снабженцем колхоза, они постепенно начали вставать на ноги. Претендовать на свой дом, превращенный в почту, Фатхелислам не стал, подремонтировал отцовский дом, куда и попала спасенная от голодной смерти Зухра, и стали они там жить. Отказался он и от возврата конфискованного имущества – не хотел пользоваться вещами, побывавшими в чужих руках. К этому времени вся власть в селе поменялась – Тимербай убит, Нурлана посадили за перегибы, допущенные при коллективизации, обвинив в невыполнении государственных заказов по поставке хлеба. Новая власть к Фатхелисламу претензий не имела.
К осени старшую Зайнаб стали собирать в школу. Фатхелислам смастерил ей из остатков упаковочной фанеры легонький портфель, но младший, шестилетний Ислам с ревом отобрал его и стал говорить, что он сам пойдет в школу, и никак не соглашался вернуть сестре. Фатхелислам смотрел-смотрел на капризы сына, потом взял веревку, обвязал им ревущего, приподнял и повесил на гвоздь в стене дома. Проболтался там Ислам до самого вечера, но не просил у отца пощады, уж таким он рос своенравным. Фатхелислам снял его сам по просьбе Зухры, когда все уже собирались спать.
Позже упрямый сын все же добился своего. Когда первого сентября привели Зайнаб в школу, он поднял шум и рев, что он тоже хочет в школу, хотя ему не хватало целого года. Но учитель пожалел его, взял за руку и завел в класс. На удивление всех, Ислам окончил первый класс с отличием.
Все шло хорошо, жизнь налаживалась. Колхоз становился на ноги, постепенно забывалась старая жизнь, привыкали и со скрипом принимали новое. Но летом Фатхелислам не вернулся с очередной поездки за Урал. Он загрузил подводу с мукой и овощами, поехал в сторону Белорецка для обмена груза на металлические изделия и инструменты для колхоза. Обычно он возвращался через неделю-две, а тут… Зухра еще с надеждой ждала месяц, но наступила осень, прошла полуголодная зима. Что только не передумала Зухра – заболел и умер, в дороге случилось несчастье, загрызли лесные хищники, ушел к другой женщине? Долгими ночами плакала в остывшей без мужа постели – снова одна… И, когда она уже совсем отчаялась, опять не зная, чем кормить детей, и опять трудилась в чужих дворах, летним вечером к ней постучалась незнакомая женщина. Было видно, что она путница, идущая издалека, – ее одежда была выцветшей, запыленной, голые стопы в трещинках и в мозолях.
– Ты Зухра, жена Фатхелислама? – спросила она, и в ее приглушенном с хрипотцой голосе слышались и тайна, и какая-то угроза. – Так вот, надежные люди просили передать тебе, что твой муж находится на земле рода Катай в деревне Худайбердино. Он жив и здоров, но не может вернуться домой. Я еще осенью должна была это тебе передать, но сильно заболела, всю зиму была почти при смерти. Но боги смилостивились, и вот я снова в пути. Подробностей я не знаю и не могу сказать тебе, кто это мне передал, но могу рассказать, как ты можешь до него добраться.
И уже за скромным чаем она подробно описала дорогу. Вот и пошла Зухра. Она торопила детей, зная, что до захода солнца надо постараться дойти до деревушки чувашей в несколько домов, иначе придется ночевать в лесу, поэтому и тормошила ноющих, сбивших свои стопы до крови детей. И когда уже солнце раньше, чем в степном Мырзакае, ушло за хребет высокой горы и стало темнеть, когда надоедливых мух и слепней сменили нудно пищащие комары и мошкара, когда уже трава начала покрываться росой, из долины внизу потянуло запахом дыма. Послышалось мычание коров и звон прохладного ручья. И уже совсем в темноте они попросились на ночлег.
Войдя в дом, подсвеченный лишь горящим без дымохода очагом, уставшие путники увидели темное закопченное дымом пространство, где все углы, подвешенные жерди для сушки одежды были оплетены провисшей, заполненной сажей паутиной. Везде висело непонятного цвета грязное перелатанное, рваное тряпье. Пахло чем-то кислым и протухшим. Казалось, что здесь живут не люди, а нечисти из сказок, да и сама хозяйка была похожа на лесную шурале (кикимору). Земляной пол покрывало несвежее сено, и оно же служило постелью. В сравнении с этой хибарой клетушка Зухры, где они провели две зимы без Фатхелислама, показалась ей хоромами. Но деваться было некуда, и они, преодолевая брезгливость, уставшие и голодные, свалились на сено, кишащее блохами.
Встали рано утром. От предлагаемого чая из трав Зухра отказалась. Дети, кое-как разлепив сонные веки и размяв застывшие от усталости тела, уныло поплелись за мамой. Она привела их к холодному ручью, прятавшемуся за укромным поворотом. Они помылись, отряхнули одежды и прямо на траве скудно позавтракали.
По рассказу той женщины, если сегодня хорошо пошагать, то к вечеру можно и добраться. А если нет, то там уже ночевать негде. Поэтому нужно сильно постараться. Была бы одна, думала она, не переживала бы. Но как дети? От тяжести маленькой Сагили отрывались руки, особенно тяжело было ее нести спящую. Зайнаб кое-как тащила за руку упрямого Ислама, который, отставая, с любопытством рассматривал новые, непривычные пейзажи, деревья, огромные муравейники, скалистые бока гор. Да и еды оставалось на один раз – пара яичек и пара отвердевших лепешек, которые нужно будет поделить между детьми.
«Возле деревни Толпарово вам нужно будет вброд перейти через реку Зилим, – вспомнила Зухра наставления той женщины. – Хорошо, если в это время не будет дождей, иначе вода будет мутной и большой, где-то дойдет и до пояса. А без дождей вода будет прозрачной и неглубокой».
Через Зилим они проезжали с папой по дороге в Архангельское. Там, на равнине, река была широкой, глубокой и тихой. Но когда путники подошли к краю заросшей густым ельником горы, внизу увидели бурную, бьющуюся об огромные камни, шумную и прозрачную реку, вовсе не похожую на ту тихую и спокойную, что по дороге в Архангельское. С этой горы виднелась вся деревня. Это была долина реки, окруженная горами, заросшая высокими и стройными елями. Левее река, обогнув деревню, упиралась и облизывала бока высоких и красивых скал. Спустившись вниз, они подошли к краю каменистого русла и остановились в нерешительности. «Да, повезло нам, что нет дождей. И без дождя-то страшновато». Все дно реки было устлано крупными круглыми и гладкими камнями, меж ними сновали стайки рыбешек.
Разувшись, подоткнув за пояс подолы и засучив штанины, они с опаской пустились вброд. Сначала оставили Ислама и пошли втроем – Сагиля на руках, Зайнаб держится за руку мамы. Вода в реке прозрачная и ледяная, босые ноги тут же сковало холодом. Осторожно переставляя ноги по скользким камням, боясь