Ознакомительная версия.
Итак, Царство Божие – это реальность, которая уже наступила с приходом Иисуса на нашу грешную землю. Иисус не только предсказал его наступление. Он явил его и призвал в это Царство людей. Именно так и понимают идею Царства известные богословы – это «владычество Бога над миром»33.
Но, может быть, судьи синедриона и Понтий Пилат думали иначе? Может быть, они все же имели основания опасаться того, что, проповедуя идею о Царстве Божием, Иисус обозначил таким образом Свои притязания на царский трон Иудеи?
Был ли Иисус Царем?
В целях прояснения этого вопроса обратимся к понятию «Царь Иудейский» (надпись на римской табличке с обозначением вины Иисуса) и другим, связанным с ним терминам, которые могли фигурировать в выдвинутых против Иисуса обвинениях (с приставкой «лже»): Пророк – Мессия – Сын Божий.
Начнем с того, что христиане отождествляют эти понятия, поскольку Евангелия свидетельствуют об Иисусе не только как о Пророке, но и как о Мессии и Сыне Божием. Царь тоже неоднократно упоминается в новозаветных текстах применительно к Иисусу34.
Каким же образом эти понятия были в то время связаны?
Согласно еврейской энциклопедии35 Пророк – это посредник между Богом и иудеями. Он избран Богом, наделен даром восприятия Божественного послания и способностью донести его до людей. Кроме того, согласно Талмуду, Пророк мог в некоторых случаях назначать Царя (например, когда возникало сомнение в том, кто им должен быть).
Если Пророк мог назначать Царя, то Мессия в иудаизме прямо отождествлялся с идеальным Царем, который будет послан Богом для избавления народа Израиля от рабства и будет править этим народом в «конце времен». Нередко это слово прямо употреблялось в сочетании со словом Царь (Мессия-Царь или Царь-Мессия), поскольку в еврейской традиции главным его содержанием являлось: «Царь, помазанный на царство». Поэтому, например, Р. Хазарзар и отмечал что, называя себя Мессией, Иисус «автоматически присваивал себе титул царя» и фактически «называл себя царем (Мф.25:34)». Далее, правда, Р. Хазарзар уточнил, что «Иисус, вероятно, не стремился занять престол (Ин.6:15)»36.
Что же это за трон или престол, на который мог претендовать Иисус?
Если под Царством понимать «владычество Бога над миром», то и Владыка этого Царства должен, вероятно, пониматься соответствующим образом. А его трон должен отличаться от реального трона в земном царстве.
Конечно, Царство, о котором благовествовал Иисус, могло включать в себя признаки всех вышеприведенных вариантов. Прежде всего, в смысле широты охвата его понимания – и на земле, и на небе, и внутри каждого из нас (как об этом и сказано в Молитве Господней «Отче наш» (Мф.6:9—10). Но не в смысле того, что это – исключительно земное Царство, на которое распространял свои притязания Иисус, рассчитывая получить реальную власть и царский трон. Поэтому Брюс М. Мецгер и подчеркивал: «Царство Божие» – это не территория, а «владычество» Бога, личное взаимоотношение между суверенным Богом и человеком. Спрашивать, настоящая это реальность или будущая, так же бессмысленно, как и спрашивать, является ли настоящим или будущим отцовство Бога»37.
Обратимся теперь к Словарю библейского богословия38, в котором дается развернутый ответ на вопрос: «Царь ли Иисус?». Там, в частности, говорится: «Иисус познает подлинную царскую Славу, но только через Свое Воскресение…»; «…царство Его „не от мира сего“ (Ин. 18:36) и не представлено никакой земной монархией…».
Если это так, почему же тогда иудейские иерархи направили обвинительные стрелы в сторону Иисуса?
Для кого Царство Иисуса могло представлять опасность?
Ответ представляется следующим. Пилат буквально за несколько минут установил, что для него лично и для Римской империи Царство Иисуса не представляло никакой опасности. Это было Царство, не являвшееся земным, в смысле государства. Но это Царство было мессианским. А потому его провозвестие не могло не напугать иудейскую священническую верхушку.
И вот почему.
Во-первых, христиане не без оснований считают, что основатель этого Царства притязал на статус Бога39. В любой энциклопедии можно прочесть, что основное отличие христианства от иудаизма – это вера в Иисуса как в Мессию. При этом, Он еще и Бог («Я и Отец одно» (Ин. 10:30). В иудаизме же Бог всегда, в любом случае – больше чем Мессия. Мессия мог быть пророком, воином, судьей, царем и учителем Торы. Но только не богом. Богом не мог быть никто, кроме Яхве (Иеговы). Поэтому в еврейской энциклопедии сказано: «Мессия всегда рассматривался как человек, хотя и наделенный некоторыми сверхъестественными качествами, как орудие Бога, исполнитель Его воли, но не как спаситель-богочеловек в христианстве».
Иисус же принес на землю иное понимание Мессии – Мессии-Бога. В этой связи важно обратить внимание на один евангельский эпизод, описанный Матфеем. Иисус ясно дает понять фарисеям, что они имеют о Мессии искаженное представление. «Иисус спросил их: что вы думаете о Христе? чей Он сын? Говорят Ему: Давидов. Говорит им: как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом…. Итак, если Давид называет Его Господом, как же Он сын Ему? И никто не мог отвечать Ему ни слова; и с того дня никто уже не смел спрашивать Его» (Мф. 22:41—46).
Во-вторых, в идее о мессианском Царстве Иисуса можно было усмотреть угрозу Иерусалимскому храму. До этого момента присутствие Бога на земле было сконцентрировано и проявлялось только в границах этого храма. Иисус же Своим учением существенно расширил его границы, перенес идею Царства в сердца людские. Таким образом Он противопоставил это Царство Храму. Поэтому мы вправе предположить, что опасались Его именно поэтому – не потому, что Он хотел стать Царем, а потому, что выступил против монополии Храма как единственного места, где можно приблизиться к Богу. В этом контексте становятся более понятными деяния Иисуса, связанные с «очищением» Храма, а также Его пророческие предсказания о разрушении Храма. М. Борг писал по этому поводу, что «Иисус не хотел „очистить“ Храм, Он хотел вынести ему обвинительный приговор»40.
В-третьих, Иисус полностью деполитизировал понятие Мессии, отделил от фигуры идеального иудейского царя. Б. Эрман писал: «Мессианские чаяния начала I века отличались многообразием. Однако во всех вариациях присутствовала единая линия: Мессия мыслился как грядущий правитель народа Израиля»41. Иисус же не претендовал на пост правителя и военачальника. Он – Мессия страждущий. В том числе и поэтому, в представлении иудейских иерархов, а потом и раввинов, Он не достигал даже мессианской планки, не говоря уже о божественной. Поэтому, например, раввин Иеуда Арье да Моден предлагал «разобраться с терминами „царь“ и „мессия“, столь мало применимыми к жизни, которую он (Иисус) прожил, и к смерти, которой умер»42.
Видимо, главные обвинители Иисуса – первосвященники Анна и Каиафа – в этом «разобрались». Потому-то и легло в основу их обвинения словосочетание – «называл Себя Христом Царем». Это означает, что они считали Иисуса и лжемессией, и лжецарем.
Однако, как мы увидим далее, в суде синедриона открыто не прозвучало обвинение в том, что Иисус является лжемессией. Его обвинили лишь в том, что Он назвал Себя Царем Иудейским. И это, вероятно, не случайно. Далее будет показано, что это было сделано в расчете на осуждение Иисуса римским трибуналом.
Могут возразить – все это фантазии и выдумки, поскольку в то время образ Царя из дома Давида являлся основополагающим образом Мессии. Между тем, к началу нашей эры ситуация, видимо, несколько изменилась. Ряд историков убеждены, что спектр представлений о Мессии в то время расширился. М. Туваль, например, обоснованно отмечал, что при Хасмонеях «появились мессианские чаяния, не зафиксированные ранее»43.
Поэтому можно допустить, что обвинители Иисуса в своем намерении донести выдвинутое против Него обвинение до Пилата не придавали выражению «Царь Иудейский» мессианской окраски и рассматривали его, в первую очередь, как посягательство Иисуса на светский титул. В другое время им бы, наверное, не пришло такое в голову, поскольку религия и политика являлись в Иудее взаимосвязанными, неотделимыми понятиями. Но, похоже, тогда сама жизнь внесла коррективы, подсказала реальную возможность их разделения. Ведь незадолго до этого Ирод Великий, по сути, устранил в своем царстве теократию и предпринял последнюю в истории Израиля попытку создать светскую монархию, проведя, по утверждению крупнейшего знатока римской истории Т. Моммзена, «четкое разделение государственной и церковной власти»44.
Ознакомительная версия.
