— Слава Богу! Вот и вы! Я уж было подумала, что вы нас покинули.
Франсуа сменил Леа за рулем. Вполголоса он сказал ей:
— Мост сейчас взлетит.
— Ох!
— Тише, не стоит пугать людей. Попытаемся проскочить.
Рядом с машиной шагал солдат.
— Передайте людям, которые покажутся вам надежными, что мост сейчас взорвут. Пусть они попытаются предупредить панику.
Солдат посмотрел на него непонимающе. Его грязное и осунувшееся от усталости лицо отупело. Двигался он, как вол в упряжке. И вдруг взвизгнул, принявшись расталкивать тех, кто был впереди:
— Сейчас мост взорвут! Сейчас мост взорвут!
Толпа рванула вперед, словно ее подхлестнули. Какой-то десяток метров отделял ее от левого берега Луары.
Подобно зверью, чувствующему приближение землетрясения, беженцы, забыв о человеческом достоинстве, дрались между собой, отпихивали тех, кто слабее. Горе упавшему: он погибал затоптанным.
Прозвучало еще несколько взрывов. С оглушительным грохотом рухнул второй мост.
Прошло всего полчаса, как обрушился Королевский мост.
Стоя рядом с автомобилем, Леа и Франсуа созерцали катастрофу не в силах отвести взгляд от ужасающей картины. Сколько их было на мосту? Триста, пятьсот, восемьсот или больше? Где-то внизу, в ложе реки, барахтались немногие уцелевшие, пытаясь взобраться на груды камня, железа и тел. Взывали о помощи раненые, сорвавшиеся на опоры моста, а выше по течению, где было глубже, люди тонули. На капоте пылавшей автомашины дожаривалось тельце ребенка.
— Пойдемте отсюда, — сказал Франсуа Тавернье, подталкивая Леа к автомобилю.
Над руслом Луары поднимался черный дым.
Среди развалин машина выехала на авеню Кандаля. Из предместья Сен-Марсо французские пулеметы стреляли в сторону Пражской набережной и набережной Больших Августинцев. Около собора Нотр-Дам-дю-Валь Камилла попросила остановить автомобиль.
— Сейчас не время, — буркнула Леа.
— Прошу вас, иначе меня вырвет.
Франсуа Тавернье выключил двигатель. Спотыкаясь, молодая женщина отошла в сторону.
— Позвольте, я ей помогу, — выходя следом, сказала мадам Леменестрель.
— Спасибо, — Камилла вытерла рот грязным платком, который та ей протянула.
Поддерживая друг друга, они вернулись к машине. Камилла села.
— Мама, я хочу пи-пи, — произнес мальчик.
— Хорошо, мои дорогие. Только быстро.
Они отошли на несколько шагов. Девочка присела, а мальчик все никак не мог расстегнуть штанишки. Внезапно в десяти метрах от них со свистом упал снаряд. Сидевшие в машине видели, будто при замедленной киносъемке, как подбросило в воздух мать и двоих ребятишек, изрубленных осколками. Медленно, изящные даже в гибели, упали они в дорожную пыль.
С воплем отчаяния выскочила из машины пожилая женщина. Сначала кинулась она к дочери, потом к внучке, затем к самому дорогому ее сердцу существу — к внуку. Раскинув руки, металась она между ними.
Нагнувшись над телом мадам Леменестрель, Франсуа Тавернье приподнял ее голову. Он побледнел, почувствовав под пальцами смертельную рану. И в смерти сохранила она бесконечную прелесть. Поперек ее ног свернувшись калачиком, лежала дочка. Казалось, ребенок спал, а на ее розовом сатиновом платьице распускался красный цветок. Поодаль раскинулся мальчуган, его голову почти полностью отсекло осколком, из штанишек торчала крошечная пипка.
Двигаясь между ними, Камилла без конца повторяла:
— Это я виновата… это я виновата…
И забилась в истерике.
Леа схватила ее за плечи, встряхнула, попыталась заговорить и, наконец, отвесила пару пощечин, которые остановили крики.
— Нет здесь твоей вины, ты ни при чем. Пошли в машину.
— Садитесь, мадам, здесь нельзя оставаться, — обратился к бабушке Франсуа Тавернье.
— Поезжайте, месье. Я не могу оставить их здесь одних. Мне надо их похоронить.
— Это слишком опасно, вы и сами погибнете.
— Месье, это единственное, о чем я молю Бога. Забрав их у меня, Господь лишил меня всего.
— Я не могу вас бросить одну, мадам.
— Надо, надо, месье. Вспомните о двух молодых женщинах, едущих с вами, о ребенке, которого носит одна из них. Они нуждаются в вас. Я уже нет.
— Прошу вас, мадам.
— Не настаивайте.
Франсуа подошел к Леа и Камилле, которую поднял на руки. «Как пушинка», — подумал он. Мягко уложив ее на заднем сиденье, сел за руль.
— Вы едете? — обратился он к Леа, которая продолжала стоять, будучи не в состоянии оторвать взгляда от трех тел.
Не сбросив бомб, пронеслись самолеты.
В Сен-Марсо французские солдаты больше не стреляли. Ворвавшись в Орлеан через Бургундское предместье, немцы не встретили сопротивления. На Мотт-Санген они соорудили въезд на железнодорожный мост, который не был взорван. К четырем часам пополудни первые танки пересекли Луару по железнодорожным путям и присоединились к тем, которым удалось проскочить по мосту Георга V до его взрыва. Несмотря на мужественное сопротивление солдат в орлеанском депо, имевших для обороны моста всего лишь старую уложенную на кирпичи пушку, превосходящие их огневой мощью и численностью немцы вынудили их отступить к улице Дофин, оставив многочисленных убитых, и установили у въезда на мост три небольших орудия.
К пяти часам первые части врага вышли на площадь Круа-Сен-Марсо и на каждом перекрестке установили пулеметы. Несколько растерянных жителей, оставшихся в своих домах, вышли из подвалов и удивленно взирали на солдат-победителей, про которых им долгие месяцы долбили, что те голодают, голы и босы. Женщина неопределенного возраста не удержалась и подошла потрогать сукно на шинели молодого офицера, который вежливо с ней поздоровался:
— Добрый день, мадам.
Ошеломленная женщина расплакалась и побежала, крича:
— Нас обманули!
В то же время французские солдаты вступали в Орлеан через предместье Банньс.
— Будьте начеку, немцы уже здесь.
— Это невозможно, — воскликнул лейтенант. — Они у нас в тылу.
Едва успел он отдать приказ, чтобы солдаты заняли оборонительную позицию, как по бульвару Сент-Эверт стали прибывать моторизованные части противника. После короткой перестрелки французские солдаты сдались. Были убиты лейтенант и двое его подчиненных. Немцы согнали своих пленных во временный, окруженный пулеметами лагерь на Мотт-Санген. Вечером туда доставили новых военнопленных.
Отовсюду доносились стоны раненых, перекличка спасателей, ухала пушка, бушевали пожары, стихал треск французских пулеметов, сбежавшие из приюта Флери сумасшедшие пробирались среди развалин, и от взрывов их смеха дрожь пробирала тех, кто уцелел. Тогда же сбежавшие из тюрем преступники грабили немногие уцелевшие от огня лавки. Больше не было мэра, муниципального совета, покинутый и разрушенный город остался без защиты.
Надвигалась первая ночь долгой оккупации Орлеана.
Поздней ночью они проселочными дорогами доехали до деревни Ля Тримуй во Вьенне. В глубине машины бредила Камилла, ее лицо было покрыто холодным потом. На деревенской площади, у реки, прямо на земле спали беженцы. Открылась выходившая на улицу дверь кафе, и оттуда пробился слабый желтый луч света. Заведение было забито народом. Остановив машину, Тавернье вышел. В нос ему ударил запах пива, дыма и грязи.
— Кружку пива, — попросил он усатого хозяина, облокотившись о стойку.
— Не осталось.
— Тогда коньяку.
— То же самое, весь продан.
— А ром?
— Нет ничего. Даже лимонада. Они все выпили.
— А что можете предложить?
— Есть анисовка.
— Сойдет.
Никогда Франсуа Тавернье не пил с таким наслаждением анисовую водку. Заказав еще рюмку, он отнес ее Леа, усевшейся на пороге кафе, у открытой двери. Даже не поблагодарив, она жадно схватила анисовку и выпила.
— Вы не спросили, где найти врача?
— Еще нет. Как она?
Леа только пожала плечами.
Франсуа вернулся в кафе.
— Не подскажете ли адрес врача?
— Никого больше нет. Папаша Винью умер, а тот, кто его заменил, сломал ногу. Надо ехать или в Монморийон или в Блан, там есть больницы.
— Какой город ближе?
— Монморийон. Двенадцать километров.
— Там есть гостиница?
Хозяин расхохотался.
— Гостиница!.. Подайте этому месье гостиницу! Их много, но вам не найти даже уголка, где можно приткнуться, даже свободной подстилки. Людей везде, что сельдей в бочке… К тому же неизвестно откуда поступил приказ гражданских дальше Монморийона не пропускать. Там тысяч пятьдесят крутится, словно белки в колесе.
— А в Блане?
— То же самое. Да еще бомбежки. Местный начальник приказал заминировать мост.
— Франсуа, скорее! Камилла умирает!
Возглас Леа оборвал разговор.
— С вами больная?
