— Василий Иванович, сполох гудит, сейчас и великий ударит.
— Молодец, Тимофей, — похвалил Шуйский.
— Василий Иванович, благослови на подвиг. — У Осипова блеснул в руке нож. — Там столько охраны, они могут не пробиться до него. Я пройду все пять дверей, меня знают.
— Благословляю, Тимофей, с Богом, — решительно сказал Василий Иванович и перекрестил дьяка. «Он прав, — подумал князь. — Новгородцев может отбить охрана, зачем же упускать такую возможность».
Выскакав на Красную площадь, где уже густела толпа, Шуйский закричал:
— Православные, поляки хотят убить государя! Бей их!
Лучшего призыва чернь не могла услышать: «Бей латынян!» Откуда-то явилось в руках у многих оружие, но более всего было дубин и кольев. А Шуйский, вертясь волчком на коне, командовал:
— Не пускайте их в Кремль! Не давайте подходить даже!
Литовский полк, квартировавший на Арбате, поднялся по тревоге и с развевающимся знаменем двинулся было к Кремлю, однако натолкнулся на баррикаду из бревен, досок и дров. А из дворов летели на полк камни, палки и даже палили из пищалей. Куда ему было устоять перед рассвирепевшими москвичами, с отчаянной решимостью дравшихся за «государя-батюшку». Полк повернул назад и под свист и улюлюканье отступил в казарму.
Но, пожалуй, наиболее ожесточенные схватки шли с польскими гусарами, с теми самыми, которые так издевались над москвичами. С обеих сторон были не только раненые, но и убитые.
Когда перед дворцом явилась вооруженная шумная толпа, Басманов открыл окно и спросил:
— Что вам здесь надо?
— Отдай нам вора и самозванца, тогда поговорим с тобой, — кричали из толпы.
Басманов кинулся к Дмитрию:
— Ах, государь, не верил ты своим верным слугам. Ныне спасайся, а я, сколь могу, задержу их.
— Кто там есть?
— Там видел Шуйских и Голицыных, предали они тебя, предали.
— Ну я им покажу. — Дмитрий схватил ружье и, высунувшись в окно, потрясая им, крикнул: — Я вам не Борис, негодяи.
Из толпы хлопнуло несколько выстрелов, пули ударили в стену, в лицо Дмитрию сыпанули мелкие щепки. Он невольно отпрянул от окна.
— Беги, государь, я умру за тебя, — сказал Басманов.
И в это время появился Тимофей Осипов, в руке его сверкал нож, он кинулся на Дмитрия с криком:
— Ты еще жив, недоносок!
Но его опередил Басманов, срубил дьяка саблей.
— Беги, государь, я выйду к ним. Задержу, — и, обернувшись к алебардщикам, приказал: — Выбросьте это тело на площадь, пусть ведают, что их ждет.
Басманов надеялся, что труп Осипова испугает толпу и она разбежится. Однако это, напротив, разозлило людей, хорошо знавших убитого дьяка как подвижника православия. Поднялся сильный шум.
Басманов появился на крыльце, где уже было несколько думных бояр. Он стал уговаривать толпу именем государя прекратить шум, успокоиться и разойтись. Увидев среди толпы стрельцов — своих подчиненных, — Басманов стал каять их:
— А вы что тут делаете, охранители? Как вам-то не совестно?
Толпа начала стихать, слишком много страшного связывалось с именем этого человека. Некоторые заколебались, и тут вдруг сзади Басманова появился думный дворянин Михаил Татищев. Выхватив кинжал, он ударил им в спину Басманова, убил его и столкнул тело на ступени. Опьяненная видом крови ненавистного человека толпа взвыла в восторге и стала топтать убитого.
— Скорей туда, — крикнул Татищев, указывая на вход. — Смерть самозванцу!
Заслышав внизу топот сотен ног и крики толпы, Дмитрий бросился бежать по переходу и поравнявшись с дверью царицы, распахнул ее и крикнул:
— Сердце мое, измена! — и помчался дальше, думая только о своем спасении.
Марина вскочила, едва поднялась стрельба и шум у дворца, одела юбку и кофту и, когда муж ей крикнул об измене, выбежала из спальни и кинулась к лестнице, надеясь спуститься и спрятаться в каких-нибудь закоулках. Однако мчащаяся наверх, орущая лавина попросту столкнула царицу с лестницы. Она упала, ушиблась, но в горячке даже и не заметила ссадину на локте. Откуда ни возьмись к ней подбежал ее паж Ян Осмульский, молоденький мальчик с едва пробивающимися усиками:
— Ваше величество, сюда за мной, — и схватив ее за руку, повлек в комнату гофмейстерши Варвары Казановской.
Там испуганной стайкой сбилось несколько фрейлин царицы. Осмульский запер дверь и, вытащив саблю, сказал:
— Ваше величество, они смогут пройти сюда только через мой труп.
В дверь требовательно застучали, закричали: «Откройте!»
Осмульский знаками показал фрейлинам: спрячьте царицу. Двери начали ломать, и, когда первый мужичина, только что выпущенный из тюрьмы, ввалился в комнату, паж зарубил его саблей. И тут же сам пал сраженный выстрелом из ружья. В него уже мертвого тыкали алебардами, ножами.
— Где царь? — рявкнул бородатый мужик.
— Его здесь нет, — отвечала Казановская дрожащим голосом, чувствуя, как ей под широкую юбку залезает царица.
— Га-га, — заорали мужики. — Гля, девки. Во где б пощупаться б… А?
И тут в комнату протолкнулись Голицын и Дмитрий Шуйский.
— А ну прекратите, — приказал князь. — Ищите самозванца, если вам еще нужны головы. Если сбежит, всем на плахе быть.
Выгнав нахалов и словоблудцев, Голицын выставил у комнаты караул новгородцев:
— Никого сюда не пускать, здесь женщины только.
Дворец гудел от топота ног, криков, хлопанья дверей.
Все искали царя, заглядывая во все закоулки, рундуки, под лавки и кровати. А Дмитрий по переходам бежал через баню в каменный старый дворец, миновал анфиладу комнат, выглянул в окно. Здесь никого не было видно, все колготились у деревянного дворца. Дмитрий открыл окно, на глаз прикинул высоту, было сажен пять, но понадеявшись на собственную силу, он прыгнул. И ударившись о землю, потерял сознание. Стрельцы, стоявшие у ближайших ворот, подбежали к нему, плеснули из баклаги водой в лицо. Он открыл Глаза, узнал среди них своих северских ратников:
— Ребята, спасите меня, бояре гонятся за мной. Я их всех казню… вас награжу ихними угодьями, домами… Все боярское будет ваше… Я награжу… Шуйский — изменник…
— Не боись, государь, мы тебя не дадим в обиду. А ну-ка, хлопцы, поддержите.
И стрельцы, подхватив Дмитрия под мышки, потащили в ближайшее строение.
— Вот тут тебя ни одна тварь не найдет. Что с ногой у тебя?
— Кажется, вывихнул.
— Ну ничего, вот придет Кузьма, он добрый костоправ, поставит на место.
— Вы только не выдавайте меня Шуйским, — попросил Дмитрий.
— Да ты шо? Чи мы зря тебя от самого Путивля до Москвы провожали? Пусть попробует кто сунуться.
«Слава Богу, на своих, на северских натакался, — думал, морщась от боли, Дмитрий. — Вот только нога, скорей бы этот костоправ явился. Сегодня же всем головы вон, как только подавлю бунт, всем, всем и Шуйским, и Голицыным. Никому пощады, никаких помилований. На плаху! На плаху!»
А между тем заговорщики облазили весь дворец от подвала до крыши в поисках лжецаря. Но его нигде не было.
— Где этот еретик?
— Худо дело, — сказал Шуйский. — Как бы он не ускользнул в город, там за него побоище идет.
— Через стену он не сможет бежать, — хмурился Голицын.
— Пошли, Василий Васильевич, своих ко всем воротам, чтобы он не выскользнул из Кремля.
— Весь Кремль надо обыскать. Весь.
Тут уже к новгородцам добавились сидельцы, выпущенные из тюрьмы. Эти заросшие, обозленные на власть люди шныряли по всем закоулкам и наткнулись-таки на Дмитрия.
— Вот он! Вот он! — вскричали торжествующе.
Стрельцы вскинули ружья, выстрелили и свалили двух человек, но бунтовщики не разбежались, позвали подмогу. Явились новгородцы с пищалями. Сотник Ус, не желая лишней крови, приказал стрельцам:
— Бросайте оружие или всех уничтожим!
Видя явный перевес у бунтовщиков, стрельцы побросали оружие. Лежащего на земле царя окружила ликующая, кровожадная толпа.
— А-а, попался, еретик, говори, кто ты и чей?
— Я сын царя Ивана Васильевича, — испуганно лепетал Дмитрий.
— Так мы тебе и поверили. Признавайся, кто ты?
— Дайте мне выйти на Лобное место… Спросите мою мать-царицу… Я должен обратиться к народу.
И тут подошел Иван Голицын, только что воротившийся из Вознесенского монастыря.
— Я только что от царицы Марфы, она сказала: он не мой сын.
— Ага-а, — завыла толпа, и Дмитрия начали пинать ногами, плевать в него, срамя последними словами. Содрали с него царское платье.
— Дайте мне говорить с народом, — умолял несчастный Дмитрий своих мучителей.
— Вот я дам тебе благословение, — крикнул Мыльников и вскинул к плечу ружье. — Нечего давать еретикам оправдываться.
И выстрелил. Самозванец был убит, и на него уже мертвого набросились сразу словно воронье, тыча в него алебардами, саблями, кинжалами.
