилей.
Как-то из очередной поездки Фатхелислам привез рулоны сыромятной кожи. Выгрузил все в чулан, занес один домой, чуть развернул, помял пальцами, понюхал и с восторгом сказал Зухре:
– Посмотри, какую кожу я купил в Стерлитамаке, высший сорт! Такую кожу раньше только купец Сухоруков делал на своем заводе! А сейчас что делают? Разве это кожа?..
– Но ты же купил и хвалишь.
– Да, купил, но не в Стерлитамакском кожевенно-обувном комбинате, как его теперь называют, а у ученика Сухорукова Еремея. Вот он – мастер выделки кожи, один на всю округу остался!
– Продавать будешь?
– Не-еееет, такую кожу грех продавать, такую кожу на дело надо пускать. Сын-то наш Ислам растет!
– И что? – не поняла мужа Зухра. – Кожа-то ему зачем?
– Вот ты, Зухра, шей одеяла, набивай подушки на приданое Зайнаб и, дай Аллах, малышке Сагиле. А я буду делать будущему хозяину нашего дома Исламу достойную конскую упряжь, чтобы всем на зависть!
С этого дня Фатхелислам стал проводить все свободное время в летние длинные дни под навесом во дворе. Из березы сделал заготовки для клещей – деревянной основы хомута, состоящих из двух половинок, повторяющих форму шеи лошади, стягивающихся супонью. Спрятал их в тень под крышей навеса для сушки.
Привез из леса бересты, свернул ее свежую в плотный рулон и засунул в ведро с заранее проделанной дыркой на дне. Второе целое ведро, поменьше размером, вкопал в землю. Затем поджег бересту и поставил ведро с нею на вкопанное.
Рядом все время крутился Ислам:
– Пап, а зачем ты зажег огонь, а варить ничего не поставил?
Фатхелислам засмеялся:
– Ах ты какой! Тебе лишь бы сварить что и поесть хорошо! Потерпи немного, увидишь, зачем этот огонь.
Когда вся береста сгорела, он убрал верхнее ведро, осторожно вытащил из ямки второе и показал горячую черную жидкость Исламу:
– Понюхай, чем пахнет? – Ислам понюхал, отвернулся, весь сморщился и выдавил:
– Лошадью, запряженной в телегу, и телегой пахнет.
– Правильно, молодец! Это, улым (сынок), деготь! Ты правильно сказал – дегтем и телегу покрывают и колеса, чтобы сильно не намокали и не гнили, и всю сбрую лошади тоже им пропитывают. Вот и твою упряжь покроем этим дегтем.
Затем дело дошло и до кожи. Острым ножом он стал резать ее на ремни и пропитывать эти заготовки дегтем.
Каждый раз, когда Фатхелислам уезжал по делам, Зухра заходила под навес и с благоговением рассматривала все сделанное Фатхелисламом. Вот к концу лета он достал высохшие заготовки из березы и стал выпиливать и строгать клещи хомута. Они были красиво изогнутыми. С каждым разом они становились все точнее по рисунку и все глаже. И когда они были отшлифованы до блеска, Фатхелислам их тоже пропитал дегтем. Нарезанные ремни из кожи он стал сшивать, формируя шлею. Тонким раскаленным на огне шилом он проделывал отверстия и сшивал ремни нитью из тонко нарезанной кожи, тоже пропитанной дегтем. Войлоком обшил внутреннюю сторону хомута и из тонкой кожи сшил покрышку.
К осени почти все было готово. Фатхелислам, еще раз пропитав все кожаные части дегтем, покрыл их воском и, довольный своим трудом, сидел под навесом, напевая песню, рассматривал сделанное. Осенняя прохлада уже прогнала со двора надоедливых мух и комаров, стояла тишина. Увидев, что муж отдыхает, Зухра, оставив ведро с постиранным бельем малыша, зашла под навес, уселась рядом, с любовью оглядывая сделанное. Ее поражало мастерство мужа – все швы на шлее, на уздечке были настолько аккуратными, как будто сшила все это какая-то машина. Эти стежки и сами были украшением упряжи.
– Ладную упряжь ты сделал, так все красиво… Вот Исламу подарок на будущее.
– Да, Зухра, у настоящего мужчины, хозяина должна быть справная лошадь, а у лошади справная упряжь. Я еще сделаю ему легкую коляску, какая раньше была у бая Султанбека.
– Ты же уже все, закончил?
– Нет еще, Зухра. – Фатхелислам встал, достал из баула какой-то тяжелый сверток, развернул и высыпал на стол-верстак часть содержимого. На столе, перекатываясь, кружась на месте, засверкали, отражая уходящее за горизонт солнце, какие-то блестящие железные полусферы разных размеров.
– Что это?
– Это заклепки, купил в последнюю поездку в Белорецке…
И теперь уже в темные осенние вечера Фатхелислам дома нанизывал на ремень шлеи, уздечки, на покрышку хомута эти серебристые заклепки и звездочки. В эти вечера весь дом наполнялся приятным запахом сыромятной кожи, чуть резковато – дегтем и мягко – воском. Довольный хорошо сделанной работой Фатхелислам напевал любимые песни, Зухра
