Три дня Леа бредила, зовя мать, Лорана и Франсуа. Потом лихорадка исчезла так же неожиданно, как и появилась. Девушка исхудала и ослабела. Несмотря на предостережения врача и мадам Трийо, все эти три дня Камилла ни на секунду не отходила от изголовья Леа.
Неделей позже полностью поправившаяся Леа купалась в Гартампе, вблизи Илетт. Вечером того же дня Камилла ей сказала:
— Доктор Рулан считает, что я могу без опаски вернуться в Белые Скалы.
— Правда? — воскликнула Леа.
— Да, если ехать медленно. Один из родственников мадам Трийо занялся проверкой автомобиля и поиском бензина. Можно будет отправиться, как только ты захочешь.
— Замечательно! Наконец-то я увижу маму!
Камилла ласково поглядела на нее.
«Ведь верно, что она меня любит, — подумала Леа. — Что за дуреха!»
— Мадам Трийо, мы можем ехать, Камилла может ехать! — закричала она, бросаясь к хозяйке, которая вошла на кухню с корзиной овощей.
Женщина с удивленным видом повернулась к Камилле.
— Но, дитя мое…
Она замерла, увидев, что молодая женщина делает ей знак замолчать.
— Дорогая мадам Трийо, мы отправляемся завтра, доктор согласен, — торопливо продолжала Леа, увидев, как хмурится хозяйка, будто мать, ухаживавшая за ней все три дня ее болезни.
— Почему же он мне ничего не сообщил перед своим отъездом? — подозрительно спросила она.
— У него столько хлопот, наверное, забыл.
— Я и не слышала, что он уехал. Куда он отправился? — осведомилась Леа.
— В Бретань за матерью. После смерти младшего сына, убитого под Дюнкерком, она осталась одна.
— Не знала, что он потерял брата на войне, — сказала Камилла.
— Он не любит об этом говорить, но я-то знаю, что у него большое горе. Тот юноша был для него, как родной сын.
— Пожалуйста, передайте ему, что Леа и я глубоко ему сочувствуем.
— Вам бы лучше подождать его возвращения и самой ему это сказать.
— Нет, мы должны возвращаться. Хочу, чтобы мой ребенок увидел свет в жилище своих предков.
— Дороги не безопасны.
— Мадам Трийо, не беспокойтесь. Все обойдется, — сказала Камилла, сжимая ей руки. — Обещайте, что приедете провести у меня несколько дней. Вам всегда будут рады.
— Вас будет мне недоставать, мадам Камилла. Я как раз приглядела для вас прекрасное помещение с садом на берегу Гартампы. Помните домик с красными и белыми ставнями по другую сторону реки? Он принадлежит торговцу зерном, но он приезжает сюда каждый месяц всего на несколько дней. Половину дома он сдал. Его занимала семья парижского банкира. Сейчас она вернулась домой.
— Как и все беженцы. Город обезлюдел, он стал так угрюм. На улицах больше никого не увидишь, — сказала Леа. — Пойду укладывать чемоданы.
На следующий день, несмотря на слезы мадам Трийо, Камилла и Леа отправились в путь, нагруженные корзинками с едой. Даже Леа почувствовала, как сжимается у нее горло при прощании с женщиной, которая с такой щедростью открыла им свое сердце и свой дом.
— После войны я вернусь сюда с Лораном и нашим ребенком, — удобно устроившись на заднем сиденье, сказала Камилла.
— Очень надеюсь, что больше никогда не увижу этой дыры, — произнесла, проезжая по Старому мосту, Леа.
У Нонтрона, небольшого административного центра в Лимузене. На дорогах, которыми они ехали, движение было небольшим, но там и здесь в придорожных кюветах, на обочинах брошенные или разбитые автомобили напоминали им о том, что тут проходили беженцы.
Леа помогла Камилле выйти из машины и усадила ее на террасе кафе.
— Закажи мне лимонад попрохладнее, а я загляну в гостиницу напротив и узнаю, есть ли свободные номера.
— Зачем?
— Тебе надо отдохнуть. Наверное, ты устала.
— Нет, нет, не стоит. Давай поедем. Остановимся дальше.
— Ты уверена, что выдержишь?
Появление официантки избавило Камиллу от необходимости отвечать.
— Пожалуйста, два лимонада похолоднее. Ты не хотела бы перекусить? — спросила Леа.
— Нет, спасибо. Я не проголодалась.
— Я тоже. От этой жары у меня тяжело на сердце. Ополоснув лицо и руки под насосом во дворе кафе, они отправились дальше.
В Периге их задержали французские жандармы, которых встревожило, что две молодые женщины без сопровождающего едут в такой большой машине с таким небольшим багажом. Словно любой автомобиль без матраса на крыше внушал им подозрение! Лишь увидев, в каком состоянии Камилла, они согласились их пропустить, посоветовав:
— Милая дама, вам бы лучше поехать в ближайшую больницу, если не хотите разродиться по дороге.
Камилла поблагодарила их и, стиснув зубы, вернулась в автомобиль.
Какое-то время они ехали молча. От резкого толчка Камилла застонала. Леа обернулась.
— Тебе плохо?
С жалкой улыбкой Камилла отрицательно покачала головой. Леа съехала на обочину.
— Где болит? — спросила она, усевшись рядом с молодой женщиной.
— Везде, — выдохнула Камилла.
— Ох, нет. Чем я провинилась перед Господом, что оказалась в подобной ситуации?
«Только спокойнее, — повторяла она себе. — В соседней деревне найду врача».
Но в редких деревушках между Периге и Бержераком врачей не было. В последнем городе Леа не застала дома ни одного из трех врачей, к которым заходила. Оставалась лишь больница, но там ей сказали, что время приема закончилось и ей следует либо снова зайти на следующий день, либо же вернуться с предписанием врача о срочной госпитализации. Ни мольбы, ни угрозы Леа не смягчили сердце дежурного цербера.
Когда Леа вернулась в машину, Камилле было по-прежнему плохо. К счастью, им удалось быстро найти номер в гостинице. Не слишком удобный, но на одну ночь терпимый. Леа заказала ужин в номер и заставила Камиллу проглотить несколько ложек бульона.
Едва вытянувшись на постели с продавленным матрасом, Леа заснула. Камилла, напротив, всю ночь не сомкнула глаз. Уснула она только к утру, причем сон ее был не спокоен. Проснулась Леа раздраженной. Шесть часов, небо затянуто тучами.
Быстренько приведя себя в порядок, она вышла, чтобы пройтись по городу в ожидании открытия кафе гостиницы, где она сможет позавтракать. Проходя мимо почты, она подумала, что следовало бы позвонить домой и предупредить о своем приезде. Перед отъездом ей не удалось этого сделать, потому что снова не было связи. Несмотря на ранний час, на почте собралось много народа, ждущего телефонной связи. Когда, наконец, подошла очередь Леа, телефонистка после многократных попыток дозвониться сказала ей:
— Не могу получить линию. Зайдите попозже.
Было уже около одиннадцати. Она вышла из почты обескураженной. Проходя мимо витрины, увидела собственное отражение и с трудом узнала себя. Что сказали бы мать и Руфь, увидев ее в таком виде, лохматой, в совершенно измятом платье? При мысли об упреках двух женщин ее охватило чувство радости. Вскоре она их снова увидит! С каким удовольствием выслушала бы она наставления Руфи о хорошем поведении и нежные внушения матери! Очень скоро, всего через несколько часов, самое позднее через сутки, она бросится в их объятия.
Камилла ждала ее одетой, вытянувшись на постели. Чтобы скрыть бледность, она подрумянила щеки. Не привыкшая к косметике, она наложила румяна слишком густо и выглядела, словно кукла, личико которой плохо прорисовано. И все же цвет ее лица обманул Леа.
— Сегодня утром ты выглядишь лучше. Как ты себя чувствуешь? Мы можем ехать?
— Да, очень хорошо, — выговорила Камилла, прикусив губу, чтобы не застонать.
Держась за перила и опираясь на руку Леа, она сошла со второго этажа и ценой усилия, от которого покрылась потом, смогла пересечь вестибюль гостиницы и сесть в стоящий перед подъездом автомобиль. Она вытянулась на заднем сиденье. Леа пришлось вернуться за вещами. Она этим воспользовалась, чтобы переодеться и причесаться.
Теперь Леа ехала по родным местам, и названия деревень и городов музыкой звучали у нее в ушах: Сент-Фуа-Лагранд, Кастийон-Лябатай, Совтерр-ан-Гийенн, Ла-Реоль. Леа заколебалась: должна ли она отвести Камиллу к ее свекру или в Монтийяк? Она обернулась, чтобы спросить ее мнения. Заднее сиденье было пусто.
— Боже мой! Камилла…
Что с ней еще?
— Ребенок…
Что за ребенок? Ребенок… Что она хочет сказать?
— Ребенок… — на одном дыхании повторила Камилла, приподняв голову.
О, нет. Только не теперь. Неужели этот ребенок не может немного подождать? Испуганная Леа оглянулась вокруг. Одни луга да поля под нависающим предгрозовым небом. Ну, спокойствие! Сколько времени нужно на роды? Леа пришлось признаться в душе, что она не имеет об этом ни малейшего представления. Изабелла никогда не разговаривала с дочерьми о подобных вещах.
— Давно началось?
— Вчера, но к утру прекратилось… Но только что я почувствовала, что в животе у меня что-то лопается. Тогда-то я и соскользнула. И я вся мокрая.
