к конечной станции, ярко освещённой лампами. Алексей Трофимович сказал, что до дома можно бы добраться на дрезине, только он не хочет кого-то просить, и уж лучше доберутся на автобусе. Дул тёплый ветерок. Где-то в вышине горели огни – то сходились, то ползли в стороны. Алексей Трофимович Сашке пояснил, что там находятся две горы – и справа гора Шмитиха, где добывается руда, которую машины потом увозят, чтоб ссыпать в бункера, и потом её отправляют на завод.
Широкая дорога шла в гору. Навстречу ехали грузовые автомобили – открытые и под брезентом. В автобусе было много свободных мест у окон, но Сашкина семья села на переднее сиденье. Молодая женщина, с сумкой на груди и порванными перчатками на пальцах, продавала билеты. Сашка подумал, что бедная тётя не заработала на рукавицы, и пожалел, что сели не у окошка, а ещё отметил, что едет автобус быстрей, чем поезд, только внизу, где-то под полом, что-то всё время скрипит. Ксения спросила у мужа, где сойти – у базы или у гостиницы? Сашка услышал, что сойдут у гостиницы: оттуда по железной дороге доберутся быстрей.
Сошли у трёхэтажного здания. Через дорогу, напротив, виднелось похожее здание. Алексей Трофимович пояснил, что здесь будет главная улица, но пока она без названия. Ксения пошла в сторону железнодорожной линии, взяв за руку Сашку. Малыш заметил, что белые бурки её в чёрных пятнах. Она, покосившись на эти пятна, сказала, что невозможно уберечь обувь в этом городе. Невдалеке мелькали огни паровоза, они отражались на рельсах лучиками-зигзагами, тянущимися вдаль. За домами будущей главной улицы лепились маленькие, как детские, домики с крохотными окнами, выглядывавшими на уровне сугробов.
– Видишь, Саня, в каких условиях люди живут…– показал на домики Алексей Трофимович.
– И мы недалеко ушли, – оборвала его Ксения. – Знакомые давно квартиры получили в центре, а мы с тобой всё в бараке ютимся.
– А недалеко станция второго Норильска, Сашенька, – громко сказал Алексей Трофимович. – Сейчас свернём, и ты увидишь тот самый злополучный барак, который надоел маме, да и мне.
Они подошли к торцу барака. На расстоянии двадцати метров светились окна похожего сооружения. Меж ними лежали куски железа полтора метра в высоту; они освещались окнами обеих бараков. Сашка спросил, что это? Алексей Трофимович, махнув рукой, сказал, что это утиль. Шлёпая ботинками по коридору вслед за мамой, Сашка напряжённо думал, что такое – утиль?
Щёлкнул замок, дверь крайняя налево, обитая войлоком, была открыта Ксенией. Скачков включил свет. По обе стороны прихожей располагались комнаты. В торце её – кухня. Ксения сказала:
– Спасибо ещё, что эта конура имеет свойство хранить тепло.
Она раздела Сашку. Алексей Трофимович принёс в ведёрке воду и наполнил ею умывальник, потом подвёл к нему Сашку. Сашка понял, что надо умыться. Умывальник с табуретки был для него низким, но с пола пришлось тянуться, так что умывался Сашка с табуретки, пригибаясь. Он решил быстрей покончить с умыванием, но подошла мама и начала воспитывать его.
– Сынок, нужно хорошо мыть руки, а тут особенно, – она ткнула пальцем под его ногти. – Ну-ка отмывай грязь под ногтями, не могу смотреть на неё.
– А зачем там мыть? – задал Сашка, как ему казалось, справедливый вопрос.
– Как это зачем? – удивилась мама.
– Я же хлеб ладошкой беру, – Сашка показал, как и чем берёт хлеб, – так зачем мыть там? – Малый, убеждённый в своей правоте, засопел.
Ксения улыбнулась. Подошёл Алексей Трофимович, что-то сказал, они оба рассмеялись. Сашка, воспользовавшись этим, слез с табуретки. Алексей Трофимович сказал, что ему надо сходить на работу.
Мама послала Сашку глянуть на постель – где он теперь спать будет. Он вошёл в комнату. Свет лился от алого абажура, с длинными кисточками, и падал на стол, покрытый скатертью, и разливался вокруг. Высокая кровать, пушистые котятки, нарисованные на коврике, над кроватью чей-то портрет и гитара – всё было алого цвета. Сашка догадался, что этот цвет от абажура. В комнате, на стене, висело два ружья, одно с двумя стволами, другое – с одним. В угол вжалась тумбочка, покрытая цветастой салфеткой. На тумбочке стоял телефон. Сашка покрутил колёсико, но тут в дверях показалась мама и сказала, что аппарат телефонный – не игрушка. В руке её дымилась папироса. Приметив, что сын уставился на папиросу, она спрятала руку за спину. Потом подозвала его к столу, присела и предложила Сашке сесть рядом.
10
– Разговор у нас такой будет, – начала мама, выпустив струйку табачного дыма. – Алексей Трофимович человек добрый, ты это и сам видишь. Он даже наших всех хочет пригласить на Север. Поэтому мы должны его любить, и я надеюсь, что ты полюбишь его. – Она вдохнула дымок и продолжила:– Он тебе человек, конечно, чужой, но я хотела бы, чтобы ты его называл папочкой. А меня мамочкой. Вот и всё, что я хотела сказать.
Она глянула на Сашку широко распахнутыми глазами, отчего у него побежали мурашки по спине.
– Да, ещё вот что, – тем же голосом продолжила она. – Взрослых нужно называть на Вы. Так что, обращайся к нам так: «Папочка, объясните, как это называется или это. – Для наглядности, она показала Сашке на ножницы и приколку.
«Я и так знаю, что это, – подумал Сашка. – Зачем зря спрашивать?»
– Так как ты мамочку спросишь, если кушать захочешь?
Сашка молчал, сжав губы. Разговор ему не нравился, на его лбу даже выступили капли пота. Но мама решила продолжить:
– Что же ты молчишь? Мамочке нужно отвечать, не задерживая – и это ты помни. Ну, так как скажешь, что проголодался?
У Сашки наполнились слезами глаза, он, не открывая губ, промолвил:
– Скажу: мамочка, исть хочу. – Слезинки покатилась из глаз его.
– Вот и прекрасно… А почему плачешь? Мамочка просто поговорила с тобой. Но говорить нужно – не исть, а есть, – поправила.
Она пошла в кухню, а малыш, почувствовал приближающиеся перемены, ему даже почудилось, что часы на столе отбивают зло: тик-так, словно предупреждают его о чём-то. Зазвонил телефон.
– Скажи, сын, алло, – попросила мамочка из кухни.
Сашка снял трубку и поднёс к уху; в трубке гудело.
– Алло! – шепнул Сашка.
– Кто это? – в трубке знакомый голос. – Ты, Саша?
– Я.
– Скажи маме, что я уже скоро приду.
– Папочка, это вы? – протянул Сашка.
– Не узнал, что ли? – донеслось из трубки.
– Узнал… – краснея до ушей, ответил Сашка и отдал трубку подоспевшей мамочке.
Та стала разговаривать, а Сашка пошёл в кухню. На краешке поддувала дымился окурок. Сашка его взял и курнул. Потом ладонью прикрыл рот, чтоб не закашляться. Мамочка в комнате задерживалась, и он отдышался. Кашель не наступил, но закружилась голова. Когда вошла мамочка, Сашка попросился спать. Она, кивнув головой, приготовила ему постель, и Сашка улёгся на неё. И вспомнил дом бабушки, и сразу
