Пронька и Хохол щедро расплатились с хозяином за всех и не спеша направились к выходу. У двери Пронька остановился и, почувствовав на себе чей-то взгляд, обернулся.
За столиком в углу сидел человек. У Проньки даже похолодело внутри от плохого предчувствия. Закрыв за собой дверь, он остановился и прислушался. В темноте прозвучал только удаляющийся стук каблучков женских туфелек.
— Чего набычился? — удивился, глядя на него, Хохол. — Шухера нет, вокруг все чисто.
Приятели шли по ночному городу. Тишина. На улицах ни души. Не успели Пронька с Хохлом завернуть за угол, как вдруг…
— А ну стоять! — услышали они окрик из темноты и в недоумении остановились. — Поднимите руки вверх, товарищи, и не дергайтесь, иначе буду стрелять на поражение!
* * *
У воров должно быть крепкое сердце, быстрые ноги, сообразительная голова и достаточно хладнокровия. Зачастую выдают паника и несдержанность… Эту нехитрую философию Васька Носов постиг еще подростком, когда выживал в компании беспризорников, промышляющей мелкими кражами и грабежами.
Продолжил обучение он уже в лагерях, на лесоповалах. И никогда Васька не переставал лелеять свою мечту — стать богатым и жить в свое удовольствие. Даже в бараке, лежа на нарах, он старался заснуть позже всех, боясь проговориться во сне о том несметном кладе скопцов, который ждет его на воле.
Когда пахан лагеря Калмык предложил ему принять участие в побеге, Васька сразу же согласился. Конечно же он был наслышан о «консервах», когда матерые уголовники, готовясь к побегу, берут с собой кого-нибудь для пропитания, не брезгуя есть человечину, лишь бы пройти до конца полный опасностей и лишений путь. Но тяга Носова к свободе и сокровищам одержала верх.
Они ушли втроем, воспользовавшись ослабленной бдительностью охраны. На третьи сутки выбились из сил и сделали вынужденый привал.
Пахан Калмык и его шестерка Крендель крепко спали у костра, когда Васька принял правильное решение. Первым он завалил пахана, обрушив на его голову огромный камень. А вот с Кренделем пришлось повозиться: шестерка Калмыка оказался крепким парнем. Он мог бы прихлопнуть Ваську, как муху, если бы тот не успел связать руки спящего Кренделя веревкой и утихомирить его, засунув голову в костер.
А потом — долгий путь по тайге в одиночестве. Болотца, маленькие речушки, непроходимые дебри… — все преодолел Васька Носов. Питался он «консервами» из Калмыка и Кренделя, недооценивших его ум и изворотливость. Когда Носов вышел к большой реке и увидел баржу, он упал на землю и лишился сознания…
Васька сидел в кабаке, вспоминая прошлое и попивая водочку. Сегодня у Носова было отвратительное настроение. Заканчивались деньги, становилось нечем кормить адептов, и он впервые за последние месяцы пребывал в затруднении. Идти на дело Васька не хотел. Он не мог позволить себе «удовольствие» снова очутиться в лагере, но уже на очень большой срок: тогда и о золоте скопцов придется забыть, и о красивой богатой жизни в тишине и покое тоже. Но денег не было, а созданная им «коммуна» пока еще не могла себя прокормить.
Ваське ничего не оставалось, как наполнить рюмку водкой, выпить и вернуться к прерванным воспоминаниям…
Ему тогда повезло. Баржа стояла недалеко от берега. Придя в себя, он дождался наступления ночи, незаметно подплыл к ней и поднялся на борт. Людей на барже оказалось не больше десятка.
Прячась за ящиками, Васька подслушал разговор и сделал вывод: посудина торговая, плавает по реке и скупает у промысловиков-охотников пушнину. В тот момент, когда Васька оказался на ее борту, закупка меха уже была сделана и баржа возвращалась в порт. «Значит, на посудине есть чем поживиться!» — подумал он. Решив себя не обнаруживать, Носов незаметно пробрался в трюм, отыскал укромное местечко и затаился, погрузившись в глубокий тяжелый сон.
Проснулся Васька от криков на палубе и приготовился встретить самое худшее, что уготовила ему судьба. Если баржа прибыла к месту назначения, значит, скоро начнется выгрузка пушнины. Тогда его обнаружат довольно быстро, и придется вернуться в те места, которые он всего лишь месяц назад успешно покинул…
Васька снова отвлекся от воспоминаний, когда в кабак вошли еще два посетителя. Не привлекая к себе внимания, Носов с интересом наблюдал, как пьянчуга за соседним столом цепляется к казахам, а эти, только что пришедшие дружки, внешне лихие и фартовые, следят за происходящим, явно симпатизируя задире.
Когда фартовые расплатились за всех и вышли на улицу, Васька выскользнул следом за ними.
* * *
«Во дела, — думал Носов, наблюдая из-за угла, — Не ребятки, а демоны-жеребятки! Видать, не из местных урок, залетные! Приручить бы их…»
Он шел за ними на расстоянии и размышлял, как привлечь внимание. Если подойти и завести разговор, приятели могут не так понять его намерения или просто пришибить, приняв за опера из ОГПУ. «Опер, опер, опер, — лихорадочно соображал Васька. — Что-то не видать поблизости ни одного легавого в форме…».
Желая убедиться, обнаружили ли парни за собой слежку, Носов быстро перебежал улицу, остановился и осмотрелся. Фартовые как шли вразвалочку впереди, так ни разу и не обернулись. У перекрестка они обменялись парой слов.
Неожиданно кто-то коснулся его плеча. Васька вздрогнул, резко обернулся и остолбенел, увидев перед собой постового.
— Предъявите документы, гражданин! — строго потребовал страж порядка.
— Чего? — не понял Васька.
— Документы, — еще строже потребовал милиционер, отступая на шаг и расстегивая кобуру.
— А-а-а, документы! — усмехнулся Носов, доставая из кармана и протягивая постовому требуемое. — Я честный и законопослушный гражданин, — сказал он, льстиво улыбаясь. — А вон те, что у угла топчутся, очень подозрительные личности.
— Так ты поэтому за ними крадешься? — насторожился милиционер.
— Воры они, — быстро нашелся с ответом Носов. — Я видел, как они из квартиры соседей выходили. А соседи на работе в ночную и в квартире никого нет!
— Ничего, разберемся, — сказал милиционер, возвращая Ваське документы, и окликнул разговаривающих на углу приятелей: — А ну, стоять! Руки вверх, товарищи, и не дергайтесь, иначе буду стрелять на поражение!
Носов остался на месте, а постовой поспешил к незнакомцам. Из темноты вынырнул еще один милиционер и, расстегивая кобуру, побежал на подмогу к напарнику.
— Покажите документы! — потребовал первый. — Только не вздумайте разбегаться, стрелять будем!
— Хорошо, — сказал один из фартовых. — Только вы и сами представьтесь, пожалуйста!
— Я милиционер Кочетков, — назвался постовой и кивнул на напарника: — А он милиционер Тучков. Ну что, достаточно для знакомства или продолжим разговаривать в участке?
— Зачем же ходить так далеко, когда можно все уладить на месте, — усмехнулся фартовый, — вот мои документы, пожалуйста…
Он засунул руку во внутренний карман пиджака, резко выхватил наган и в упор выстрелил в Кочеткова. Пуля попала в горло, и милиционер повалился на мостовую. Не мешкая ни минуты, бандит выстрелил во второго, но пуля застряла в кобуре, что спасло тому жизнь.
Воспользовавшись моментом, бандиты бросились бежать. А Васька упрямо последовал за ними, не желая терять из виду тех, на кого теперь твердо сделал ставку в планируемой им игре.
Степан с интересом посмотрел на измученного человека, которого конвоир ввел в кабинет. Арестант выглядел плачевно: стрижка «под ноль», распухшее, заросшее щетиной лицо и заплывшие глаза. Несчастное подобие человека сидело, ссутулившись, сжавшись в комок, и прятало от следователя глаза.
— Как звать? — задал Степан первый вопрос, желая видеть реакцию арестанта.
Вместо членораздельного ответа тот издал лишь жалобный стон и прикрыл веками глаза. Его лицо исказилось гримасой страшной муки и безотчетной тоски.
— Хорошо, поступим иначе, — нахмурился Калачев и потянулся к пачке папирос, лежавшей перед ним на столе. — Тебя зовут Хасан Алеев, ты родом из иранского города Казвин… До 1928 года работал чистильщиком обуви на городских улицах, затем устроился продавцом мороженого, а в конечном итоге переквалифицировался в шашлычника. Тебя обвиняют в массовых убийствах людей на мясо, для изготовления шашлыков с последующей реализацией его на базаре горожанам.
Не издав ни звука, Алеев кивнул, а из его глаз-щелок выкатились на небритые щеки две крупные слезинки.
— Так ты виновен в тех страшных преступлениях, в которых тебя обвиняют? — спросил Степан, подавшись вперед.
Алеев снова кивнул, не проронив ни звука.
— Как зовут того человека, для которого ты старался — не шашлыками, а кастратами? — сурово хмуря брови, спросил Калачев. — Меня интересует тот, про которого ты на следствии не сказал ни слова.
