— Клянусь тебе, Педро, я видел черта вот как тебя сейчас, в двух шагах!
— Врешь ты, Педро!
— Истинный крест!
— Если б ты столкнулся с дьяволом нос к носу, ты бы умер от страха, или я тебя совсем не знаю!
— Ты меня совсем не знаешь! Я был солдатом, и во всей армии не нашлось бы большего храбреца, чем я!
Эти возгласы доносились из открытого окна таверны. Бартоломе остановился, прислушался и решил зайти. Он пристроился за крайним столиком. Трактирщик, так же как и его посетители увлеченный спором, не обратил на нового посетителя ни малейшего внимания, хотя Бартоломе был одет как дворянин, и хозяину таверны следовало бы позаботиться о знатном госте. Однако, либо любопытство трактирщика оказалось сильнее желания получить лишний эскудо, либо, отметил Бартоломе, горожан, кроме дьявола, уже ничто по-настоящему не интересовало.
— Ну, Педро, рассказывай! — обратился тучный трактирщик к бывшему солдату. — А если не соврешь, так я тебе бесплатно налью лишнюю кружку.
— Чтоб мне провалиться, если я лгу! А дело было так… Выхожу я ранним утром от своей Мануэлиты и вижу: он сам идет мне навстречу! Ростом — в два раза выше человека, за спиной — крылья, на голове — рога…
— Тут-то ты, я думаю, и припустил, как заяц!
— Как бы не так! Чтобы я, старый солдат, испугался черта!.. Я схватился за шпагу…
— …и бежать! — со смехом добавил за него Диего.
— Зря вы смеетесь, — вмешался в разговор мясник с хриплым басом. — Если человек и бежит от черта, то ничего в этом зазорного нет. Кто, я спрашиваю, на месте Педро не убежал бы?! Тут, ей-богу, не помог бы даже мой тесак!..
— Да что тесак! Тут даже святая вода не всегда помогает!
— И заклинания не всегда действуют — это я точно знаю. Полгода назад в нашу соседку вселился бес, так сколько бы приходской священник над ней молитв не читал — все без толку!
— Что вы раскудахтались, как куры? — вступил в разговор тощий, унылого вида мужчина с сизым носом закоренелого пьяницы. — Тоже мне невидаль — черти! Мне они почти каждый день являются. Маленькие такие, черненькие, по столу бегают. А один, самый шустрый, так и норовит все время в чашку залезть. Я их, грешным делом, хотел на нож нанизать. Где там! Ни одного не поймал. Верткие, сволочи!
Его слова никого не успокоили. Более того, встревоженная публика вообще к ним не прислушалась. Всех занимали куда более страшные случаи. Девица легкого поведения клялась и божилась, что однажды ночью на улице к ней пристал хромой мужчина, от которого так и несло холодом могилы. Торговка зеленью заявила, что по дороге на рынок столкнулась с большой черной собакой, у которой на голове вместо ушей росли рога.
— Я решил, — закончил унылый пьяница, обращаясь скорее к самому себе, чем к неблагодарной публике, — пусть себе черти бегают. Все равно их не поймать.
Бартоломе тихо поднялся. Во время своих прогулок по городу ему уже не раз приходилось слышать подобные вещи. Горожане точно сошли с ума. Но, с другой стороны, разве даже он сам не чувствовал беспокойства? Как он мог прекратить слухи? Прочитать проповедь в городском соборе? Едва ли она успокоила бы людей, скорее наоборот, разожгло бы страсти. Да и что он мог посоветовать испуганным морякам, ремесленникам и торговцам? Молиться? Но разве молитва остановит убийцу? Еще усерднее доносить на своих сограждан? Но горожане и так уже подозревают всех и каждого, а любая женщина уверена, что ее соседка по ночам летает на шабаш на черном козле. Сообщения подобного рода не могли вызвать у инквизитора ничего, кроме грустной усмешки.
Бартоломе приходил к малоутешительному выводу. Скоро слух о кознях дьявола распространится не только в окрестностях города, но и по всей провинции. Объясняться же перед Супремой придется ему. И тогда, чтобы прекратить молву и показать свое усердие, ему придется посадить полгорода или, по крайней мере, несколько сотен этих несчастных, виновных, по сути, только в своем невежестве. Впрочем, у него был еще один путь: поймать дьявола.
* * *
В три часа ночи город спал. Спали ремесленники, уставшие после трудового дня, храпели пьяные матросы в портовых тавернах и толстопузые монахи в своих кельях, сладко посапывали на мягких постелях добропорядочные торговцы и мужья-рогоносцы. Не спали только воры, всевозможные проходимцы, удачливые любовники и коты на чердаках. Конечно, не должна была спать еще и городская стража, но почему-то стражники никогда не появлялись вовремя на месте ночных происшествий.
В этот поздний час Бартоломе возвращался из таверны. Он уже подходил к своему дому и видел тусклый свет в окне второго этажа: Санчо ждал его. Но тут из тени, отбрасываемой балконом соседнего дома, выступили три фигуры.
— А, вот и он, монах-оборотень! — произнес знакомый голос. — Ну, скажи нам, кто ты сегодня? Дон Бартоломе де Сильва? Брат Себастьян?
— Это не твое дело.
Бартоломе узнал Антонио Диаса. Двое других, очевидно, были его приятелями.
— Не наше дело, говоришь? Ошибаешься. Если ты — брат Себастьян, мы почтительно отнесемся к нашей матери-церкви, даже если ее служители — люди недостойные. Но я вижу перед собой дона Бартоломе де Сильву, лжеца, обманщика, предателя! Я вижу перед собой человека, который обманом вовлек меня в подсудное дело, а потом пытался сыграть на этом! Ну, скажи, что это не так?!
— Так, — усмехнулся Бартоломе. — И что с того?
— Ты даже не отпираешься!
— Да ради чего? У меня достаточно улик, чтобы, если я того захочу, до конца дней упечь тебя за решетку.
— Нет, лже-монах, лже-торговец, ничего у тебя не получится!
— Не тебе решать! Прочь с дороги!
— Э, нет, — Диас преградил ему путь. — Если я тебя отпущу, ты, чего доброго, и в самом деле отправишь меня на виселицу. Ты не оставил мне выбора: ты должен умереть. И я убью тебя!
— И это после того, как я пощадил твою жизнь, — напомнил Бартоломе. — Я думал, тебе знакомо чувство благодарности.
— Это ты-то говоришь о благодарности?! После того, как я вытерпел из-за тебя столько мучений!
— Ты что же, и впрямь решил меня здесь зарезать?
— Само собой!
— Ты же клялся мне, что никогда не поднимал руки на христианина.
— Ты не христианин! — возразил пират. — Ты сам дьявол!
— Понятно, — улыбнулся Бартоломе. — Видимо, это убеждение избавит тебя от угрызений совести.
— Я убью тебя!
— В твоем возрасте еще рано быть столь самонадеянным, — заметил Бартоломе. — Запомни одно, мальчишка: если бы я действительно тебя опасался, ты был бы сейчас в камере, а не на свободе.
— Ты меня недооценил, святой отец!
— Действительно. Я думал, ты умнее и не станешь искать неприятностей.
— Нечего его слушать! — воскликнул Диас, хватаясь за шпагу. — Кончайте с ним, парни!
Бартоломе действовал с молниеносной реакцией опытного фехтовальщика. Оттолкнув одного из матросов, он отпрыгнул, обнажил шпагу и прижался спиной к двери, тем самым обезопасив себя от нападения сзади. К счастью для Бартоломе, двое из нападавших были вооружены только навахами[17] — оружием уличных потасовок, кинжал и шпага были лишь у Диаса. Пользуясь преимуществом своего длинного клинка, Бартоломе мог держать матросов на расстоянии, однако не мог проникнуть в дом: для того, чтобы отпереть дверь ключом, нужно было повернуться спиной к нападавшим. Бартоломе несколько раз ударил в дверь каблуком сапога в надежде, что Санчо услышит и придет на помощь.
— Шли бы вы домой, щенки, — посоветовал Бартоломе парням, которые кружили вокруг него, как волки вокруг добычи, пытаясь обнаружить слабое место в его защите. — Вам же хуже будет.
— Вперед! — скомандовал Диас своим приятелям. — Я отвлеку его!
Однако пират явно недооценил своего противника. Отбив выпад Диаса кинжалом, клинком своей шпаги Бартоломе полоснул по лицу одного из парней. Вскрикнув и схватившись за щеку, тот отскочил в сторону и припустил прочь. Второй противник поплатился проколотой правой рукой.
Наконец опомнился Санчо и выскочил на улицу, вооруженный двумя пистолетами. Но теперь ему оставалось только наблюдать за поединком своего хозяина и контрабандиста. Стрелять он не мог, потому что рисковал попасть в своего господина. Впрочем, Санчо за свою жизнь настолько привык к дуэлям Бартоломе и скандальным похождениям брата Себастьяна, что не удивился и не испугался.
— Эй, хозяин! — крикнул он. — Могли бы сперва всех убить, а потом постучаться, как человек, а не колотить в дверь так, как будто за вами гонится тысяча чертей! Я вижу, вы и без меня прекрасно справились!
Диас привык действовать абордажной саблей в схватках на тесных корабельных палубах, он был молод, ловок, силен, но никогда не учился благородному искусству фехтования. И сейчас его натиск и горячность сослужили ему плохую службу. Он бросался вперед, как одержимый, но встречал расчетливый и холодный отпор. Бартоломе уверенно и хладнокровно парировал все его выпады и сам перешел в атаку. Его клинок пронзил левое плечо пирата и вышел со спины. Диас с тихим проклятием повалился на мостовую.
