сторон, угрожают нам отравленные стилеты и револьверы; необузданная уличная толпа подкапывает общественный порядок; ежели теперь все честные люди рядом с этой опасностью рук друг другу не подадут, а революция разрастётся и наберёт силу, – Польша пропала.
Эдвард, который больше всего дрожал о том, чтобы самому не пропасть, и, чувствуя на себе грех, видел необходимость быть чрезвычайно покорным, делал мины, которые должны были очень удовлетворить высокого мужчину. По физиономии пана Эдварда было видно, каким послушным и верным подданным он был, и что готов был браться за руки с кем бы ему приказали, с полицейскими, со шпионами, с палачом, для спасения общества.
– Но что ты на это скажешь? Правда, что этот побег имеет большое значение? – прибавил высокий.
– Несомненно, – сказал Эдвард. – Но как же он здесь сумеет скрыться? Тогда его определённо схватят.
– Не думаю, – отвечал другой. – Те господа имеют лучше нас полицию, они хитрые, а революционеры всей Европы, мадзинцы и гарибальдийцы, поддерживают их всевозможными силами. Борьба, которую мы предприняли, гигантская, мы не скрываем друг от друга её трудности, но защищаем общественный порядок.
Эдвард добродушно кивал, но оглядывался на все стороны, потому что ему пришло в голову, что панна Ядвига с Каролем могут войти в Ботанический сад, что их этот высокий пан может встретить, что Кароля свяжут, что Кароль его немедленно выдаст и через двадцать четыре часа его повесят. Его замешательство было так очевидно, что высокий господин, подумав, что он не совсем здоров, тут же его отпустил. В эти минуты показалась Ядвига с Каролем на дорожке, которой возвращался этот большой человек.
Кароль не мог избежать встречи, а Эдварду, который смотрел на это издалека, сделалось так дурно, что он прижмурил глаза, чтобы дальнейших последствий не видеть. Когда он их открыл, увидел Кароля, снимающего шляпу перед кланяющимся Ядвиге паном и идущего дальше так спокойно, словно его это вовсе не волновало. Высокий мужчина не узнал Кароля, но его что-то кольнуло, задумался, подошёл к полицейскому, которому что-то прошептал на ухо, и кивнул издалека Эдварду, чтобы подошёл к нему.
Не с большой охотой поспешил пан Эдвард на этот вызов; боковой улочкой он обошёл Ядвигу с её товарищем и, дрожащий, остановился перед ожидающим его большим человеком.
– С кем шла пана Ядвига? Ты знаешь этого человека? – спросил защитник порядка.
– Я не заметил, – сказал Эдвард, который задыхался.
– Я не уверен, но этот господин чрезвычайно напоминает Глинского, о котором мы только что говорили. Мог ли дойти до такой степени наглости, чтобы публично показываться? Немного более молодая физиономия, немного больше изнурённый, но поражающее сходство. Всем известно, что это любовник панны Ядвиги, мог ли быть он? Как тебе кажется?
– Ради Бога, мне ничего не кажется, я его не видел, ничего не знаю, – болтал Эдвард.
Большой человек бросил почти презрительный взгляд на Эдварда и добавил:
– Кто бы это ни был, полицейский уже не спускает с него глаз, и шаг за шагом за ним пойдёт.
У пана Эдварда застучали зубы, но в эти минуты взял его товарищ под руку и вывел из сада, может, опасаясь, чтобы и тот его не выдал.
Сели вместе в дрожку, а так как вечер уже был поздний, а в Европейском отеле их ждало обычное собрание, прямо туда и поехали.
Пан Эдвард ни ел, ни пил, тяготясь чёрными мыслями.
Не удивительно также, что, когда через несколько часов потом большой человек был позван в приёмную прибывшим полицейским, Эдвард ловко сумел подслушать их разговор.
Тот был следующим.
– Что же ты сделал?
– А ничего, извините.
– Как это – ничего?
– Когда тот пан, что с теми дамами ходил, куда-то исчез.
– Как это? Я же приказал вам следить у ворот!
– И мы следили, потому что я себе хорошо его физиономию записал; но кто его знает, что с ним стало, не вышел никакими воротами, в саду не застал, как в землю канул.
– А эти дамы?
– А что же, эти дамы-то вышли, но с седым старичком, который имел орден в петличке.
– Все вы глупцы и ни к чему непригодны, – воскликнул великий муж. – Всегда так показываете себя, как сегодня; как можно было дать этому человеку ускользнуть?
И, стукнув дверями, он вышел, возмущённый, из салона, а тут, отведя в сторону пана Эдварда, доверчиво сказал ему:
– Мой дорогой, ты часто бываешь у панны Ядвиги, это известно, не есть это наилучшее общество, но я очень понимаю, что тебя туда манит. Используй же на добро это знакомство и осторожно расспроси, с кем сегодня она была на прогулке. Придёшь мне завтра сказать.
Эдвард хотел отказаться, но давший этот приказ большой человек отвернулся и ушёл.
Какой великий страх охватил пана Эдварда в результате этого поручения, об этом уже нам говорить нет нужды. Ядвига вернулась с прогулки грустная и испуганная, ей казалось, что без опасности могла там встретиться с Каролем. Между тем и неожиданная погоня Эдварда, и тот другой человек, изучающий взгляд которого покоился на беглеце, привели её в страшное беспокойство. Добавим ещё третье несчастье, может, из всех наиболее грозное; Юлиуш, который был отвергнут Ядвигой и в результате своих интриг покинут своими приятелями, находился в Варшаве, на протяжении прогулки несколько раз сталкивался с Каролем и Ядвигой. Не было ни малейшего сомнения, что узнал его и выдаст. Был он из ряда тех людей, для которых всякая месть есть, согласно французскому выражению, нектаром богов. Отношения Юлиуша с кружком людей из Брюловского дворца не были тайными; именно в минуту, когда высокий мужчина ушёл от Эдварда задумчивый, а Эдвард, не зная, что предпринять, сидел, прибитый, за столом, Юлиуш возвысил голос и обратился к великому мужу:
– Уже также, мой граф, насмехаются над вами публично, знаете, кого я сегодня на прогулке с панной Ядвигой видел? Не больше, не меньше, только Кароля Глинского, который недавно сбежал из цитадели и увивается по улицам под вашим носом… Это невероятно!
– Что ты говоришь? Значит, это был он? Ты в этом уверен? – сказал ему высокий.
– Я в этом уверен как нельзя больше… я узнаю его везде, потому что ненавижу.
– Но я его также видел.
Эдвард выпил вина, потому что ему аж плохо сделалось; высокий граф нахмурился. Его лицо приняло суровое выражение, он мгновение подумал, стиснул уста и ничего не отвечал.
– Но ты только не ошибся? – спросил он через некоторое время Юлиуша.
– Я никогда не ошибаюсь, – отпарировал холодно спрошенный. – Несколько раз я прошёл, виденный и не виденный, около этих господ. Они
