детинца, обогнули стену, осмотрели сугроб, спасший Милонега.
— В общем, так, — приказал Мстислав. — Ты, Шарап, направляйся к северным воротам, ты, Балуй, — к южным. Наглухо закрыть! Ты, Микула, скачи на Лысую гору, князю доложи. А со мной — Пусторосл и Батура, мы в его отчий дом поедем. Больше Милонежке некуда бежать. Схватим тёпленьким.
И действительно: не успел Жериволов сын юркнуть в дверку, напугав бабку Тарарыку до смерти (ключница волхва в первый момент подумала, что явился призрак, и едва не хлопнулась в обморок), как в ворота стали дубасить Лют и его подручные.
— Отворяй, Тарарыка, — заорали они. — Или подожжём, выкурим его.
Бабка запричитала:
— Да кого ж, родимые? Я одна-одинёшенька, только спать легла.
— Милонега — «кого»!
— Чур меня, чур! Что ж вы говорите, для чего надсмехаетесь надо мной, над старой? Милонежек давно мёртвенький лежит, упокоился во Днепре.
— Хватит притворяться, — разозлился Лют. — Пришибу, коли не откроешь.
Милонег, спрятавшись за створкой ворот, Тарарыке кивнул. Бабка отомкнула запоры. Трое всадников проскакали во двор.
— Где он прячется? Говори, Яга!
— Нету никого, я сказала. Коль не верите — поищите сами.
— И поищем, поищем! Ежели найдём — хлопнем тебя, как муху!
Спешившись, они побежали в дом. Милонег же прыгнул в седло одного из коней, резко его пришпорил, выскочил со двора — да и был таков.
Он помчался к северным, Подольским воротам, теша себя надеждой, что они ещё не закрыты. Но расчёт его оказался ложным: несколько привратников грелись у костра, явно сторожа вход и выход. «Значит, с юга тоже не проскочить, — закусил губу Милонег, поворачивая коня. — Что же делать?»
Лишь один человек мог его укрыть — православный священник отец Григорий. И влюблённый в гречанку поскакал к церкви Святой Софии.
Между тем Свенельдич рыскал по дворам. На подмогу ему прискакали дружинники, посланные Святославом с Лысой горы, во главе с княжичем Олегом. Быстро договорились, кто в каком конце ищет. Церковь Святой Софии выпала Олегу.
Он, подъехав к дому отца Григория, постучал в калитку.
— Кто? — спросил холоп.
— Я — Олег Святославлев. Где хозяин твой?
— Дома, почивает.
— Подыми его. Я хочу зайти.
Заспанный Григорий вышел в горницу. Там сидел Олег — шапка на столе, сапоги в снегу: даже не обмёл, направляясь в дом. Княжич поднял недобрые глаза — вылитый отец.
— Ну? — проговорил. — В доме или в церкви?
— Что? — захлопал веками священнослужитель.
— Не финти, Григорий. Человек ты правдивый, вера не позволяет тебе лукавить. Милонег у тебя: видел во дворе свежие следы от копыт коня. Где он спрятался? Отвечай.
— Что ты хочешь сделать с ним? Ежели убить — я его не выдам.
Княжич хмыкнул:
— Без тебя, пожалуй, найдём... Ну да ладно, могу сказать: убивать я его не стану. Дядя всё-таки. Для начала поговорю.
— Слово потомка Рюрика?
— Коли обещал — значит, так и будет.
— В церковь тогда пошли.
Петли на дверях были смазаны, открывались плавно. Княжич оказался внутри. В полумраке горело несколько лампад, а со стен на него смотрели лики святых. Каждый шаг отдавался эхом.
— Милонеже, — позвал средний сын Святослава (а под куполом повторилось: «...эже, эже, эже...»). — Выходи («..ди, ди...»). Это я, твой племянник («...янник, янник...»). Надо поговорить («...ить, игь...»).
Справа от алтаря, на клиросе, от стены отделилась тень.
— Слушаю тебя, — произнёс беглец.
— Сказывай по чести: ты и Настя — вправду полюбовники?
Два здоровых парня смотрели друг на друга — сильные, упрямые: сыну Жеривола — почти восемнадцать, а Олегу — шестнадцать.
— Я люблю её. А она меня Я хочу обвенчаться с ней по христианскому обычаю.
— Про другое спрос. Брат мой — рогоносец?
Милонег помедлил. Но ответил честно:
— Нет.
Святославлевич хмыкнул:
— Жаль. Мне приятнее было бы видеть Ярополка рогатым...
— Почему, Олеже?
— Это наше дело. В общем, так: я тебя не встретил. Отсидишься до завтра, вечером во время гульбы выйдешь за ворота. А потом куда?
— В Вышгород опять, к Ольге Бардовне. У неё надёжно.
— Бабушке — поклон. Я её люблю. Я и сам принял бы христианство, если б не отец... Слушай, Милонеже. Князь опять думает идти на Балканы. Ярополка оставить в Киеве, а меня хочет посадить на Древлянской земле. Если так случится, если ты и Настя обвенчаетесь в церкви, можете приехать ко мне в Овруч. Я укрою вас.
Сын волхва преклонил колено:
— Благодарствую, племянниче. Я теперь твой должник.
— Ладно. Ты не просто родственник, ты мне мил душой. Люта я ненавижу. Прощай.
— Да хранят тебя боги, княжиче...
* * *
А наутро в гриднице размышляли, как быть: Святослав, Олег, Ярополк и Лют. Жеривола, вопреки обычаю, приглашать не стали — всё-таки отец Милонега, заинтересованное лицо.
— Хорошо искали? — хмуро вопросил недовольный князь.
— Каждый двор прочесали, рыскали всю ночь, — виноватым голосом произнёс Свенельдич. — Как сквозь землю провалился.
— В церкви были?
— Я ходил, вырвал у Григория бороду, — отозвался сын. — Никого не видел.
— Странно, странно. Розыски продолжим. А теперь — об Анастасии. Что она?
Ярополк вздохнул:
— Плачет, убивается. Дурно ей, бедняжке.
— Знамо, что невесело. Мужу изменять. Ишь, чего удумала, а ещё монашка! Проучил ты её как следует?
Сын отвёл глаза:
— Бить не бил. Так — сказал пару грозных слов.
— «Грозных слов»! Знаю я твои «грозные слова»! Накажи примерно. В тереме запри. Под замком держи, на воде и хлебе. Чтоб раскаялась, в ножках ползала и вымаливала прощение.
— Жалко, тятя.
— Нечего жалеть! А тебя, небось, она не жалела, лобызаясь с хахалем. Пусть спасибо скажет, что не выпороли её. По закону — надо бы. Но на первый раз — хватит ей и этого. А потом посмотрим.
Участь свою гречанка приняла со смирением. Лишь спросила у Ярополка:
— Милонега нашли?
Тот позеленел, чуть ли не набросился на неё с кулаками:
— Дрянь ты, Настя! Думаешь о ком?! Смеешь говорить!!! — взад-вперёд прошёлся по клети, несколько остыл и сказал: — Нет, пока не нашли. Но достанем из-под земли. И посадим на кол. Сомневаться нечего. Можешь быть уверена.
Громко хлопнул дверью. Бедная монахиня завалилась в подушки.
