Шаг за шагом тропа ведёт теперь вверх, к небу, выплёвывающему мне в лицо снеговые заряды. Вот сейчас снеговые тучи разымутся — и я увижу…
Бородатое, с обмороженными щеками, лицо предстает передо мной. Мохнатая шапка надвинута до бровей. Светлые глаза смотрят пронзительно и сердито.
— Так вот ты какой, Святой Пётр! — бормочу я. — А я-то о Владимире мечтал…
— Владимир убит нынче утром. Шрапнелью наповал. Не мучался. А я никакой не Пётр, а Евлампий Кочерыгин. Старшина.
Ночь настала внезапно. Белый снег. Ослиные уши и сбруя, и выкрашенные зелёной краской ящики с патронами, и пропахшая животным потом попона — всё расплылось, пропало, сгинуло. И стало так холодно! Ужас! Ужас, как холодно…
— Дьявол тебя раздери, старшина! Дьявол! Дьявол! — закричал кто-то срывающимся фальцетом.
— Я в аду. Всё врут про чёртовы сковороды и кипящую смолу. В аду холодно, адски холодно, — прошептал я.
— Прекрати, Дерипаска! Сам едва жив, а чертыхаешься, как нехристь. Эй ты, герой. Назовись.
— Сам ты едва жив, старшина! Посмотри на осла. Не задело ли его шрапнелью.
— Да вроде цел. Сохранил Господь свою ослицу.
— Да какая там ослица… Смотри, ящики. Ах! Патроны! Ваше высокоблагородие! Патроны! Патроны!
— Не шуми, Дерипаска. А кто этот мужественный воин? Часть? Чин? Опросить. Перевязать.
— Он молчит. Отходит, видать.
— Да он весь в крови. Дерипаска, тащи чем там перевязать.
— Ан нечем.
— Так сними с мертвеца рубаху.
— Дьявол! Чёрт ты, Евлампий! С окоченевшего мертвеца рубахи сам поснимай!
— Отставить скандал, Дерипаска. Иванов! Раздать патроны!
— Есть, ваше благородие!
— Несите его под крышу. Безвестный герой. Помер, а имя спросить не успели. Дерипаска! Иванов! Раздать патроны! Ребята! К бою! Подпускать турка ближе. Стрелять наверняка. Ничего, ребята! Теперь отобьёмся!
* * *
Февраль 1915 года. Крепость Эрзерум. Рукописный журнал военных действий 153-го пехотного Бакинского Его Императорского Высочества Великого князя Сергея Михайловича полка.
06 февраля 1916 года
"Я, выживший в ужасной по ожесточению схватке на форт Далангез, Василий Дерипаска, ефрейтор 153-го Бакинского полка, веду эту запись по завершении кровопролитного сражения, в котором Господь наш присудил мне выжить. Нас осталось мало — покорителей и защитников форта Далангез, и я, один из них, пишу эти строки, греясь у огней горящей крепости Эрзерум, у интендантского склада 3-й турецкой армии, подожжённого снарядами нашей артиллерии.
Записи в журнале прервались на ночном штурме форта Далангез, имевшем место быть 30 января 1916 года. Последняя запись сделана при свете коптящей лампы в подземелье взятого нами форта. При грохоте рвущихся турецких снарядов, отчего на мою голову осыпалась струйками земля. Возвращаясь воспоминаниями к событиям того страшного и героического дня, отирая со лба кровавый пот сражения за форт Далангез, пишу я эти строки.
Дело было так. На рассвете 30 января 1916 года мы, бойцы 153-го Бакинского пехотного полка под командой Даниил-Бека Пирумова, подсчитали убитых и раненых. При штурме форта полк понёс значительные потери. В том числе пало много офицеров и унтер-офицеров. Точное число убитых для записи в журнал мне не представлено, а сам я подсчитать их не имел возможности, потому что вместе с товарищами постоянно был занят отбиванием турецких атак, кои, как морские валы в штормовую погоду, накатывали одна за другой и низвергались, отринутые нашим мужеством. Мой командир штабс-капитан Минбашибеков убит при отражении одной из турецких атак — это мне достоверно известно, потому что сам вынес его бездыханное тело из-под огня. Потери нижних чинов никто и не пытался пока сосчитать, но они значительные. Однако убитых прибрали и сложили в одном из помещений форта.
К утру полковник Пирумов привёл в порядок части и организовал оборону форта. Мы залегли, отбиваясь от турок ружейным огнём. Отправка раненых в тыл дивизии пока оказалась невозможна из-за сильного обстрела со стороны крепостной и полевой артиллерии турок. Дым сражения застил небо, и мы проглядели утреннюю зорьку. Однако, когда день Божий настал, мы узрели над собой огромные крылья аэроплана. Аппарат летел низко. Шума моторов не было слышно за разрывами. Мы воодушевились, ведь наш успех и наши потери не останутся незамеченными. Через некоторое время — точный час я не заметил, так как был постоянно занят отбитием турецких атак, — на нашу позицию всё же удалось пробраться фельдъегерю от самого командующего с безоговорочным приказом: удерживать форт во что бы то ни стало. Сей отважный офицер также сообщил нам о том, что доставка боеприпасов и подход подкреплений затруднён ураганным огнём турецкой артиллерии. Сказав так, фельдъегерь отправился в обратный путь. Через несколько минут многие из нас со скорбью наблюдали его геройскую гибель при разрыве турецкого снаряда.
Полковник Пирумов передал по цепи приказ командующего.
Между тем огонь крепостной и полевой артиллерии всё усиливался. Нас буквально засыпало дождём снарядов. Считать убитых перестали. Раненых выносили кое-как, и они долго ждали перевязки. Многие умирали от ран. Между тем под покровительством нарастающего артиллерийского огня турки бросились атаковать форт. Мы отбивали одну атаку за другой, постоянно теряя людей. Через некоторое время мы поняли, что действительно оказались отрезанными от остальных сил корпуса плотным орудийным огнём. Оставалось надеяться только на себя. Полковник Пирумов призывал нас к стойкости, и мы стояли насмерть. Кровавый день клонился к вечеру, и уже едва ли не каждый из нас был ранен. Получил лёгкую рану и я — слегка задело шрапнелью мякоть на ляжке правой ноги. Рана ерундовая, но кровищи натекло в сапог изрядно. При восьмой или девятой турецкой атаке, когда я грешным делом думал, что нам каюк, полковник Пирумов обошёл цепь стрелков, повторяя каждому одни и те же слова: "Мы — русские. С нами Бог. Так с молитвой победим. Подпускайте противника ближе. Берегите каждый патрон. Не останется патронов — колите штыками".
При одной из атак мы действительно приняли противника в штыки. Кажется, то была седьмая из восьми отчаянных атак, обрушившихся на нас в тот день. Да и как быть иначе, если патронов ни у кого уже не осталось. С криками "ура!" мы выскочили из укрытий на окровавленный снег. Мы сражались, прикрываясь телами убитых наших товарищей и врагов, которыми был усеян весь склон. Не выдержав нашего натиска, турки побежали. Так мы отбили атаку.
Патронов у нас не оставалось совсем. Нашлось только несколько ручных гранат. С ними мы и приготовились отбивать очередной штурм, который неминуемо должен был последовать. Полковник Пирумов призывал нас к честной молитве. И мы молились Господу нашему Иисусу и Матери нашей Честной Богородице. И молитвы воинов были услышаны.
Спасение пришло в виде странного человека, пробравшегося к форту с осликом в поводу. Прибывший был одет, как курдский крестьянин, но при этом страшно изранен осколками шрапнельного снаряда. Одна из ран имела совершенно устрашающий вид. Невозможно было понять, как мог двигаться этот истекающий кровью человек с напрочь оторванной правой рукой, которая не отделялась от тела только лишь потому, что была засунута в рукав тулупа. Сделав прибывшему кое-как перевязку, мы сняли с ослика ящики с патронами. Тем временем наш спаситель скончался на руках у полковника Пирумова, успев прошептать только своё имя "Адам Ковших" и просьбу помянуть его по православному обычаю. Так мы остались с его бездыханным телом на руках, зато вооруженные и готовые к отражению новых атак неприятеля.
Подсчитав бойцов, полковник Пирумов понял, что буквально каждый из нас имеет рану разной тяжести. В цепь залегли все, кто мог ещё ходить, но нас оказалось слишком мало. Тогда лежачие раненые попросились в строй. Мы вынесли на позиции тех, кто не мог самостоятельно передвигаться. Вложив им в руки заряженные ружья, мы приготовились к отражению очередной атаки. Раны наши кровоточили и болели, но настроение у всех было самое решительное.
