class="p1">– Это почему же?
– Я недавно был в коше у Анвара, он простой сотник в орде твоего отца, вот у него рабы выглядят гораздо и лучше, и сытнее. А эти напоминают мне человеческую судьбу, может быть даже твою…
– Почему ты так сказал? – насупился сын кагана. – Это кому ты сейчас сказал, а?
– Прости, великий хан! – В отчаянии Жома бросился на колени. – Шутка, всего лишь неумелая шутка. Я хотел сказать, что всякая судьба людская переменчива – и моя, и твоя, и даже их.
– Запомни, Жома, – гордо сказал Игорь, – судьба степняка в его коне, его силе и добыче. А у кипчаков всё это есть. Так что наши судьбы счастливы со всех сторон.
– Ты мудр, великий хан, ты милостив!
«Великий хан» надменно задрал свою физиономию кверху и крикнул:
– Да, я милостив! У кипчаков большой праздник! И даже эти псы сегодня имеют право на кусок мяса. Эй, челядь! Дайте им конины!
– Ты действительно велик, – льстиво улыбнулся Жома и поклонился ниже обычного.
Он ещё не знал, насколько был прав, назвав колодников «судьбой» сына половецкого кагана, которому так и не суждено было стать владетелем донской степи.
К утру в ставке половецкого кагана всё стихло. Праздник удался на славу, много было выпито и съедено. В воздухе стоял устойчивый запах жареного мяса, всевозможных приправ, кумыса и вина.
Котяну Сутоевичу не спалось. Он вышел из своего шатра и, немного пройдя через кольцо юрт и кибиток, оказался в степи. Здесь чистый запах никакая кислятина не портила.
Близился рассвет.
Из прибрежных зарослей тростника раздался крик малой выпи; высоко величаво и плавно летели, издавая каркающие звуки, ночные цапли.
Хан Котян любил всё это, любил бесконечное пространство, укрытое ковылями, этот зыбкий утренний воздух, совсем немного сдобренный запахом сгорающего кизяка, доносящегося откуда-то.
Он плотнее закутался в халат и, обернувшись, посмотрел назад. Через мгновение возле него стоял хан Бастый – могучий, в походном снаряжении.
С некоторых пор он являлся правой рукой хана. Произошло это после того, как был убит единственный сын Котяна – Мангуш. Странное соперничество между родами послужило причиной того, что хан Аккубуль из рода Токсобы вначале пленил его сына, а потом убил.
Котян был вне себя от горя, не понимая, где он находится и что происходит вокруг. Бастый – один из его подчинённых – собрал тертеровцев и разгромил аулы токсобичей, а самому Аккубулю срубил голову и привёз её Котяну.
– Всё по твоему слову, пресветлый хан, – сказал Бастый. – Никто из наших нукеров вина не пригубил, не в пример кончаковским. Я видел, как они перепивались и засыпали.
– Пусть будут готовы отправиться в путь в любую минуту.
– Да будет так.
Уже который день владыка орды Дурут чувствует опасность. Степь перестаёт быть родной, появляется что-то в её привычном облике, что отталкивает и тревожит.
Половецкий хан чуял беду.
Сотня разведки Монх-Оргила двигалась осенней степью по зарослям всё ещё густого, но уже утратившего свои яркие краски ковыля.
Изредка то по бокам, то сзади проносились стада диких тарпанов, и каждый монгол думал, что неплохо бы оседлать одного из них, чтобы добавить себе заводную лошадь.
Неожиданно возникали холмы и курганы, рядом с которыми тянулись поросшие деревьями и кустарником балки. В низинах текли ручьи, украшенные камышом.
Степь – она и есть степь, неважно, монгольская или донская. Это родной дом кочевника, место, в котором он чувствует себя привычно.
…Но двигались осторожно, памятуя, что идут по территории врага.
Костров не зажигали.
Монх-Оргил постоянно высылал вперёд по два-три осторожных нукера, которые были мергенами-следопытами в своём племени.
Прокладывая путь, по которому пойдут тумены Субедея и Джебе, сотня прошла от реки Куры вдоль Маныча, а в месте его слияния с могучим собратом переправилась через Дон.
Где-то здесь, по свидетельству захваченных накануне степных бродяг, находилась главная ставка кипчакского кагана.
Задача состояла в том, чтобы обнаружить основные скопления неприятельских сил, определить пути подходов, количество застав; выведать систему охранений, число готовых к бою всадников, схемы расположения куреней, составляющих орду.
Уже смеркалось, когда Монх-Оргил поднял вверх правую руку, на которой болталась плеть, и сжал кулак. Сотня мгновенно остановилась.
– У этого ручья мы дадим отдохнуть нашим лошадям, – сказал отрывисто.
Поманил рослого, сильного воина со смышлёным лицом и по-детски открытыми глазами.
– Тургэн, ты со своими нукерами будешь скакать в сторону заходящего солнца, пока не станет совсем темно.
Помолчал, насупившись, и добавил:
– Или пока не встретите этих кипчакских псов… Тогда вы на время затаитесь, змеёй проползёте в их кочевье и захватите какого-нибудь знатного кипчака, чтобы привести ко мне живым и невредимым.
Видя, что Тургэн чего-то напряжённо ожидает, выкрикнул:
– Шума быть не должно! В драку не лезьте…
– А если они нас бить станут? – робко спросил десятник. – Или погонятся за нами?
– Я понимаю, – миролюбиво ответил Монх-Оргил, – что монголу без драки скучно, но сейчас вы – глаза и уши, а не руки. А кони ваши быстры, ты тоже быстрый, Тургэн [3].
Почувствовав, что говорит с десятником почти по-родственному – тоном, неподобающим в военное время, посуровел.
– Если непобедимый, устами которого говорит сам повелитель вселенной, скажет, что надо идти в тихую разведку, а не в бой, значит, так угодно богу войны. – Для убедительности добавил, но не совсем уверенно: – Если завтра непобедимый прикажет нам всем отложить в сторону оружие, одеть бабий платок вместо кожаного шлема и идти собирать конский навоз, потому что он важен для торжества имени монголов – значит, пойдём собирать.
И ткнул рукой в том направлении, по которому надо отправляться.
– Слушаю и повинуюсь! – гаркнул Тургэн.
Он взлетел на лошадь и помчался в степь.
За ним немедленно потянулся десяток.
Хорошо в степи ночью! Воздух кажется влажным и гулким, звёзды – близкими, а жизнь – бесконечной.
Степь разнообразна, как судьба людская: разнотравье одуряет, ручьи охлаждают, просторы манят.
То стаи дроф пронесутся над головой, то грозной тенью мелькнёт пардус-барс, а то лиса залает на бредущего в ночи путника.
С волками в степи лучше не встречаться, в бескрайних донских просторах они упорны и бесстрашны, и уж если погонятся за одиноким человеком, то непременно убьют.
Субедей и Джебе ожидали вестей от Монх-Оргила у слияния Дона с Манычем.
Тумены затаились в прибрежных лесах и зарослях камышей – ни костерка, ни ржания коней, даже уздечка не звякнет.
Разведчики не заставили себя ждать, прибыли в назначенное время
